– В числе прочего, и из-за этого, – ответил я. – Вы сами прекрасно знаете свой политический гадюшник и исходящую из него деструктивную политику. Нет ничего хуже сборища безответственных легкозаменяемых политиканов, готовых ради сиюминутных и зачастую бредовых целей развязывать многосторонние войны с миллионными жертвами. Я имею в виду Первую Мировую Войну, которая случилась только потому, что тогдашнему руководству в Париже возжелалось реванша за Седан и возвращение в состав Франции Эльзаса и Лотарингии…

– Но ведь Первая Мировая Война началась из-за убийства сербскими террористами наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда, а это скорее союзники России, чем Франции! – вскричал мой недобровольный гость.

– На Балканах все продается и все покупается, – ответил я, – а потому сербские закулисные правители из «Черной Руки», на словах клянясь в верности России, не стеснялись брать из рук французских представителей полновесные шекели, то есть франки. Незадолго до совершения рокового убийства сараевская террор-группа в полном составе, вместе со своим куратором майором Танкосичем, ездила в Тулон на встречу с одним из достаточно высокопоставленных офицеров вашего Второго Бюро^[4], которому невместно было выезжать в Сербию для инспекции на месте. В Тулон, Шарль – не в Марсель, не в Ниццу и не в один из мелких курортных городков, на которые так богато средиземноморское побережье Прованса, а именно в Тулон, главную военно-морскую базу Франции. Все было исполнено в типичном вашем французском стиле «тихо и незаметно ползет слон по посудной лавке». Более того, в Вене заранее знали о запланированной акции и приняли все меры к тому, чтобы покушение завершилось успешно.

– Я вас не понимаю, мессир Сергий… – пробормотал де Голль. – Откуда вы знаете такие подробности?

– Ваш мир – отнюдь не первый, историю которого я выворачиваю наизнанку, будто старый носок, – ответил я. – Помимо всего прочего, должен сказать, что в моих приятелях-конфидентах числятся такие великие французы, как король Генрих Наваррский и император Наполеон Бонапарт, а в рядах моей первой армии, возглавляемой генерал-лейтенантом Велизарием, имеется значительный французский контингент. В мир четырнадцатого года меня впустили с некоторым зазором во времени перед Сараевским убийством, чтобы я мог осмотреться и принять все необходимые меры. Меры я принял, жизнь эрцгерцогу Францу Фердинанду и его супруге сохранил, ибо того требовала моя офицерская честь, и при этом наблюдал крайне неприличную суету Боснийского генерал-губернатора Потиорека, который приложил все возможные усилия, чтобы сделать из августейшего гостя удобную мишень, и при этом не пострадать самому. Следующей ночью я тайно посетил в госпитале раненого наследника престола, и, помимо всего прочего, обнаружил на его ночном столике стакан с сильнодействующим ядом, из которого к тому моменту, по счастью, еще не пили. Отраву я вылил, заменив ее целебным эликсиром, благодаря которому эрцгерцог стал поправляться. Вот и вся интрига дружбы жабы с гадюкой, ибо без австрийского желания под любым предлогом развязать против Сербии агрессивную войну Сараевское убийство для Франции было бы бесполезно, ибо не влекло за собой русско-австрийского, а потом и русско-германского конфликта. Кстати, антимонархический переворот в России февраля – марта семнадцатого года – тоже дело рук ваших дипломатов и агентов влияния, причем спланировано это действие было даже раньше начала Первой Мировой Войны. Дальнейшие события, после того, как ваши воинственные политиканы смогли добиться своего, показывают, насколько хорошо они умеют предвидеть хотя бы краткосрочные последствия своих поступков, не говоря уже о среднесрочных и долгосрочных. И то же самое можно сказать о тех деятелях, что на Мюнхенской конференции торили Гитлеру дорогу на восток, а потом не оказали ни малейшей практической помощи сражающейся Польше, за что всего восемь месяцев спустя расплатились успехом операции «Гельб». И таких примеров, как из прошлых, так и из будущих времен, я могу привести вам преогромное количество, ибо ничего хорошего для окружающих стран и самой Франции из парижских властных кабинетов никогда не исходило. Было несколько исключений, но и они всего лишь подтверждали правила.

– Ну хорошо, мессир Сергий, – сказал де Голль. – Вы полностью правы, потому что наши депутаты и министры очень часто ведут себя как пациенты Бедлама, а не честные и ответственные политики. Но скажите, зачем вы мне все это рассказываете, вместо того, чтобы запереть меня в тюремной камере или попросту не приказать расстрелять? У вас, тиранов, это просто.

– А вы, месье Шарль, так еще ничего не поняли? – ответил я вопросом на вопрос. – Вы, собственной персоной, как раз и являетесь тем самым исключением из правил – очевидно, потому, что прошли свое становление в военной, а не в политической среде. Если бы все шло в русле Основного Потока, то всего через пять лет вы учинили бы во Франции тихий и почти незаметный военный переворот, затем изменили бы конституцию, заменив форму правления с парламентской на президентскую. При этом полномочия первого лица государства в созданной вашими усилиями Пятой Республике были бы равны королевским. Добившись всего желаемого, вы процарствовали бы десять лет и были бы свергнуты в результате народного возмущения, инспирированного одной много понимающей о себе заокеанской страной, а потом тихо умерли бы в своем загородном имении. Однако созданная вами система в Основном Потоке затормозила деградацию французской политической системы до начала десятых годов двадцатого века…

– А потом, мессир Сергий? – с интересом спросил де Голль, позабыв, что он вообще-то мой пленник.

– А потом, – ответил я, – политические зубры, воспитанные в вашу эпоху, закончились просто по возрасту, но подросло поколение бесцветных политических слизней. Фамилии Саркози, Олланд и Макрон вам ни о чем не говорят, а ведь это были как раз те деятели, которые, вскарабкавшись на президентский трон, пустили псу под хвост все, что было создано вами ради величия любимой Франции. Там, в начале двадцать первого века ваша страна снова стала верной служанкой американского капитала, что грозит ей полным развоплощением и уничтожением.

– И именно поэтому вы, мессир Сергий, решили уничтожить Францию прямо сейчас, не дожидаясь, пока подойдет назначенный Господом срок? – спросил де Голль.

– Не уничтожаем мы с товарищем Сталиным Францию, – сказал я, – а даем ей жизнь вечную в рамках системы, которая не делит людей по сортам и нацелена исключительно на их благополучие. Мы еще посмотрим, каким будет социализм по-французски, но в местных деталях он явно будет отличаться от социализма по-советски, социализма по-германски и социализма по-китайски, общим будет только стремление к максимальному общественному благу.

– Но что же тогда будет со мной? – спросил де Голль. – Ведь в вашей будущей социалистической Франции таким, как я, обломкам старого мира, места уже не будет…

– А вас, месье Шарль, – назидательно произнес я, – после определенного повышения квалификации мы выпустим во Францию начала следующего века, и там народ, досыта наевшийся самых разных политических слизней, мигом провозгласит вас Отцом Нации, пожизненным президентом и, может быть, даже императором. Свои университеты для новой жизни вы будете проходить под руководством моей ближайшей помощницы мадам Кобры, в миру госпожи Ники Романовой-Зайко. Она отведет вас в кабинет гипнопедии и попросит, чтобы вам в полном объеме проинсталлировали стандартный имперский языковый пакет: русский, латынь, немецкий и китайский языки, чтобы вы ни в какой ситуации не чувствовали себя изолированным от общества языковым барьером.

– Что значит «проинсталлировать языковый пакет»? – спросил мой пока не совсем добровольный гость. – И кстати, зачем мне китайский язык?

– Гипнопедия – это такая технология цивилизации пятого уровня, заменяющая обычное заучивание, – ответил я. – Специальная машина записывает знания прямо в мозг, после чего они сразу же становятся пригодными к употреблению. Это недолго, не больно и совсем не страшно. А китайский язык вам понадобится в двадцать первом веке, где Поднебесная империя вновь сделалась одним из важнейших государств планеты. Так что, месье Шарль, идите вместе с мадам Коброй и не спорьте. В вашем положении может пригодиться любая информация.

11 июня 1976 года, 13:15 мск, Пуцкий залив, линкор планетарного подавления «Неумолимый», главный командный центр

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский, император Четвертой Галактической Империи

Вскоре после того, как ушли де Голль, Мишель и Кобра, ко мне без доклада заявились маршал Покрышкин и адмирал Ларионов. Собственно, в рабочее время и по делу им это не только позволено, но и вменяется в обязанность (еще я с ближайшими помощниками бюрократии не разводил). Александр Иванович, омолодившись в Тридесятом царстве до внешности сорокалетнего и внутреннего тонуса двадцатипятилетнего мужчины, утратил былую монументальность и превратился в очень подвижного командира и воздушного хулигана. Когда он в пилотском кресле с управлением через индуктивный линк, «Шершень» становится как бы продолжением его тела. Даже Секст Корвин, «родителями» которого были ментограммы множества имперских пилотов первого класса, говорит, что, дескать, не знал, что на тяжелом бронированном штурмовике можно проделывать этакие фокусы. Вот только «Стилет» товарищу Покрышкину в полной мере так и не покорился: в атмосфере, где маневры по большей части определяются аэродинамикой, он был вполне адекватен, вплоть до гиперзвуковых скоростей, а в безвоздушном космическом пространстве, особенно в непосредственной близости к безатмосферным лунам или крупным кораблям, фатально запаздывал с реакцией.

По счастью, все «катастрофы» Александра Ивановича случались только на виртуальных тренажерах, а не то «Неумолимый» лишился бы отличного командира авиакрыла. Женский летный состав и штурмпехотинки бортового десанта «Шершней» влюблены сначала в меня, а потом – в своего непосредственного командующего. Как его видят, так сразу рот до ушей, и у темных эйджел, между прочим, тоже. Однако внеслужебным отношениям между командующим и подчиненными мешает то, что на «Неумолимый» Александр Иванович пришел вместе с так же радикально омоложенной женой Марией. А любовь там настоящая – куда иголочка, туда и ниточка, – так что пилотессам всех рас и возрастов остается только завистливо вздыхать: мол, ах, какая любовь, девочки!

Но еще сильнее единение командующего и подчиненных стало с тех пор, как товарищ Покрышкин вместе с супругой начал посещать патрицианские танцульки в гимнастическом зале линкора. Жгучий латинский темперамент девушек, самой неоримской системой обреченных на безвременную смерть, не мог не заразить их нового командующего и его вторую половину, сориентировав их в правильную позицию. Александр Иванович и Мария Кузьминична – это отец и мать пилотского коллектива, а пилотессы, вне зависимости от расы – их любимые дочери.