Горькая ирония этого замечания отозвалась и во мне. Да, трудно смириться с мыслью, что прощаться с погибшим сыном родителям Харриет пришлось за колючей проволокой.

– Он и так знает, что я люблю его, – сказала она в настоящем времени, будто он еще жив.

Речь об этом она завела, чтобы утешить, но меня охватил гнев. Почему наши родные должны погибать, а нас вырвали из родных гнезд?

Завинтив крышку термоса, я объявила:

– Собираюсь сегодня сходить в полицейский участок.

– Зачем?

– Хочу забрать оттуда вещи сестры.

– Мистер Тамура может сделать это за вас, и вам не придется сталкиваться со всем… неприглядным.

– Нет, я хочу сама.

Если она, Харриет, сумела смириться с тем, что ее брата убили за океаном, то я не такая, я из другого теста.

– Кроме того, мистер Тамура сказал, что мог бы одолжить вашей семье денег на похороны.

Папа, скорей всего, отверг бы подобное предложение, но вряд ли у нас есть выбор. Каждому, когда мы уезжали из лагеря, выдали по двадцать пять долларов от Комитета по делам беженцев, и еще у меня имелось около десяти долларов, заработанных в отделе снабжения в Манзанаре. Большая часть этих денег пошла на оплату квартиры.

– А насчет погребения обратитесь в “Кланер”. Это в двух кварталах отсюда, – сказала Харриет. – Мистер Тамура уже там предупредил. Вы будете первыми из нас…

Закончить фразу она не смогла, а я не собиралась ей помогать. Харриет стало неловко, она поднялась с места и извинилась: ей пора, она уже опаздывает на работу. Я предупредила ее, что она может встретиться там с моими родителями, которые час назад пошли в Агентство в надежде устроиться на работу.

– Это хорошо, – сказала она, – что они собрались пораньше. Иногда там приходится ждать целый день.

– Только вы, если столкнетесь случайно с ними, сделайте одолжение, не говорите им, что я пошла в полицию.

– Конечно, конечно. Я понимаю, – кивнула Харриет, одарив меня тенью улыбки, в которой сквозило беспокойство.

Судя по карте, полицейский участок находился всего в шести кварталах от дома. На Ласалль-стрит сдавалось много меблированных комнат и стояли старинные церкви с высокими шпилями и арочными деревянными дверьми.

Размещался участок в трехэтажном прямоугольнике, сложенном из особо крупных кирпичей. По каждому этажу шел ряд из семи больших окон, широкая лестница вела к парадному входу под козырьком. Поскольку в Лос-Анджелесе мне редко когда случалось переступать порог полицейского участка, подойдя к нему в таком огромном и чужом городе, как Чикаго, я несколько взволновалась. Пришлось пару раз глубоко вздохнуть перед тем, как подняться по лестнице.

Входная дверь распахнулась, на пороге возникли три хакудзинки в обтягивающих платьях, растрепанные, с размазанной вокруг губ помадой. За ними вышли двое чернокожих мужчин, один из них в воротничке священника и с Библией в руках, но эти, казалось, были не с женщинами, а сами по себе. Надо ж, полдень еще не наступил, а в полицейском участке на Восточной Чикаго-авеню вовсю кипит жизнь.

За стойкой никто и глазом не повел, когда я заявила, что являюсь сестрой женщины, погибшей на станции метро “Кларк и Дивижн”. Место было такое, что трагический финал тут – простая обыденность.

Мне пришлось ждать с полчаса, не меньше. Сидя на скамье, я наблюдала, как полицейские в фуражках и в темной форме вводят мужчин, как хакудзинов, так и чернокожих, со щетиной на щеках. Наконец, ко мне направился полицейский с иссиня-черными волосами.

– Ито-о, – он произнес мою фамилию с сильным акцентом, которого я раньше не слышала.

Он подошел ближе, и я увидела, что лицо у него изборождено морщинами, отчего он выглядел старше, чем я подумала поначалу.

Я встала со скамейки.

– Это я, Аки Ито.

Он представился дежурным Трионфо. Когда он оглядывал всю меня, от бежевых туфелек до синего повседневного платья, взгляд у него был змеиный. Влажность творила с моими волосами что хотела, и краем глаза я заметила у себя выбившуюся, торчащую прядь.

Я объяснила, что я сестра Розы и пришла забрать ее вещи.

– Зачем они вам? – поморщился он. – Всё в запекшейся крови. Тяжкое зрелище. Пусть ваш отец за ними придет, или попросите кого-нибудь из Агентства по переселенцам.

– Нет, – отказалась я. Папа на грани срыва, я не стану подвергать его такому испытанию. А Эд Тамура – чиновник. Человек он довольно приятный, но все же не член семьи. – Нет, я хочу забрать их сама.

Я смутилась, услышав, что голосок у меня сделался тоненький и задрожал, на что полицейский отозвался понимающей улыбкой, как будто знал, что я отступлюсь.

Но нет, так не пойдет. Я здесь как адвокат Розы. Я не намерена от нее отступаться – и не успела я глазом моргнуть, как уже почти что в голос кричала:

– Отдайте мне вещи моей сестры!

Полицейский, похоже, обалдев от такого всплеска эмоций, схватился за дубинку. Я представила, как на меня сыплется град ударов, и даже обрадовалась – вдруг физической боли удастся заглушить ту, что я сдерживала внутри. Я зажмурилась, но ничего не произошло. Открыв глаза, я увидела, что между нами встал другой полицейский, хакудзин средних лет. Он был без фуражки, и его коротко стриженные волосы были медового цвета.

– Что тут происходит? – осведомился он у Трионфо.

– Младшая сестра Ито. Она хочет забрать сумочку и платье сестры. Но они все в клочья.

– Так подите и принесите. Они лежат в сейфе.

Дежурный сцепился взглядом с человеком, который, судя по всему, являлся его начальником.

– Дежурный Трионфо, – сурово проговорил блондин.

Дежурный покачал головой и направился к лестнице в подвал.

– Спасибо.

Я разгладила складки своего платья.

– Я сержант Грейвс.

У Трионфо куртка топорщилась на плотных плечах и на животе, а форма этого человека ладно облегала его худощавое тело. Открытая взгляду кожа была вся в бледных веснушках.

– Аки Ито.

Похоже, мое имя показалось ему забавным, как какая-то шутка. Он указал на стойку.

– Мне понадобится кое-что у вас уточнить, прежде чем мы отдадим вещи.

Я заполнила бланк, указав свое имя, степень родства с Розой и адрес. Запомнить номер нашего дома я еще не успела, и пришлось полезть в сумочку, уточнить.

– Мы прибыли в Чикаго два дня назад, – объяснила я.

Сержант отреагировал так, словно это не было для него новостью.

– Что ж, добро пожаловать. Мне жаль, что в наш прекрасный город вам пришлось прибыть в таких обстоятельствах.

– Моя сестра не убивала себя, – сказала я. – Она была не из таких.

– Вашему народу пришлось через многое пройти за последнюю пару лет.

Меня поразило, что хакудзин говорит об этом так прямо.

– Да, – ответила я. – Да, так и есть.

Я думала, он заверит меня в том, что расследование будет продолжено, но он молчал и терпеливо улыбался. Поскольку он так и не пообещал ничего, я решила, что следует надавить посильнее.

– Вы разберетесь, что случилось с моей сестрой?

– Конечно, – кивнул Грейвс. – Дело не закрыто. У нас есть ваш адрес, и как только выяснится что-то новое, я обязательно отправлю к вам домой человека.

Я не очень рассчитывала, что он доведет дело до конца, но, по крайней мере, с ним хоть разговаривать можно, в отличие от того дежурного.

– Куда вы сейчас направляетесь? – спросил он.

– В похоронное бюро. Кажется, “Кланер”.

– Что ж, там вы будете в надежных руках. – И добавил, что ему пора по делам, но дежурный Трионфо скоро принесет вещи Розы.

– Спасибо, сержант.

Прощаясь, он пожал мне руку. Прикосновение его пальцев показалось прохладным и целительным, будто он привык пожимать руки скорбящим женщинам.

Трионфо появился через несколько минут.

– Вот.

Крафтовый пакет он швырнул мне в лицо так, что тот задел меня по лбу. Меня потрясло, что со мной обращаются так неуважительно. Я оглянулась посмотреть, заметил ли это кто-нибудь, но люди вокруг были поглощены другими проблемами, видимо, более насущными, чем моя.

Похоронное бюро “Кланер” оказалось весьма впечатляющим заведением на Северной Кларк-стрит, 1253. Находилось оно в квартале к северу от Дивижн-стрит, и при нем имелся собственный торжественный зал для прощаний.

Мама и папа нечасто захаживали в церковь и скорей больше придерживались буддизма, но мы с Розой время от времени ходили на службы в японскую христианскую церковь в Глендейле. Впрочем, в отпускных документах мы все написали, что христиане. Так было проще.

Сотрудник бюро с лицом в ужасных оспинах любезно позвонил в отдел судебной медицины, чтобы узнать, когда можно забрать тело Розы. Знакомство с церковью в Глендейле пригодилось мне при опросе касательно церемонии прощания.

– Какой-нибудь псалом из Священного Писания, – сказала я. – О том, что Бог ведет нас к зеленым пастбищам.

Из гимнов я смогла вспомнить одну только “О, благодать”.

– А может, обойдемся без пения? – наконец решилась спросить я. – Может, органист просто что-то сыграет?

Похоронный агент вроде бы слегка удивился, но, тем не менее, записал мои пожелания.

– И еще ей понадобится место упокоения.

– Ну, мы можем кремировать тело и останки поместить в урну. Вероятно, вы захотите, чтобы она была рядом с вами.

– Мы, скорее всего, захотим ее похоронить.

Хакудзин опустил глаза, словно не в силах смотреть мне в лицо. Потом поднялся из-за стола, поговорил с другим сотрудником и подошел к телефону.

Наконец он вернулся.

– Заупокойную службу вы сможете провести здесь, но с погребением могут возникнуть проблемы. – Я изо всех сил старалась вникнуть в то, что он говорил. – Мы вынуждены настаивать на кремации. Впоследствии вы сами решите, куда поместить прах.

– Это потому, что мы не из Чикаго? – спросила я.

Сутулые плечи агента поникли еще сильней. Все это напомнило мне мать Виви Пеллетье и вообще всех, кто давал понять, что японцы здесь лишние. И, загнанный в угол, он явственно высказал то, что я только подозревала.

– В настоящее время кладбища не принимают тела японцев.

У меня не было сил протестовать; если они отвергают Розу, то и я не хочу, чтобы она покоилась с ними рядом.

– Я бы посоветовал вам обратиться вот к этим людям.

Он протянул мне листок бумаги, на котором под названием “Чикагское японское общество взаимопомощи” значился номер телефона. Мы договорились о том, что похороны состоятся послезавтра, чтобы у них было время получить тело Розы из морга.

Выйдя из похоронного заведения, я направилась в закусочную, где должна была встретиться с Роем. Я чувствовала себя, как мокрая тряпка, вымотанной и опустошенной. Из пустынного Манзанара Чикаго выглядел далеким влекущим огоньком. Но теперь, когда мы очутились здесь, я поняла, что это был лишь мираж, греза, порождение наших отчаянных надежд.

Впрочем, то, что мама вечно твердила о сделанном деле, подтвердилось. Назначив день похорон Розы, я в самом деле ощутила удовлетворение достигнутым, несмотря на неприятный осадок от переговоров в полицейском участке и похоронном бюро. Эти чикагские конторы и впрямь меня вымотали, но зато через несколько минут я буду сидеть в ресторане, где не бывала давным-давно.

Когда я вошла туда, официант, стоявший у двери, протянул мне коробочку с шоколадным драже. Я растерялась, что мне с ней делать, и, как гусыня, застыла на месте, пока Рой не выкликнул меня из выгородки неподалеку.

– Мне дали вот это. – Я протянула ему желтую коробочку.

– Это у греков обычай такой, перед едой съесть что-нибудь сладкое.

Я протиснулась в кабинку и уселась напротив Роя. Он был при галстуке и с напомаженным коком, из которого выбились прядки волос. Не теряя времени даром, я принялась отправлять в рот одну горошинку молочного шоколада за другой. Они были лекарством, в котором я позарез нуждалась, чтобы снова стать той Аки, которую Рой знал до всех перемен.