Что ж, не могу не признать: Трэвис прекрасно знает мои предпочтения.

– Здесь неподалеку открыли японский ресторан, говорят, там очень вкусно, – я сняла нужный флаер с магнита на холодильнике, потом вернулась в гостиную и села к Трэвису на колени.

– Значит, ужинаем по-японски.

– Что-нибудь выпьешь? Газировку, пиво? – спросила я, оформив заказ.

– Пожалуй, пиво. Сегодня же за руль уже не садиться.

– Мама всегда держит в холодильнике одну бутылку для тебя. В этом доме может закончиться еда, но вот пиво для тебя всегда найдется.

– Она любит меня чуть ли не больше, чем моя мать, – самодовольно проворковал Трэвис.

– Только потому, что ты напоминаешь ей лучшую версию моего отца в счастливые времена. Так что не слишком обольщайся, – я показала ему язык и сходила за напитком.

– Ну, пока меня это устраивает, а дальше время покажет, кто лучше, – подмигнул Трэвис и сделал глоток.

Его слова меня немного задели, хотя я понимала, что он прав. Долгие годы я верила, что никто и никогда не сможет сравниться с отцом: он был моим героем, мужчиной с большой буквы, моим убежищем. Но, когда я пошла в школу, родители стали все чаще ссориться. Маму постоянно что-то не устраивало в жизни, казалось, ее раздражал даже просто голос отца рядом. Никогда не понимала почему. Ведь именно он обеспечивал нас всем, мама же неблагодарно воспринимала это как должное.

С каждым годом ситуация только ухудшалась: ссоры сменились обвинениями и угрозами, потом случилось расставание и наконец развод. В этом кошмаре я была совсем одна, брошена на произвол судьбы.

Отец психанул, оставил нам дом, немного денег и уехал. Он бросил меня, а ведь я всегда была на его стороне. У нас с ним были особые отношения. Не как с мамой.

Мама… Когда она кричала на папу, меня тошнило. Она обвиняла его в том, что целиком посвятила себя семье и не реализовалась на работе, как это сделал он.

Но потом я узнала о Бетани… И про то, что их отношения с отцом начались задолго до ссор с мамой. Бетани была моложе и сговорчивее моей матери, у нее была успешная карьера. Ей не хватало только одного – семьи.

В последний раз родители разругались, когда мама через общих друзей узнала, что Бетани в положении, а ведь после ухода отца прошло совсем мало времени. Для нас с ней это стало ударом. Я почувствовала себя отвергнутой, что меня предали и ранили до глубины души. Сердце разлетелось на тысячу мелких осколков. Но, чтобы окончательно не потерять отца, я заставила себя смириться с беременностью его новой жены.

Я стала приходить в дом, где теперь отец жил со своей новой семьей. Каждый раз, переступая его порог, я ощущала тошноту, но брала себя в руки ради того, чтобы провести время с дорогим мне человеком.

Но мои визиты не нравились Бетани. В пятнадцать лет я случайно подслушала их с папой разговор на кухне.

– Не хочу ее здесь видеть, – прошипела она.

Бетани считала, что я хочу вернуть папу домой. У меня тогда закралось нехорошее предчувствие, что отец рано или поздно поддастся ее внушениям. Эта злая красотка имела над ним абсолютную власть.

К сожалению, я оказалась права: отец стал реже появляться, реже звонить, а потом совсем исчез. Он выбрал новую жизнь и вычеркнул из нее меня. Шестнадцатый день рождения я праздновала без него: без его улыбки, которая обычно сопровождала распаковку подарков, без совместного задувания свеч, без его взволнованного голоса, поющего Happy Birthday. Я ужасно скучала. Не хватало атмосферы тепла и семьи, которую мог создать только он; не хватало внимания, которое он уделял мне, чтобы я чувствовала себя особенной. С тех пор я ничего об отце не слышала.

Первое время я каждый день звонила ему и плакала, винила и ненавидела себя за то, что не смогла его удержать. Он разлюбил меня, потому что я оказалась не так важна.

Но за жалостью к себе последовала ненависть к нему. Я возненавидела его до смерти. Отец предпочел другую женщину моей матери, другого ребенка – мне, новые воспоминания – тем, что мы создали вместе. Он лишил меня шанса вырасти рядом с ним в угоду чужой воле.

Эта ненависть меня измотала: я перестала быть собой, злилась на весь мир, чувствовала себя уродцем. Но в один прекрасный день я проснулась и перестала плакать, винить себя, ненавидеть и искать его, потому что поняла: если отец отказался от дочери, то и дочь должна научиться жить без него.

Я выбросила из головы неприятные воспоминания и переключилась на Трэвиса. Наша с ним история началась ровно через год после того, как разрушились мои отношения с отцом. Трэвис был братом-близнецом Тиффани, с которой мы познакомились в старшей школе.

В первую неделю учебы нам с Тиффани дали парное задание. Мы с ней оказались настолько разными, что я с первой минуты возненавидела эти занятия. Но именно эта разница в конечном счете объединила нас настолько, что родилась крепкая и верная дружба, которая длится уже больше четырех лет.

С Трэвисом же все получилось иначе. Первый раз я увидела его, когда приехала на их роскошную виллу, чтобы как раз поработать над совместным заданием с Тиффани. Меня сразу впечатлили его русые кудри и ослепительная улыбка. Трэвис тогда меня не заметил, а я постеснялась подойти к нему, чтобы хотя бы поздороваться.

Следующие два года я втайне мечтала о нем, пока купидон, не без помощи Тиффани, не выпустил стрелу как-то вечером на ярмарке. В тот день я была подавлена, и Трэвис попытался меня подбодрить: угостил сладкой ватой и подарил мягкую игрушку, которую выиграл в тире. Через несколько дней он пригласил меня на ужин, затем в кино и на пару матчей.

Первые месяцы вместе были волшебными: внимание, любовь и защиту, которых я больше не получала от отца, мне теперь давал Трэвис. Не понимаю, когда магия закончилась и сменилась равнодушием.

Трэвис стал пренебрегать мной, воспринимать как надоевшее приложение: и удалить жалко, и играть больше неинтересно. Я молча все терпела, но в последнее время стала все чаще спрашивать себя: «Сколько еще ты так продержишься?»

Привезли еду, мы включили фильм, и я отмахнулась от воспоминаний, но думать все равно не перестала. Пока ела сашими, темпуру и соевую лапшу, все размышляла: так ли уж сильно Трэвис любил меня еще тогда.

Он, видимо, почувствовал мои сомнения, обнял за талию и пересадил к себе на колени. Я не стала сопротивляться и отдалась поцелуям и ласкам, но тут мысли напомнили о зеленых глазах, надменной улыбке, колючем голосе и…

Черт, нет!

Я отстранилась от Трэвиса. Он посмотрел на меня затуманенным от желания взглядом.

– Что случилось?

Я поднесла пальцы к губам и попыталась восстановить сбившееся дыхание. Такого со мной еще не случалось! Думать о другом парне, когда целуешь своего… Это исключено! Не позволю Коллинзу залезать в мою голову и портить такие моменты.

– Н-ничего. Мне… мне показалось, что я услышала звук ключей в замке, – я выдала первое правдоподобное оправдание и поцеловала Трэвиса, чтобы он ничего не заподозрил.

Он прервал прелюдию, встал с дивана и на руках понес меня в мою комнату. Там мы предались утехам, но во мне секс не вызвал никаких эмоций.

Из объятий сна меня вырвал запах горячего кофе и блинчиков. Трэвис все еще крепко спал рядом. Я несколько секунд смотрела на него, блуждая пальцами по его кудряшкам. Меня не покидало чувство вины за то, что вчера я вела себя с ним так отстраненно. Потом я все же осторожно разбудила его и уговорила спуститься на завтрак.

Порог кухни, где у плиты уже вовсю порхала мама, мы переступили вместе.

– С возвращением, мама, – проговорила я сквозь стиснутые зубы, бросив на нее обиженный взгляд.

Я не видела ее с утра понедельника, а теперь она здесь изображает из себя идеальную мамочку! Но мой взгляд ее не смутил – мама лучезарно улыбнулась.

Лицемерка! Конечно, старается перед Трэвисом.

– Доброе утро, милая! И тебе доброе утро, Трэвис. Я сварила кофе! – эти слова она почти пропела, а потом протянула мне дымящуюся кружку.

Мама пыталась купить мою благосклонность – я слишком хорошо ее знала. Не удостоив ее даже взглядом, я взяла кружку и села за стол. Трэвис, в отличие от меня, тепло поприветствовал маму.

– Еще я приготовила блинчики, – добавила она и ловким движением поставила передо мной тарелку.

Вероятно, утром мама прошлась по магазинам, чтобы угостить «дорогого Трэвиса» идеальным завтраком. Я посмотрела на нее, но сказать ничего не успела. Мама отправилась к холодильнику, достала оттуда взбитые сливки и кленовый сироп, потом вернулась ко мне, полила сиропом блинчики, а рядом выдавила две сладкие воздушные горки.

– Спасибо, – я принялась резать блин и макать его в сливки.

Этот раунд за ней, дам ей передышку.

– Трэвис, дорогой, ты хорошо спал? Поешь с нами. Знаю, блины ты не любишь, но могу приготовить для тебя яичницу с беконом.

Я закатила глаза.

– Спасибо, миссис Уайт, я выпью чашечку кофе, – ответил Трэвис.

– О боже, сколько раз повторять: зови меня Эстер! Вот пожалуйста, твой кофе без сахара, – с широкой улыбкой она протянула ему кружку и похлопала по плечу.

– Зови ее Эстер, – проворчала я себе под нос.

Трэвис чуть не подавился от смеха.

– Как родители? Сестра? – мама не сдавалась.

– Отец в Европе. Тиффани в порядке, но мы никак не можем убедить ее бросить социологию – это не ее. Хотя сейчас она и вовсе зациклилась на желании стать криминалистом.

– А в чем проблема? – спросила я. – Тиффани преуспевает во всем, за что берется. И если станет криминалистом, то самым лучшим. Ты должен поддерживать ее: вы же не просто брат и сестра – вы близнецы.

– Не слушай ее, Трэвис, – тут же вмешалась мама. – Моя дочь живет в стране грез. Тиффани должна последовать твоему примеру и продолжить дело отца, – она положила руку мне на плечо. – Моей Несси тоже хорошо бы понять, как важно строить будущее, которое обеспечит финансовую стабильность, и не тратить время впустую на утопические желания. Я всегда говорила, что стоит изучать право…

Так, хватит. Я хлопнула по столу и встала. Мы не виделись сорок восемь часов, и теперь первым делом она снова указывает мне, как жить.

– Спасибо за завтрак, мам, но твоих советов никто не просил.

Я вернулась в комнату, чтобы одеться. Трэвис и мама продолжили беседу без меня.

– Не могу поверить, что ты поддержал ее! – набросилась я на него, когда мы сели в пикап.

Трэвис закатил глаза, но я стала возмущаться дальше.

– Ты понимаешь, что социальный престиж – не единственная радость в жизни? Вы с мамой просто невыносимы!

– Не преувеличивай, твоя мама права.

Я хмыкнула и потянулась к радио, но Трэвис перехватил мою руку и сжал ее.

– Ночь была прекрасна, давай не будем портить день.

Меня снова укололо чувство вины, я вздохнула и погасила зародившийся в груди протест.

Когда мы подъехали к кампусу, я сразу заметила Алекса и побежала к нему. Трэвис отправился к ребятам из команды.

Я запрыгнула Алексу на спину, и он вздрогнул.

– Несси! Я искал тебя! – признался он с улыбкой, опуская меня на землю.

– Нашел! Рассказывай, – я убрала непослушные пряди с лица.

– Мама вернулась из Италии…

– Подожди… что? Ты же неделю назад приехал из Санта-Барбары.

Иногда я забываю, что его мама постоянно в разъездах по работе. Я ей так завидую! Когда нам с Алексом было по тринадцать лет, она взяла нас с собой в Вашингтон и там вместе с няней устроила экскурсию по городу. Тот прекрасный день до сих пор остается одним из самых счастливых моментов в моей жизни.

– Да, она проводила аукцион в одной из библиотек Флоренции и попросила передать тебе небольшой подарок. Вот, держи. Думаю, тебе понравится, – он достал из рюкзака бумажный пакет и протянул мне.