Военное положение, которое окончательно разрешилось этим сражением и триумфом Рима, можно резюмировать следующим образом: для ниспровержения господства Рима было необходимо атаковать его в Италии, в сердце его силы, и потрясти крепко связанную конфедерацию, главой которой он был. Для достижения этой цели карфагенянам требовалась надежная операционная база и соответствующая коммуникационная линия. Первая была организована в Испании гением великой фамилии Барка, последняя же попросту отсутствовала. Возможны были две коммуникационные линии: одна – прямая по морю, другая – кружная, через Галлию. Первая была блокирована морской силой римлян, вторая постоянно подвергалась опасности и наконец была совершенно пресечена вследствие оккупации северной Испании римской армией. Эта оккупация сделалась возможной через обладание морем, где карфагеняне никогда не угрожали римскому владению. Таким образом, по отношению к Ганнибалу и его базе римляне занимали две центральные позиции – сам Рим и северную Испанию, – соединенные удобной внутренней морской коммуникационной линией, чем и обеспечивалась постоянно их взаимная поддержка.

Будь Средиземное море ровной пустыней, на окраинах которой римляне обладали бы сильными горными цепями Корсики и Сардинии, укрепленными постами Таррагоны, Лилибеума и Мессины, итальянской береговой линией близ Генуи и союзными крепостями в Марселе и других пунктах, а также располагай они вооруженной силой, способной пересекать эту пустыню по желанию, а их противник, будучи значительно слабее, вынужден был бы именно поэтому совершать большой обходный путь для сосредоточения своих войск, то весь смысл такого военного положения сразу стал бы понятен и не понадобилось бы лишних слов для выражения значения и влияния упомянутой силы римлян. Было бы каждому ясно, что если противник их, несмотря на свою сравнительную слабость, способен делать набеги через пустыню – сжигать поселения, опустошить несколько миль пограничной линии и даже время от времени перехватывать продовольственные обозы, – то, во всяком случае, это не нарушило бы обеспеченности сообщений Рима. Подобные хищнические операции на море предпринимались во все века слабейшими из воюющих сторон, но это никоим образом не оправдывает вывода вопреки известным фактам, будто «нельзя говорить, что Рим или Карфаген имели неоспоримое господство на море», так как «римские флоты иногда посещали берега Африки, а карфагенские флоты, в свою очередь, появлялись у берегов Италии». В рассматриваемом случае флот играл роль силы, господствующей в предполагаемой пустыне, но так как эта сила действовала на стихии, незнакомой большинству писателей, и так как деятели ее с незапамятных времен стояли как бы в стороне, не имея проповедника своего значения и значения профессии своей, то ее огромное, решающее влияние на историю той эры (а вследствие того и на историю мира) не принималось во внимание. Если предшествующие рассуждения наши основательны, то надо признать, что нелогично вычеркивать морскую силу из списка главных факторов в результате исторических событий – и нелепо настаивать на исключительности ее влияния.

Вышеприведенные примеры, извлеченные из отдаленных один от другого периодов времени, как предшествующих рассматриваемой в настоящем труде эпох, так и следующих за нею, иллюстрируют существенный интерес к предмету и характер уроков, которые история должна преподавать. Как замечено выше, последние входят чаще в область стратегии, чем тактики; они касаются скорее ведения кампаний, чем отдельных сражений, и поэтому наделены постоянным значением. Большой авторитет по этому предмету Жомини ^[16] говорит: «Когда мне случилось быть в Париже в конце 1851 года, одна выдающаяся особа оказала мне честь, задав вопрос о моем мнении относительно того, произведут ли недавние усовершенствования в огнестрельном оружии серьезные изменения в способах ведения войны. Я ответил, что они, вероятно, будут иметь влияние на детали тактики, но что в больших стратегических операциях и обширных комбинациях сражений победа, полагаю, будет и теперь, как была прежде, результатом целесообразного приложения тех принципов, которые приводили к успеху во все века великих вождей – Александра и Цезаря, Фридриха и Наполеона». Изучение вышеупомянутых принципов сделалось для флота еще важнее, чем ранее, вследствие значительности и надежности движущей силы, какою обладают современные паровые суда. Наилучшие начертанные планы могли провалиться под стихийным воздействием непогоды в дни галер и парусов; теперь же это затруднение почти исчезло. Принципы, которые должны управлять большими морскими комбинациями, приложимы к последним во все века и выводятся из истории, но способность выполнять эти комбинации, едва считаясь с погодой, есть приобретение недавнего времени.

Определения, даваемые обыкновенно слову «стратегия», ограничивают его применение военными комбинациями, обнимающими одно поле или несколько полей операций, независимых между собою или взаимно зависимых, но всегда рассматриваемых как действительные или непосредственные театры войны. При всей справедливости такого определения по отношению к сухопутной войне оно, как совершенно верно указал недавно один французский автор, слишком узко для морской стратегии. «Последняя, – говорит он, – отличается от сухопутной стратегии тем, что она так же необходима в мирное, как и в военное время. В самом деле, в мирное время она может одержать самые решительные свои победы занятием в стране, покупкою или договором, превосходных позиций, приобретение которых войною было бы, может быть, трудно достижимо. Она учит пользоваться всеми случайностями для утверждения на каком-либо избранном береговом пункте и способствовать обращению в постоянную форму такой оккупации, которая сначала была лишь временною». Поколение, которое видело, как Англия за десять лет заняла последовательно Кипр и Египет на срок и на условия как будто бы временные, но до сих пор не заставившие ее покинуть эти позиции, может вполне согласиться с приведенным сейчас замечанием. Оно и вправду получает постоянное подтверждение в спокойной настойчивости, с какой все великие морские державы стараются приобретать позиции за позициями, менее заметные и менее значительные, чем Кипр и Египет, в различных морях, куда их народы и корабли проникают. Морская стратегия имеет своей целью основывать, поддерживать и увеличивать как во время мира, так и во время войны морское могущество страны. Поэтому изучение морской стратегии представляет интерес для всех граждан свободной страны, а в особенности для тех, кому поручены ее иностранные и военные сношения.

В дальнейшем изложении будут исследованы сначала общие условия, которые или всецело существенны для величия нации на море, или, во всяком случае, имеют на него сильное влияние, а затем последует более подробное рассмотрение жизни различных морских наций Европы в середине семнадцатого столетия, с которого начинается наше историческое обозрение, имеющее целью подтвердить примерами наши общие выводы по главному предмету и придать им точность.

Примечание. Блеск славы Нельсона, затмевающий славу его современников, и безотчетная вера Англии в него как в единственного человека, способного спасти ее от замыслов Наполеона, не должен скрывать, конечно, того факта, что всего одна часть театра войны была или могла быть им занята. Целью Наполеона в кампании, окончившейся при Трафальгаре, было соединить в Вест-Индии французские флоты из Бреста, Тулона и Рошфора вместе с сильной эскадрой испанских судов, образовав таким образом подавляющую силу, которую он намеревался направить в Английский канал для прикрытия переправы французской армии. Он, естественно, ожидал, что, при разбросанности интересов Англии во всем мире, англичан охватят смущение и тревога от незнания назначения французских эскадр и английский флот будет отвлечен от избранного им предмета действий. Частью театра войны, вверенной Нельсону, было Средиземное море, где он стерег большое Тулонское адмиралтейство ^[17] и «основные пути» на Восток и в Атлантику. Эта миссия имела не меньшее значение, чем другие, и в глазах Нельсона приобретала еще большую важность вследствие его уверенности в том, что прежние посягательства на Египет будут возобновлены. Благодаря этому убеждению он сделал сначала ложный шаг, который замедлил преследование Тулонского флота, когда тот отплыл под командой Вильнева. Последнему к тому же долгое время благоприятствовал хороший попутный ветер, тогда как английский флот задерживался противными ветрами. Но если все это справедливо, если неудача комбинаций Наполеона должна быть приписана упорной блокаде англичанами Бреста настолько же, насколько и энергичному преследованию Нельсоном Тулонского флота, когда тот ушел в Вест-Индию, и после того, при поспешном возвращении французов в Европу, то это преследование основательно отнесено историей к числу выдающихся отличий Нельсона, что и будет подтверждено ниже. Нельсон на самом деле не проник в намерения Наполеона. Это могло быть, как полагают некоторые, следствием недостаточной проницательности, но проще объяснить его промах обыкновенной невыгодой положения обороняющегося, не знающего, какой пункт избрал наступающий для первого своего удара. Определение настоящего ключа позиции показывает достаточную проницательность, и Нельсон правильно установил, что таким ключом был флот, а не береговая станция. Потому-то его деятельность дала поразительный пример того, как ясность цели и неутомимая энергия в преследовании могут исправить первую ошибку и разрушить глубоко рассчитанные планы противника. Его командование в Средиземном море предусматривало много обязанностей и забот, но важнейшей из всех ему представлялось наблюдение за Тулонским флотом как за важнейшим фактором, имеющим значение для какой бы то ни было морской комбинации императора. Вследствие этого его внимание неуклонно привлекал упомянутый флот – в такой степени, что он называл тот «своим флотом», чем изрядно раздражал чувства французских критиков. Этот простой и ясный взгляд на военное положение укрепил Нельсона в принятии огромной ответственности и в смелом решении покинуть вверенную ему станцию для следования за «своим флотом». Решившись на это преследование, неоспоримая мудрость которого не должна затмевать величие ума, его предпринявшего, он действовал столь неутомимо, что достиг на обратном пути Кадиса неделей ранее, чем Вильнев вошел в Ферроль, несмотря на неизбежные задержки из-за ложных сведений и неуверенности относительно движения неприятеля. Та же самая неутомимая энергия дала ему возможность привести свои корабли из Кадиса к Бресту вовремя, для того чтобы дать английскому флоту перевес над флотом Вильнева на случай, если бы последний настаивал на своей попытке прийти туда. Английский флот – по численности значительно уступавший полной численности флотов союзников – был поставлен этим своевременным подкреплением из восьми испытанных кораблей в наивозможно лучшее стратегическое положение, как будет показано ниже при рассмотрении сходных условий в Американской войне за независимость. Силы Англии соединились в один флот в Бискайской бухте, расположившись между двумя дивизионами неприятеля, стоявшими в Бресте и в Ферроле и уступавшими каждая по отдельности в силе упомянутому флоту, который поэтому имел большую вероятность разбить любую из них прежде, чем другая придет к ней на помощь. Таким выгодным положением Англия была обязана целесообразным действиям ее властей, но более всего значимо и стоит выше всего остального самостоятельно предпринятое преследование Нельсоном «своего флота».

Этот любопытный ряд стратегических перемещений закончился 14 августа, когда Вильнев, отчаявшись попасть в Брест, направился в Кадис, где и встал на якорь 20 августа. Едва услышав об этом, Наполеон, после порыва гнева на адмирала, отказался от своих планов против Англии и немедленно предписал ряд движений, которые закончились при Ульме и Аустерлице. Трафальгарская битва, состоявшаяся 21 октября, отделена двухмесячным промежутком от обширных перемещений флотов, но все же следует признать ее следствием этих движений. Отделенное от них во времени, это сражение носит отпечаток гения Нельсона, является своего рода запоздалым венцом подвига, совершенного им в недалеком прошлом. Справедливо сказать, что Англия была спасена при Трафальгаре, хотя император уже до того отказался от вторжения; своим поражением французский флот упрочил и подытожил тот стратегический триумф, который исподволь разрушил планы Наполеона.