Должно быть, паника все же отразилась на моем лице, потому что Мейзи подняла руку, останавливая подругу:

– Мы идем к Стелле Роуз. Давайте потусим как-нибудь вместе?

– Конечно, – сказал я. – Тогда увидимся.

Когда они ушли, Мэверик, словно мим, изобразил, как его рот захлопывается.

– Датынафиггонишь. Ты должен чаще спасать людей, Ирвинг.

В горле, в голове, в ушах нарастало давление. Я чувствовал себя пароваркой, и единственным способом открыть клапан и спустить пар было сказать правду.

– Я никого не спасал. – Я подошел к велосипеду, снял с подножки и покатил его рядом. – Надо поговорить.

– Что, прости?

– Вся эта история со спасением. Я тут ни при чем.

Мэверик открыл коробку от «Съедобных решений»:

– Клубничку?

Пока Мэверик поглощал ягоды, я толкал свой велосипед вокруг жилого комплекса и рассказывал ему правду последних дней. О том, как, впервые столкнувшись с опасностью, не смог пошевелиться. Как мои ноги буквально приклеились к бетону. Как перестала отбивать ритм нога Десембер, как она прижала ладони к груди мистера Фрэнсиса, чтобы сделать массаж сердца. О Джо Ди-Пьетро и его лживой статье, которая привела к нашему бассейну небольшую толпу и обеспечила моего лучшего друга клубникой в шоколаде. О пропавшей матери Десембер.

– Забудь про эссе для колледжа, – сказал Мэв, когда я закончил. – Эту историю не впихнуть в шестьсот пятьдесят слов. – В подтверждение своей правоты он бросил пустую коробку от «Съедобных решений» в урну, стоящую рядом с мусорным контейнером комплекса. – И что теперь?

Я вздохнул:

– Ты знаешь, что у меня самая неугомонная в мире совесть?

– Мне ли не знать. – Мэверик сцепил руки, подражая мне: я так делал, когда был маленьким. – Мамочка, я наступил на один из твоих цветов. Папочка, мне кажется, я слишком сильно дернул дверную ручку. Она болтается. – Он покачал головой. – Тебе не за что себя винить. Просто смирись, что ты помог спасти моего самого любимого учителя, и последуй совету моей мамы.

– Что было, то прошло. Забудь, – процитировал я маму Мэверика. Но там, под улыбкой, во мне все еще бурлило. Тихо-тихо лопались пузырьки. Мэв ошибся, но он пока этого не знал. Я был кое в чем виноват, и все, что произошло за последние несколько дней, только усугубляло ту мою вину. – Но я не могу.

– Продолжай.

Пристально глядя другу в лицо, я проговорил:

– Я собираюсь найти мать Десембер.

– Чего? – простонал Мэверик. – О, этот чертов подкаст.

– Думаешь, у меня не получится?

– Дело не в этом. – Мэверик ударил меня по руке, велосипед задребезжал. – Как по-твоему, почему я выбрал тебя своим партнером для лабораторных по химии?

– Потому что я твой лучший друг?

Он буквально испепелил меня взглядом.

– Я хочу стать нейрохирургом. И вряд ли бы попросил тебя ассистировать мне в лаборатории, потому что мы кореша. – Он ехидно хмыкнул. – Ты правда… Я знаю, ты борешься с дислексией, но тут нечто большее. Примерно один из пяти человек страдает дислексией – в той или иной форме, так что это достаточно распространенное явление. Но ты видишь мир иначе – я такого никогда не встречал.

– О чем ты?

– Я зациклен на деталях. Помешан на мозгах. Мне нравится думать о нейронах, нейронных связях, химических соединениях. Я могу часами рассуждать о микроскопах и странном запахе анестезирующего газа. А ты? – Он постучал себя по лбу. – Твой мозг ищет альтернативные пути. Иногда они длиннее, иногда короче, но ты всегда приходишь к тому, что тебе нужно. У тебя такой… глобальный взгляд на вещи. Как будто ты смотришь на все с высоты птичьего полета. – Мэв щелкнул пальцами. – Помнишь мистера Туркотта?

Занятия по английскому, сентябрь прошлого года. Первый год в старшей школе. Новый учитель ввел наши результаты не в ту графу онлайн-таблицы успеваемости, поэтому оценки выставлялись неправильно. Люди возмущались, родители звонили в школу, и мистеру Туркотту пришлось сделать миллиард скриншотов, чтобы объяснить ситуацию. В классе я открыл ту программу и просто снял галочку с параметра «расширенные настройки», переместив результаты туда, где система могла их фиксировать.

– И что?

– И что? Ты решил проблему, над которой все бились три дня, одним щелчком мыши.

– Это было просто логично.

– Многие люди не видят логики, о герой по случайности. Они вязнут в деталях. – Мэверик вытер руки о шорты. – Но дело вот в чем: в твоем подкасте про загадки рассказывается вовсе не про загадки. Это раскрытые дела о реальных людях.

– Конечно, я знаю, что это о реальных людях, Мэверик.

– Конечно, знаешь. Но я думаю – точнее, знаю, потому что есть исследования на эту тему, – что, когда речь заходит о трукрайме, люди забывают, что все это случилось на самом деле. Мы воспринимаем это как вымысел в книгах и фильмах.

Я прикусил губу:

– Возможно, ты прав.

– Сама идея о том, что семнадцатилетний парень ищет женщину, чье исчезновение не могут раскрыть уже почти десять лет… это чересчур. Но ты упрямый осел. И если кто-то и может что-то сделать, так это ты. Но постарайся не забывать вот о чем: некоторые вещи нельзя объяснить. Иногда мы понятия не имеем, как работает человеческий мозг. Иногда тайны невозможно раскрыть.

– Понятно. – Я ткнул его костяшками в плечо, и Мэв снова мягко толкнул меня. Но мой разум уже работал на опережение, думая о том, чем я займусь сегодня вечером.

Пойду в закуток с оборудованием у бассейна, возьму шляпу, которую забыла Десембер. Вернусь к ее дому и оставлю шляпу на крыльце с запиской: «Встретимся в парке Уэлш завтра вечером в пять часов».

Глава двенадцатая

Десембер

В парке Уэлш на большом овальном стадионе собралось около сотни учеников начальной школы и их родителей – скоро должен был начаться еженедельный городской забег. Родители сидели группами и пили чай со льдом, пока дети играли в салочки. Я стояла в тени дуба у входа и нервничала.

Второй раз за последние дни слепое пятно ожило, даже оживилось, придя в восторг от того, что должно было произойти между мной и Ником. Ощущения были не такими сильными, как вчера, – как будто жевательный шарик будущего местами побледнел. Мне это не нравилось, но я пришла сюда, чтобы наша история любви развивалась быстрее. Мне не терпелось погрузиться в те чувства, которые обещало мое видение.

(Но чем скорее мы влюбимся, тем быстрее придет смерть, напоминала я себе. Помнишь? Помнишь потрясенное выражение его лица, и кровь повсюду, и оранжевую футболку?)

На другом конце поля Ник поднял руку в знак приветствия. Он сидел на верхнем ряду бетонных трибун, окружавших беговые дорожки, что в сочетании со стайками бегающих друг за другом малышей создавало эффект пригородного Колизея.

Я срезала по траве и трусцой взбежала по обшарпанным ступенькам трибун, надеясь, что выглядит это максимально непринужденно. Но в итоге у меня подскочил пульс и заныли бедра. Добравшись до верхних трибун, я улыбнулась.

– Привет. Спасибо, что подбросил мне шляпу под дверь.

Ник нагнулся почесать лодыжку, и я заметила, что волосы у шеи у него закручиваются в колечки.

– Привет. Без проблем.

– Ты участвуешь в забеге? – пошутила я, указав на дорожку.

Ник вздернул бровь:

– Хотелось бы. Я любил такие соревнования в детстве.

– Да, кажется, это интересно. А сейчас любишь бегать? – Я села, бетон под ногами был шершавым и горячим.

– Не очень. Я в основном занимаюсь плаванием.

– О, здорово. И в соревнованиях участвуешь?

– Да. С начальной школы.

– И какой у тебя любимый стиль?

– На спине, но лучше всего у меня получается плавать баттерфляем. – Он склонил голову набок. – А что насчет тебя?

– Меня? У меня нет любимого стиля плавания.

Ник улыбнулся:

– Нет. Я о хобби. То, чем люди занимаются, когда они не в школе, не на работе и не спят.

– Мне нравится, когда меня приглашают в парки с помощью загадочных записок, – с серьезным видом произнесла я, изо всех сил стараясь не улыбнуться.

Глаза у Ника были карие, самые обыкновенные. Мне хотелось смотреть в них часами.

– У меня не было твоего номера.

– Довольно сложный способ попросить у кого-то номер телефона, – заметила я, и мой голос звучал увереннее, чем я себя чувствовала. Потому что все внутри вопило: «Боже мой, неужели это и есть флирт? Я флиртую?»

Он покраснел, и я сдержала улыбку.

– Я не… – начал Ник, но замолчал, увидев мое лицо. – Ага. Окей. Ладно. Прежде чем я продолжу, есть ли шанс, что ты передумала и готова пойти со мной в редакцию газеты?

Я нащупала подушечкой пальца пульс, стараясь отгородиться ото всех жевательных шариков памяти, пока в мире не остались только гладкость и тепло кожи, мягкая пульсация вены под рукой. Мне нужно было отвлечься от того, что я пыталась сохранить для Ника. Его жизнь.

– Прости, но нет.

– Послушай. На этой неделе ты буквально спасла мою задницу. Может, я взамен смогу что-то сделать для тебя?

Я впилась ногтями в ладони. Мое слепое пятно вновь встрепенулось. Я подняла брови, ожидая, что́ Ник скажет дальше.

– И мне стало бы гораздо легче, если бы я чем-нибудь тебе за это отплатил.

Я внимательно посмотрела на него, а потом осторожно сказала:

– Иногда плохое случается. И не всегда нужно, ну, я не знаю, искупать свою вину.

Он покачал головой:

– Лично я предпочитаю все-таки искупать.

– Люди совершают ошибки.

– Да, все совершают. А мне нравится уравновешивать плохие поступки хорошими. – Он повернулся ко мне лицом. – Знаю, звучит дико, но… что, если я найду твою мать?

Вот оно. Я вздохнула, делая вид, что обдумываю эту мысль.

– Ты не сможешь ее найти, – мягко проговорила я.

– Почему?

– Она пропала девять лет назад. Десять – будет на это Рождество.

На его лице отразилось неверие.

– Она ушла на Рождество?

– Через два дня после. – Я поджала губы. – Это ее выбор – исчезнуть. У моей бабушки не все в порядке со здоровьем, и, если бы маме было не плевать на собственную мать, она бы вернулась.

Я видела его прошлое – Ник потерял свою бабушку, и его бледность подтвердила мое видение.

– Отстой. Почему вы с дядей не наняли частного детектива?

– У нас не было денег.

Он кивнул, мгновенно приняв этот аргумент. За последнюю минуту почти все в нем незаметно изменилось. Плечи развернулись ко мне, привычная маска исчезла с лица, отброшенная за ненадобностью, словно потерявшая вкус жвачка.

– У меня хорошо получается раскрывать преступления из «Любителей загадок». Дашь мне шанс? Я правда думаю, что смогу. – Он помолчал. – Или хотя бы попытаюсь выяснить, куда она отправилась.

У тебя ничего не выйдет. И неважно, найдешь ли ты мою мать. Речь о том, чтобы выиграть время, чтобы провести его с тобой. О том, чтобы спасти твою жизнь.

– Даже если ты ее найдешь… пройдет много времени. Никому не покажется странным, если газеты вновь заговорят о тебе и происшествии в бассейне?

– Думаю, хуже, чем сейчас, точно не будет.

Это был не самый романтичный способ начать отношения: поиски пропавшей матери, опровержение в газете… Но так я выигрывала время, чтобы придумать план по спасению Ника. В животе поселилось чувство удовлетворения.

– Хорошо.

– Хорошо?

– Конечно. Узнай, куда делась моя мать, и тогда можешь считать, что мы квиты.

– Ты пойдешь со мной в редакцию и расскажешь правду?

– Да, пойду.

Его лицо смягчилось. Он протянул руку, и я пожала ее. У него были широкие запястья, предплечья оплетали крепкие мышцы.

– Думаю, теперь-то я получу твой номер телефона.

Я постаралась спрятать глупую улыбку, что грозила расплыться по лицу.

– Ты мог просто спросить. Мы знакомы всего ничего, а уже обсуждаем личные травмы.

Он протянул мне телефон: