– Это было… – прохрипел мистер Фрэнсис. – Неприятно.

Он закрыл глаза. У меня в крови бурлил адреналин, руки и ноги тряслись, лицо горело от ужаса последних минут, от осознания, что могло случиться. Погибший учитель. Колебания, попытки все исправить, и вот уже бассейн почти – почти – превратился из довольно старого, но чистенького бассейна в место смерти, которую меня учили предотвращать.

Я перевел взгляд на девушку:

– Мы сделали это. Ты это сделала.

Ее глаза такого насыщенного карего цвета – цвета почвы, особенно на фоне водной глади, – встретились с моими. Девушка наклонила голову:

– Что случилось?

– О чем ты? – спросил я, хотя мы оба знали, что́ она имела в виду: мою нерешительность. Момент, когда я должен был нырнуть, но вместо этого прирос к земле. Плечи мои поникли. Ветерок обдувал нас троих, но дрожали только мы с девушкой. – Я не знаю. А еще я не знаю, как тебя благодарить.

Она посмотрела вниз, на лужицу воды, ранее находившуюся внутри мистера Фрэнсиса, и скривилась:

– Я… Мне нужно идти.

Я наклонил голову, услышав виу-виу – выли сирены скорой.

– Идти? Но куда?

– Домой.

– Подожди. – Я потряс мистера Фрэнсиса. Его веки затрепетали, глаза открылись и снова закрылись. Но дыхание было ровным. – Но почему?

Девушка уже вернулась к своему шезлонгу, сунула ноги в шлепанцы, закинула сумку на плечо. Затем побежала трусцой к выходу, но споткнулась.

– Просто мне пора домой, – ответила она, восстанавливая равновесие.

– Но… – Я посмотрел на мистера Фрэнсиса, потом на нее. – Как тебя зовут?

На другой стороне комплекса машина скорой пронеслась по «лежачим полицейским».

Девушка взялась за ручку ворот и обернулась:

– Десембер.

– Подожди. Я Ник. Пожалуйста, подожди, ладно?

– Прости. – Девушка сжала сумку в руках – и зашагала прочь. Длинные волосы развевались у нее за спиной.

Я остался сидеть где сидел, озадаченно глядя ей вслед. Когда кто-то чихает, вы говорите ему: «Будь здоров!» Когда у вас чешется ухо, вы его чешете. Когда ваша младшая сестра падает, вы помогаете ей подняться.

Когда вы вместе возвращаете кого-то к жизни, то так просто не уходите.

Разве нет?

Глава вторая

Десембер

Я выбежала из бассейна с одной-единственной целью – как можно скорее добраться до дома. По вискам струился пот. Чертил пунктирную линию на спине и скапливался прямо над плавками купальника. Ноги шлепали по асфальту, я шла все быстрее и быстрее, мокрые волосы бились о голую кожу плеч. Я втянула воздух в легкие, пытаясь унять ужас, потому что я действительно, по-настоящему все испортила, когда спасла того незнакомца.

Возможно, это не самая обычная реакция на поворотный момент, но я никогда не мыслила стандартно. Честно говоря, такое чувство я испытывала прежде лишь однажды.

И мне не понравилось.

У меня подкашивались колени и сводило ноги: что-то происходило, и, как бы я ни старалась проскочить мимо, избежать этого, отринуть, – я не могла убежать от себя.

Ты должна была просто наблюдать, а не менять ход событий.

По коже побежали мурашки, волоски на руках встали дыбом, несмотря на теплый солнечный свет и жар от физического напряжения. Через десять шагов я споткнусь, так что я приготовилась. Все знают, что нельзя бегать в шлепанцах, но я с точностью до секунды знала, что через четыре,

три,

два,

один шаг я подверну лодыжку, споткнувшись о камень, торчащий из тротуара, где десять лет назад каменщик переписывался со своей девушкой, укладывая раствор.

И… один. Готово.

Я попыталась смягчить падение, перекатившись, чтобы не задеть лодыжку. «Наградой» мне стало жесткое, неприятное ощущение: кожа ободралась о бетон. Пара секунд – я перевела дыхание и села, чтобы осмотреть ссадину. Асфальт подо мной потемнел – еще бы, я только что вымокла в бассейне.

Больше всего на свете мне хотелось, чтобы всего этого сейчас не происходило. Точно так же я не хотела ничего из того, что последует дальше, – ни головной боли, ни усталости, ни привыкания к тому, каким станет мир, – и все это по моей вине.

Я изменила нечто важное в том, как Все Должно Было Быть. Нарушила правила. Не то чтобы в моей игре под названием «Жизнь» были правила, но все же. Я смахнула гравий с ладони и проворчала:

– Вот черт.

Я закрыла глаза, на мгновение представив себе самые простые удовольствия – толстое пушистое одеяло, подаренное дядей Эваном на Рождество, солнце, бьющее в лоб, пока я стою под уличным душем у старого летнего домика, где мы останавливались когда-то давно. До того как уехала мама, до того как заболела Кэм.

Я бы все отдала, чтобы воспринимать этот мир только через призму самой себя. Ужасно утомительно наслаждаться чем-то, когда ты знаешь все на свете. Я подтянула колени к груди и положила на них голову, стараясь не заплакать.

До того как оказаться в бассейне, я понимала:

в отличие от других важных событий, происходящих в мире в тот миг (грабитель врывается в торговый центр в Йокогаме, ребенок рождается в палате 204 в модной больнице в центре Нью-Йорка, дошкольники плавят восковые мелки в Барселоне),

это я увижу собственными глазами. Я стану свидетелем того, как человек утонет.

* * *

Представьте себе память как коллекцию. Стеклянную банку с разноцветными шариками жвачки, и с каждой секундой их становится все больше. Одни на виду, их легко ухватить; другие спрятаны в глубине. Они ваши – до тех пор, пока смерть не разлучит вас. И – как это происходит с игрушками из коробок с хлопьями или карточками «Монополии» из «Макдоналдса» – вы просто собираете их и копите, пока не бросите это дело.

Моя память не похожа ни на чью другую. С первых секунд жизни в моей голове были собраны не только все мои шарики-воспоминания (ладно, бóльшая их часть), но и воспоминания всех людей – тех, кто жил или будет жить.

Я могу получить общее представление о чувствах и мотивах людей, но не знаю, о чем они думают. Этакое всеведение с солнечными очками на глазах. Воспоминания о мире у меня не имеют точной привязки ко времени, но я могу предположить, когда произошли события, опираясь на подсказки: возраст людей, которых я знаю, одежду и качество картинки. Если речь идет о прошлом, изображение будет ясным и четким, если о будущем – туманным, более-менее точным, но переменчивым.

Наука определила бы меня как ясновидящую. А еще ученые бы сказали, что я не существую – потому что мое существование не доказано. Но вот она я: сижу на розоватой брусчатке справа от презентабельного жилого комплекса. И что мне известно? Что я знала всегда? Это одновременно просто и ужасно сложно. Я знаю все, что произойдет, за одним исключением – очень личным.

Возможно, вы слышали, что время описывают как линию, или струну, или одно из измерений. Может быть, вы слышали, как пациенты с болезнью Альцгеймера – например, моя бабушка Кэм – представляют время? В виде нити, свернутой в клубок. На самом деле все это неправда.

Я видела нити времени; и я знаю, кто их прядет – человек или существо, которое перебирает их и окрашивает в самые яркие, невероятные цвета.

* * *

Тот момент в бассейне был из моей коллекции жевательных шариков. Я видела, как мистер Фрэнсис утонул.

Существует два вида утопления: со смертельным исходом и без. Мистер Фрэнсис должен был начать тонуть, но технически выжил бы – потому что Ник должен был его спасти.

(Должен был.)

Я видела, как Ник застынет, переживая какой-то внутренний кризис, и мистер Фрэнсис слишком долго пробудет в воде без кислорода. За этим последует ошибочно выполненный непрямой массаж сердца, который самым пагубным образом повлияет на мозг мистера Фрэнсиса.

А это, в свою очередь, заставит Ника всю жизнь мучиться сомнениями, эмоционально уничтожит парнишку и ввергнет в пучину тревоги. Спасатель будет помнить о случившемся до конца своих дней и бояться что-либо сделать.

Я не должна была вмешиваться, потому что я не могу менять реальность. Поверьте мне. Я пыталась. В итоге все происходит так, как должно. Я знала, что должна:

откинуться на шезлонге,

стать свидетельницей печального, но героического поступка, в результате которого жизни Ника и мистера Фрэнсиса изменятся навсегда,

жить дальше.

(Но.)

Но.

Я не могла этого вынести. Не могла просто смотреть, как Ник колеблется, и ждать, как дальше будут разворачиваться события. Наблюдая за Ником сквозь полуприкрытые веки, заткнув уши музыкой, я почувствовала притяжение. Толчок. Желание спасти его. В нем было что-то такое, чего я не ожидала почувствовать, – что-то теплое, текучее, но странно надежное.

Бóльшую часть времени, пока мой мозг жужжал и пощелкивал в океане событий прошлого, настоящего и будущего, я не обращала внимания на то, что творится вокруг. Я берегла свое зрение для обыденного: для дядиных джинсов, перепачканных травой и бензином, грузчика, роняющего коробки, случайных фильмов, передач или книг, помогающих убить время, хоть я и была ходячим спойлером.

Но в тот момент я действительно была там. Пластик шезлонга прилип к моей спине мокрыми неприятными полосками, и на меня снизошло чудовищное озарение: я должна просто… наблюдать за тем, что происходит сейчас, в реальном времени. Откинуться на шезлонг, расслабиться и принять ужасный конец прежней жизни этих двух людей.

Я не могла так поступить. И хотя я миллион раз пыталась изменить другие события, я все же попробовала еще раз – не веря, что у меня получится. Но все получилось.

Всю жизнь мне приходилось прятать чувства за воображаемой плотиной. И вес всего мира нельзя точно измерить на весах из супермаркета, а со стрелкой, постоянно раскачивающейся между «чересчур» и «недостаточно», можно наделать ошибок – столько же, сколько хирург, оперирующий бензопилой. Но теперь то, что удерживало мои чувства и меня на плаву, сломалось. Я судорожно вздохнула и оставила попытки не разрыдаться.

Глава третья

Ник

В течение нескольких минут после того, как мистер Фрэнсис чуть не умер, время то ускоряло, то замедляло бег, неизменно возвращаясь к тому моменту, когда мои ноги сделали самую гигантскую паузу в своей жизни. Пока мы ждали приезда скорой помощи, мистер Фрэнсис в основном лежал с закрытыми глазами и отдыхал. Я следил за его пульсом, думая о том, что если бы я позволил ему умереть, то мой лучший друг, Мэверик, убил бы меня. У него на телефоне был реально запущен обратный отсчет – так он ждал того момента, когда наконец-то сможет взять курс мистера Фрэнсиса.

– Ник Ирвинг, – хрипло проговорил мистер Фрэнсис. – Ты меня спас.

– Не только я, мистер Фрэнсис.

Он нахмурился:

– Прими мою благодарность, сынок.

Я посмотрел в ту сторону, куда убежала девушка в шляпе:

– Мне помогли. Девушка по имени Десембер.

Завывая сиренами, скорая остановилась. Наружу выскочили два фельдшера. Я отошел в сторону, и они нависли над мистером Фрэнсисом, проверяя зрачки и пытаясь надеть на него кислородную маску.

Мистер Фрэнсис маску оттолкнул:

– Я ударился носом о бортик при перевороте. Не выношу вида крови, – вдох, выдох, – голова пошла кругом. Наверное, я упал в обморок.

– Давление девяносто один на шестьдесят.

Фельдшер снова прижал маску к лицу мистера Фрэнсиса, но тот отмахнулся от нее и показал на меня:

– Этот юноша – герой.

Фельдшер коротко улыбнулся мне.

– Хорошая работа, парень.

– Я был не один, – настаивал я. – Тут была еще девушка. Она делала непрямой массаж сердца.

– И куда она делась? – спросил второй фельдшер, тот, что пониже.

– Она ушла. – И тут я заметил брошенную на бортике у бассейна черно-белую шляпу. – Видите? – показал я. – Она оставила тут свою шляпу. Десембер. Это она позвонила 911.