Он вспомнил, как устроена эта система. Заходишь в обеденный зал, называешь свой номер либо официанту, либо служащему, который сидит при входе с журналом. Затем тебе подают завтрак. Если он смело войдет и уверенно назовет свой номер, то сможет неплохо позавтракать, после чего выйдет оттуда и скроется в неизвестном направлении. Почему бы нет? Откуда им знать, что он не живет в этом номере? Сейчас только половина восьмого. Вряд ли настоящий постоялец спустится так рано, да и все равно дело стоило того, чтобы рискнуть.

Эта мысль пришлась ему по душе. Хотя он оставил в ломбардах почти все свои пожитки и нуждался в услугах парикмахера, костюм на нем был по-прежнему приличный, а побрился он накануне вечером. Кент протиснулся сквозь вращающиеся двери в вестибюль, на ходу снимая пальто и шляпу.

Это была довольно безобидная форма мошенничества, однако Кент внезапно понял, что еще никогда в жизни не чувствовал себя таким виноватым. Пустой желудок не прибавляет уверенности в себе, и потому ему казалось, что все вокруг приглядываются к нему или даже читают его мысли. Пришлось взять себя в руки, чтобы не пронестись через вестибюль так, словно он спасается от погони. Но похоже, поглядел на него только портье за стойкой – в аккуратной темно-синей униформе, принятой во всех гостиницах того же класса, что и «Королевский багрянец». Кент непринужденно миновал вестибюль, затем уставленную пальмами зону отдыха и вошел в просторный ресторан, который только что начал пробуждаться ото сна.

Кент с облегчением отметил, что за столиками уже сидят люди. Если бы он оказался здесь первым, то, зная о своем мошенничестве, наверное, задал бы стрекача. Он и так едва не удрал при виде такого количества официантов. Но все же постарался двигаться с холодной уверенностью. Затем старший официант поклонился ему, и деваться уже было некуда.

Впоследствии он признавался, что сердце у него колотилось где-то в горле, когда официант выдвинул для него стул за отдельным столиком.

– Чего желаете, сэр?

– Яичницу с беконом, тосты и кофе. Побольше яичницы с беконом.

– Слушаю, сэр, – с живостью отозвался официант, выхватив блокнот. – Номер вашей комнаты?

– Семьсот семь.

Похоже, это не вызвало изумления. Официант записал все в блокнот, вырвал из-под копирки копию квитанции и поспешил прочь. Кент откинулся на спинку стула. По обеденному залу разливалось благостное тепло, от аромата кофе голова кружилась сильнее прежнего, но он чувствовал себя так, словно наконец-то нащупал твердую почву под ногами. Не успел он задуматься, не отнимут ли у него все это, как перед ним появилась тарелка с самой прекрасной, как ему показалось, яичницей и самым мясистым беконом в его жизни. Металлическая корзиночка с тостами и полированный кофейник добавили серебристого блеска и без того ярким краскам стола: желтая яичница и красно-коричневый бекон на сверкающем белизной фарфоре и скатерти являли собой редкий по красоте натюрморт, так и просившийся на полотно.

«Там, – думал он, глядя на яичницу, – там на башне, – пурпур, злато, – Гордо вились знамена…»^[5]

– Что-нибудь еще? – спросил официант.

– «Мы бьемся до смерти, и пьем мы до дна, – бесшабашно процитировал Кент, – На беконе и яйцах процветает страна»^[6]. Это все, спасибо.

Затем он набросился на еду. Сначала было трудно, потому что кишки, похоже, разжимались и сжимались, словно мехи гармошки, но понемногу умиротворяющее ощущение благодати охватывало его. Он лениво развалился на стуле, примирившись с миром и мечтая покурить. Однако вот этого делать не стоило. Он получил свой завтрак, а теперь надо было убираться, пока…

Тут он заметил двух официантов. Один из них только что вошел в обеденный зал, и оба они смотрели в его сторону и шушукались.

«Все-таки влип», – подумал Кент. Но чувствовал себя при этом вполне бодро.

Поднявшись из-за стола со всем достоинством, на какое был способен, Кент двинулся к выходу. За спинами официантов он разглядел какое-то гостиничное начальство в темно-синей униформе. Он догадался, чем это может грозить, еще до того, как человек в униформе выступил вперед и обратился к нему.

– Сэр, могу я попросить вас пройти со мной? – произнес служащий, как показалось, весьма зловещим тоном.

Кент сделал глубокий вдох. Значит, все – попался. Интересно, за подобные правонарушения сажают в тюрьму? Он мысленно увидел, как Дэн Рипер будет помирать со смеху (вместе с остальной компанией), если завтра утром узнает, что Кент загремел в кутузку за похищение завтрака или же моет посуду на гостиничной кухне, чтобы расплатиться. Он разозлился от этой мысли, однако выхода не было, если только не пуститься в бега – чего он делать не собирался. Он как мог степенно вышагивал рядом со служащим отеля, который провел его между кадок с пальмами к стойке портье. И этот полный достоинства дородный джентльмен с армейскими усами и выправкой выглядел вовсе не зловещим – он выглядел учтивым и встревоженным. Оглядевшись по сторонам, словно опасался чужих ушей, он доверительно обратился к Кенту.

– Мне ужасно неловко беспокоить вас, сэр, – начал он, – но я хотел спросить, не согласитесь ли вы любезно выручить нас? Вы ведь проживаете в семьсот седьмом номере?

– Да, все верно.

– Ага! Прекрасно, сэр, очень хорошо. Номер, в который вы заселились, – семьсот седьмой – был занят до вчерашнего дня, – портье с армейскими усами снова огляделся, – одной американкой, которая сегодня вечером отбывает домой на «Директории». Она позвонила нам вчера уже совсем поздно, и мы, разумеется, не захотели беспокоить вас и решили дождаться, пока вы проснетесь. Суть в том, сэр, что, уезжая из отеля, она оставила весьма ценный браслет, просто задвинула его в ящик бюро: по всей видимости, положила под бумагу, которой застелен ящик, после чего забыла о нем. Браслет очень дорог леди, как она пояснила, и она не хочет возвращаться домой без него. К сожалению, горничная, убирая номер к вашему прибытию, не заметила браслета – вы же понимаете, как такое могло случиться. Так вот, сэр, я сознаю, что мы причиняем вам неудобство, но если бы мы нашли браслет прямо сейчас, то смогли бы доставить его в Саутгемптон до отправки судна. Может быть, вы не откажетесь подняться со мной в номер и заглянуть в ящик бюро?

Кенту сделалось дурно.

– Боюсь, мне нужно спешить, – произнес он медленно. – Но я не вижу причин, почему бы вам самому не подняться и не заглянуть в ящик – или же горничной, или кому-то еще. Я совершенно не возражаю, а у вас ведь имеется универсальный ключ.

На лице портье отразилось явное сомнение.

– Да, но в этом-то и загвоздка, сэр, – заметил он, покачивая головой. – В сложившихся обстоятельствах…

– Каких еще обстоятельствах?

– Ваша половина сейчас спит, а на двери висит табличка: «Не беспокоить», – сообщил портье с обезоруживающей непосредственностью. – Вы же понимаете, мы вряд ли осмелимся…

– Моя половина?

– Ваша жена. Мы не имеем права будить гостей, когда они вывешивают такую табличку. Но я подумал, если бы вы зашли в номер и объяснили супруге…

Хотя в мозгу промелькнуло слово «спалился», Кент понял, что какая-то гипнотическая сила увлекает его по направлению к лифтам.

Глава вторая
Убийство

Как он осознал уже потом, выбор у него был невелик. На самом деле единственное, что он мог предпринять, – это решительно и быстро выйти из отеля, но такое действие его взбудораженной совести показалось признанием вины, за которым немедленно последовала бы погоня. Кроме того, теперь в его желудке покоился прекрасный завтрак, и Кент начал испытывать благодушный интерес к происходящему. А разворачивалось что-то похожее на сюжет одной из его собственных книг, и в нем пузырьками вскипало бурное веселье. Получается, ему придется вломиться в номер ни в чем не повинных супругов, которые сейчас спят наверху, и каким-то образом выйти оттуда с добычей. Приключения (мог бы сказать он Дэну Риперу) ждут тебя в четырех стенах, а не на открытых просторах.

Пока поднимались на лифте, портье завел светскую беседу:

– Как отдохнули ночью, сэр? Хорошо спали?

– Прекрасно.

– Надеюсь, вас не потревожили рабочие, которые монтируют второй лифт. Как вам известно, верхний этаж, где вы остановились, надстроен недавно, и мы очень им гордимся, но он не вполне завершен. Еще не закончена установка второго лифта. И работа идет в две смены, чтобы все было полностью готово к коронации. Ага, вот мы и на месте.

На седьмом этаже «Королевского багрянца» номеров было меньше, а сами номера – больше. Этаж состоял из четырех крыльев, но только крыло А (по правую руку, если выйти из действующего лифта) представляло для Кента некоторый интерес. Вниз отсюда вела широкая лестница, а через площадку от нее располагались бок о бок два лифта, и в шахте второго, залитой ярким светом, рабочие монтировали механизм.

Крыло А было весьма просторным и роскошным, хотя Кент предпочел бы чуть приглушить назойливые новомодные веяния, воплощенные в хроме, стекле и стенных росписях. Справа от лифтов широкий коридор уходил вдаль, прежде чем завернуть под прямым углом. Под ногами расстилался очень толстый серый ковер, а отделка стен наводила на мысль о курительной комнате или баре на борту океанского лайнера. На одной из стен был изображен в натуральную величину зрительный зал вокруг боксерского ринга, на другой – буквы многокрасочного алфавита, сошедшего с ума. Однако в приглушенном свете все это создавало ощущение покоя и уюта. Все было очень новым, еще не обжитым, и это буквально чувствовалось, словно запах краски.

Кент тревожился все сильнее по мере приближения к цели. Номер 707 находился в углу коридора, дверь была уже за поворотом, и ее не было видно от лифтов. Кент, шагавший немного впереди, первым заметил эту дверь. Перед ней стояли коричневые женские туфли – из какого они материала, он не смог определить или попросту не заметил. И на ручке двери болталась одна из тех картонных табличек, которые гласят: «Отдыхающие просят соблюдать тишину». Однако вовсе не это вынудило его замереть на месте, невольно заслонив табличку своим телом. Поверх надписи «Не беспокоить» виднелись небрежно выведенные красными чернилами буквы, прописные вперемежку с печатными, и они складывались в слово:

ПОКОЙНИЦА

Чувства Кента поразительным образом обострились. В конце этого отрезка коридора он увидел окно, а за окном – пожарную лестницу; он словно умудрился заметить с десяток деталей сразу. Он разглядел и кладовую для постельного белья в этом же конце коридора: внутри горел яркий свет и там работала горничная в сине-белой униформе. Однако все это заслоняло собой одно-единственное слово: «Покойница», которое беспомощно болталось на двери.

Но ведь если горничная уже проходила мимо двери, она должна была заметить это слово? Собственный голос прозвучал до ужаса странно, когда Кент выдавил из себя:

– Боюсь, при мне нет ключа.

(Стоит ли ему признаться во всем прямо сейчас или же дать деру?)

– О, ничего страшного, сэр, – заверил его портье на удивление непринужденным тоном. – Тут в паре шагов от нас горничная.

Он уже торопливо шагал по коридору, чтобы привести ее. Кристофер Кент остался стоять на месте, он ничего не предпринимал, потому что в голове было совершенно пусто. Но кое-что ему не нравилось. Он быстро протянул руку и развернул табличку, чтобы была видна ее изнаночная сторона (на которой значилась та же просьба не беспокоить, зато не было странной надписи, сделанной красными чернилами).

– Вот и мы, сэр, – произнес портье.

Ключ щелкнул в замке, и дверь приоткрылась на дюйм. Даже если бы портье не отступил тактично в сторону, Кент все равно мгновенно оказался бы перед дверью.

– Вы не могли бы подождать здесь минутку? – попросил он.

– Разумеется, сэр. Не торопитесь.

Стиснув зубы, Кент проскользнул внутрь и затворил за собой дверь – на ней был установлен автоматический замок, который сразу же защелкнулся.