За оградой миссис О’Мэлли и трое ее детей наблюдали, как медики помогают мистеру Фрэнсису. Близнецы трясли цепочку, и я вдруг изумленно осознал, что прошло всего несколько минут с тех пор, когда визг тормозов оповестил об их прибытии.

Некоторые люди после приземления самолета затыкают нос и осторожно выдыхают, чтобы разложило уши. Не всегда это безопасно. Но я представил, как делаю то же самое. Освобождаю пространство в голове. Потому что где-то между скрежетом тормозов машины О’Мэлли и тем, что творилось сейчас, случилось то, что я не забуду до конца своих дней. Один из тех судьбоносных моментов, о которых вспоминаешь, приговаривая: «О, в ту секунду я понял нечто важное» или «Я помню все так, как будто это было вчера». Такие мгновения формируют нашу личность. Я уже испытывал нечто подобное: когда усыпили мою собаку, когда я выиграл годовой запас замороженного йогурта. И когда бабушка умерла.

А теперь вот это.

– Миссис О’Мэлли, вы видели, куда ушла та девушка? – крикнул я. – В черном купальнике. С длинными темными волосами.

Миссис О’Мэлли кивнула:

– Она пошла по Коупленду, в ту сторону.

Мама называла миссис О’Мэлли Миссис Солнечные Акры. Конечно, она видела Десембер.

– Видите? – Я повернулся к мистеру Фрэнсису. – Эта девушка была здесь.

Мой будущий учитель биологии наконец сел. Из носа у него торчали ватные шарики, на переносице краснела царапина, а под глазом наливался фиолетовый синяк.

– Я помню только тебя. Ну, как я выгляжу? – Мистер Фрэнсис указал на свое лицо.

Я слабо улыбнулся. Ватные шарики натолкнули меня на мысль о моем любимом трукрайм-подкасте «Любители загадок». Каждую неделю ведущий, предпочитающий оставаться анонимным, начинает подкаст с «раскрытия» преступления, о котором он говорил за неделю до этого, а затем оставляет слушателям – так называемым любителям – подсказки к новому делу, которое он «раскроет» на следующей неделе. Многие «любители» сидят на специальных форумах и пытаются докопаться до истины. Ведущий передает все доходы от рекламы организациям, помогающим жертвам преступлений, а иногда организует спонсорские призы для тех, кому удалось «раскрыть дело». Бело-красный кусочек ваты напомнил мне об эпизоде, в котором продавец магазина ударил себя по носу лотком кассового аппарата и инсценировал ограбление, присвоив несколько тысяч долларов. Правда, он не знал, что его действия зафиксировала камера видеонаблюдения.

Я обычно не захожу на форумы подкастов – их не слишком удобно читать, а я лучше усваиваю информацию на слух. Шрифт без засечек создает эффект размытия – буквы блекнут и сливаются друг с другом, и разбирать слова становится значительно труднее. Но было что-то приятное в том, чтобы самому вести расследование, особенно когда дело удавалось раскрыть. Будто у меня в руках был клубок ниток, который я мог распутывать, пока плавал, готовил с папой обед или ехал в школу. Для ребенка, который всю жизнь с трудом расшифровывал слова, разгадывать загадки, кусочки которых гарантированно встанут на место в следующий понедельник, было на редкость притягательно.

– Лучше всех, – соврал я.

– Я позвонила твоей маме, Ники, – крикнула миссис О’Мэлли.

Чудесно.

Вскоре в тени сосен собралась толпа соседей – вероятно, им казалось, что они стоят на почтительном расстоянии. Две патрульные машины заняли парковочные места для инвалидов. Полицейские присоединились к медикам.

Один мужчина протиснулся сквозь толпу и вошел в ворота. Дерзко. Я сразу его узнал, хотя он оказался выше, чем я думал, и выглядел крупнее, чем на маленькой фотографии на ТВ. На нем была застиранная футболка – но ее не просто отстирывали раз за разом, а терзали так, что она стала слишком широкой и короткой одновременно. В руках он что-то сжимал.

– Джо Ди-Пьетро, из «Вудлендской газеты». Не возражаешь, если я задам тебе пару вопросов?

– Мне?

– Не против, если я запишу нашу беседу?

Я отступил, думая о том, что мой отец мог бы сказать клиенту, если бы не поддался мягкому кризису среднего возраста и по-прежнему работал адвокатом: «Только в присутствии родителей, малыш».

– Нет, спасибо.

– Тогда по старинке, – ответил репортер. Штукой в его руках оказался блокнот.

Бум. Меня сковала паника, сердце сорвалось в галоп, забилось в груди.

– Я не совсем…

– Я слышал, ты герой, – перебил меня Ди-Пьетро, вытащил ручку из-за уха, будто неумелый фокусник, и указал ею на толпу. – Одна леди сказала, что ты Ники Ирвинг? Учишься в одиннадцатом классе Вудленд-Хай. Да?

Я покраснел. Ники.

– Ник. И да, я перешел в выпускной.

– Выглядишь довольно крепким, парень. Занимаешься спортом?

– Я в сборной по плаванию.

– Выступаете за Вудленд?

Я кивнул.

– Ты впервые спас человека?

– Да. Я работаю спасателем всего три недели. Но его спас не я один.

– Три недели! – радостно гаркнул Ди-Пьетро и принялся записывать. – Ага. Ага. Это здорово. Новичок на работе, инстинкт самосохранения берет верх. Каково было делать искусственное дыхание?

Каково?

– Не знаю. Я имею в виду, было страшно. Я особо ни о чем не думал. Мы просто делали его.

Он постучал ручкой по губам:

– Смело. Ты очень смелый.

Я уставился на него, пытаясь избавиться от странного разочарования. Я буквально рос с этим парнем – он годами был со мной в гостиной в вечерних новостях. Ди-Пьетро наделал много шума, переехав обратно в Бостон из Лос-Анджелеса, чтобы «вернуться к корням», и мои родители несколько недель только об этом и говорили.

– Я просто делал свою работу.

– И скромный. – Его глаза засияли.

– Нет, дело не в этом. – Я потер висок, пытаясь унять ледяную волну боли, что вгрызалась в мой череп. – Я не хотел, чтобы с мистером Фрэнсисом случилось что-то плохое.

Рука репортера взлетела к блокноту.

– Так ты знаешь утопавшего?

– Ну да, он плавает здесь каждый день. И он учитель в старшей школе.

– Меня зовут Роналду, – сказал мистер Фрэнсис. Он лежал на каталке, которую выставили медики. – «У» на конце, это португальское имя. Если у вас есть вопросы ко мне, можете их задавать. Я работаю в школе Вудленд-Хай уже тридцать лет. Николас – мой герой.

– Любимый учитель, – прошептал Джо Ди-Пьетро, водя ручкой по странице. – Замечательно. Я сейчас подойду к вам, сэр.

Один из полицейских посмотрел в нашу сторону:

– Заканчивай, Ди-Пьетро. Он еще ребенок.

– Ага, ага. Не беспокойтесь. – Репортер попятился, яростно что-то записывая. – Сколько тебе, шестнадцать?

– Семнадцать.

– Да, хорошо, просто отлично. Ты учился на спасателя в ИМКА^[1]?

– Да, сдал экзамен весной. Но… – Я сглотнул. – А что насчет Десембер?

Репортер махнул рукой:

– Хочешь, напишу, что зимой^[2]. Не проблема.

– Нет, – сказал я. Струйка хлорированной воды потекла по моей шее. – Я не про месяц. Десембер. Девушка, которая помогла мне. Позвонила 911. Делала непрямой массаж сердца…

– Понял, понял. – Ди-Пьетро улыбнулся, его зубы были неестественно белыми на фоне желтоватой кожи, покрытой искусственным загаром. – Следи за новостями завтра утром, парень. Это добрая история, может, даже завирусится. Нашим читателям не помешает отдохнуть от политического дерьма и вспышки сальмонеллеза из-за дынь. Понимаешь?

– Последнее предупреждение, Ди-Пьетро, – сказал полицейский, и репортер махнул мне рукой.

– Ты будешь в завтрашних газетах, парень.

Я помахал в ответ, чувствуя, как сжимается желудок. Чем дальше Ди-Пьетро отходил от меня, тем сильнее росло мое беспокойство. Вроде бы все шло хорошо, но я не мог отделаться от ощущения, что что-то не так. У меня возникло странное желание окликнуть Ди-Пьетро, выхватить у него из рук записную книжку и выбросить ее вместе со всеми остальными событиями этого утра.

Глава четвертая

Десембер

Когда слезы высохли, я встала и пошла домой. Попробовала провернуть старый бабушкин трюк – отвлечься на окружающую обстановку. Ремешки шлепанцев трут кожу между большим и указательным пальцами ног при каждом шаге. Царапины на ладонях и коленях горят. Дорожки в кондоминиуме, «вымощенные» фальшивыми камнями цвета розоватой мякоти непрожаренного тунца, контрастируют с беловато-голубым виниловым сайдингом на домах.

Все что угодно, лишь бы не чувствовать то, что чувствую.

Но тщетно.

Руки тряслись. Почему-то мне было страшнее, чем в тот раз, когда я случайно изменила реальность и в итоге потеряла собственную мать.

Я поняла, что объем истинной свободы воли, которая доступна жителям Земли, можно сравнить с чайной ложкой звездной пыли, рассыпанной во Вселенной. Люди используют ровно столько, сколько нужно для того, чтобы то, что я знаю об этом мире, работало. Настоящий акт свободы воли можно оценить по одному критерию: спас ли он жизнь или привел к смерти (как вариант, радикально повлиял на качество человеческой жизни). В этот раз я использовала свою свободу воли так, как никогда раньше. Я изменила кое-что существенное. Я спасла мистера Фрэнсиса. Не его жизнь, а ее качество.

Я пошла быстрее, травмированная лодыжка ныла при каждом шаге, но эта боль была ничем по сравнению с дикой танцевальной вечеринкой в моей голове. Мозг никак не желал привыкать к масштабным изменениям, которые повлек за собой мой поступок.

Мир в целом предсказуем, как океанский прилив. Люди тоже. Они рождаются, вырабатывают определенные моральные принципы, подвергаются воздействию средств массовой информации и развлечений, которые либо заставляют их сомневаться в себе, либо подтверждают, что нужно было следовать инстинкту. По сути, все мы нерешаемое уравнение с двумя переменными: тем, кто мы есть, и тем, что мы переживаем.

Но сегодня в бассейне я сделала очень важный выбор. Использовала крошку из мерной ложки звездной пыли, что закончилось космическим сдвигом эпического масштаба, который теперь с грохотом укладывался в моем мозгу, событие за событием и за событием. Я была похожа на самую любопытную тетушку в мире, вечно сующую нос куда не просят, и теперь страдала от последствий изменения будущего всего человечества.

Я свернула за угол на свою дорожку, чувствуя, как воспоминания о будущем ворочаются в основании моего черепа. Страх бежал по венам, паника гудела в груди, а я ждала, когда все уляжется. Сделала вдох, но его хватило бы лишь для того, чтобы надуть самый маленький шарик.

Дверь под номером 23 захлопнулась за мной, больно стукнув по пятке. Я зашагала по полу, роняя капли на искусственный паркет, зажав уши исцарапанными, окровавленными руками, не в силах заглушить рев перекатывающихся шариков, не в силах вытрясти его из головы. Волны океана знаний

(кроме одного факта)

(слепого пятна, пустого места)

привыкали шуметь в новом ритме.

И все потому, что я вмешалась, спасая мистера Фрэнсиса. И мое вмешательство привело к определенным последствиям.

Я проявила свободу воли. Я изменила реальность.

Страх душил, как набившаяся в рот вата. Зудел под ногтями.

Я думала, что поступаю правильно, но все изменила.

Как?

Буря внутри моего черепа наконец стихла. Волнение улеглось, и на смену ему пришла… легкость?

Я застыла на месте, ошеломленная: в мире – моем мире – что-то изменилось. Из кухни доносились привычные негромкие звуки: ровный гул холодильника, тиканье часов, похожее на щелканье метронома. Самые обычные домашние звуки, а в моей груди расцветала радость от соприкосновения с совершенно новой реальностью.

(Мы с Ником влюбимся друг в друга.)

Влюблюсь?

Я?