В кабинете директора меня ждал Серый человек. Он был одет в ничем не примечательную костюмную тройку, отглаженную до безупречности, застегнутую по всем правилам. Жесткий воротничок рубашки даже стороннему наблюдателю казался неудобным. Черты лица невыразительные, глаза и волосы странного блеклого оттенка, который невозможно отнести к какому-то определенному цвету – но не потому я стал называть его Серым человеком. Я не чувствовал его эмоций, абсолютно никаких, будто при попытке приблизиться каждый раз натыкался на серую пугающую стену.

Помню, как замер у дверей, недоверчиво разглядывая этого мужчину, пытаясь определить, человек ли он, или призрак.

– Ты знаешь кто я? – неожиданно глубоким голосом спросил гость.

Я покачал головой и инстинктивно отступил к двери.

– Может быть, попробуешь догадаться?

Я снова покачал головой.

– Меня зовут Николай, – как-то странно и неумело представился человек. – Не бойся, мы всего лишь немного поговорим. Садись.

Несмотря на то, что он мне не нравился, не подчиниться оказалось сложно, и я сел напротив. Другой бы на моем месте непременно подумал, что подобная встреча, скорее всего, связана с усыновлением, или вдруг объявились какие-то дальние родственники, которые решили приютить сироту. Я не питал подобных иллюзий, их просто невозможно было питать, глядя на Николая, не чувствуя его эмоций – подобного человека я встречал впервые, и в этом было все. Этого было достаточно, чтобы дать почву не для иллюзий, но для страха.

В дверь постучали – вошла нянечка с подносом, на котором стояли чайник с чашками и вазочка конфет. Серый человек поблагодарил ее и начал разливать чай точными движениями, словно всю жизнь работал официантом в хорошем ресторане.

– Угощайся. – Он пододвинул ко мне чашку и вазу конфет. Я снова не смог отказаться: конфеты в детдоме бывали только по праздникам.

Николай молча прихлебывал чай из чашки, после каждого глотка бесшумно возвращая ее на блюдце. Тогда он показался мне старым, но сейчас я понимаю, что на самом деле ему было не больше сорока, хотя для тринадцатилетнего подростка это действительно была уже старость.

– Как тебе здесь живется? – неожиданно поднял глаза от чашки он.

Я пожал плечами и безразлично запихнул за щеку еще одну конфету.

– Другие дети не обижают?

Я помотал головой, не глядя в его сторону.

– А мне сказали, наоборот. – Он глядел своими бесцветными глазами поверх чашки. – Ты от них отличаешься. Ты умеешь что-то особенное? Ты чем-то увлекаешься?

– Я люблю читать. – Я прекратил жевать и тоже посмотрел на него поверх чашки. К тому моменту мне было уже прекрасно известно, что люди не выносят взгляда моих желтоватых глаз, и этот взгляд стал очень удобным оружием для случаев, когда необходимо было от кого-то отделаться.

Серому человеку было плевать на мои глаза, но вот ответ его явно разочаровал. Это стало понятно, после того как он со звоном отодвинул свою чашку.

Николай задал еще несколько ничего не значащих вопросов, а потом ушел, оставив меня в полном недоумении. Когда я спросил, кто это был, директор детдома только отвел взгляд и пояснил, что это очень важный человек, и с ним нужно быть вежливым.

Важный человек вернулся через несколько недель и опять вызвал меня к себе. Я еще не успел поздороваться, когда он сказал:

– Угадай, что я тебе принес.

– Я не знаю.

На этот раз разочарование Серого человека было таким сильным, что оно пробилось сквозь окутывавший его кокон и едва не захлестнуло меня своей холодной волной.

– Попробуй предположить.

– Я не знаю, – продолжал стоять на своем я – такие игры мне никогда не нравились. – Почему вы так разочарованы, что я не могу угадать?

– С чего ты взял, что я разочарован? – Серый человек посмотрел на меня очень внимательно.

– Я почувствовал это. Почему это для вас так важно?

Николай не ответил, но на лице его промелькнуло какое-то странное выражение. Он был не рад тому, что я ему сказал.

– Держи, это тебе. – Серый человек достал из портфеля пару книг. Они были новыми и пахли как-то особенно: незнакомо и приятно – таких книг я еще в руках не держал.

После этого разговора Николай стал приходить все чаще, подолгу разговаривал со мной, приносил подарки. И хотя я все время чувствовал, что эти визиты чем-то расстраивают его, но начал понемногу доверять этому человеку. Особенно его интересовало мое обостренное чувство к чужим эмоциям, а я был рад поговорить об этом хоть с кем-нибудь.

Он часто просил описать свое настроение, или настроение кого-нибудь из работников детского дома, но всегда огорчался, когда я делал это очень подробно и рассказывал больше, чем мог бы любой другой. Когда же я однажды упомянул о том, что у директора наверняка умерла любимая канарейка, Серый человек как будто бы рассердился и спешно ушел, забыв даже попрощаться.

На следующий день он появился снова и задал мне странный вопрос:

– Ты знаешь, что такое резервация?

Я не знал.

– Это место для людей с необычными способностями, как у тебя.

Мне не понравилось то, как он это сказал, впрочем, ему самому тоже не понравилось.

– Вы хотите отправить меня туда?

– Да, там тебе будет лучше всего.

Я понял, что он врет. И Серый человек это знал.

Через два месяца мне исполнилось четырнадцать. В то утро вместо поздравлений воспитатель сказал мне собирать вещи, и я ясно увидел образ Николая, который должен был прийти. А еще образ какого-то места за рекой, внушающего страх.

Вещи я собрал за пять минут – их было не так уж и много. Вдруг появилось отчаянное желание выбраться отсюда, бежать как можно дальше. Я подхватил сумку и незаметно вышел из спальни. Если постараться, то до заднего выхода можно добраться незамеченным. Я не знал, куда пойду дальше и что буду делать – это не приходило мне в голову. Главным было выбраться. Как тогда казалось, от этого зависело многое.

На пути к заднему выходу мне действительно никто не встретился. Не помня себя от радости, я толкнул дверь… и оказался лицом к лицу с Николаем.

– Ты уже готов? Тогда пойдем, – делая вид, что ничего не произошло, сказал он и взял у меня из рук сумку.

В тот момент я был слишком ошеломлен, чтобы что-то заподозрить. Но много позже, когда слово «резервация» перестало быть для меня чем-то абстрактным, я понял, кем он являлся на самом деле, и почему у меня не оставалось ни единого шанса сбежать.

Серый человек такой же, как я, с особыми способностями, тоже в какой-то мере близкими к моим. Телепатия ценилась как дар, и его обладатели редко попадали в резервацию – их вербовало государство. Не знаю, повезло мне тогда или нет, но Николай довольно быстро определил, что у меня нет его силы. А эмпатия никому не нужна – не знаю, почему он решил, что я опасен для общества.

Мы сели в самое обычное такси. Николай молчал и его тяжелое молчание давило, как груда камней. Не только мне не нравилось то, что должно было произойти.

Такси остановилось на набережной. Через реку на продолговатый остров тянулась старая дамба с однополосной дорогой наверху. Судя по знакам, проезд был разрешен только для спецтранспорта. Табличка на нескольких языках гласила: «Резервация – зона особого режима. Территория находится под охраной государства. Соблюдайте предписания пограничных служб».

Как только мы ступили на дамбу, меня замутило. Будто огромная рука сжала все внутренности в животе, а потом медленно и с наслаждением стала их переворачивать. Серый человек посмотрел на меня сочувственно:

– Придется к этому привыкнуть.

Я не знал к чему, к этому, но спросить не хватало сил. Пропускной пункт был все ближе, а мне становилось все хуже – даже если бы я решился, то не смог бы сейчас сбежать.

Железные ворота. Будка охраны с самой простой вертушкой и сканирующими рамками – а за всем этим какой-то бурый вал эмоций, который поднялся надо мной, застыл на одну единственную секунду тишины, а потом накопленной мощью обрушился вниз, погребая мое сознание под своими тяжелыми водами…

Глава 3. Разожженный костер

Пламя большого костра поднималось в ночное небо, лизало оранжевыми языками воздух и щелкало на ветру. Мы стояли молча, разглядывая отсветы огня, размышляя каждый о своем. Это была минута затишья, последний островок спокойствия. Никому не хотелось думать о том, что будет дальше.

Не ради всякого зажигали костры на берегу, но сегодня огонь горел для Монаха, в его память, пусть память у резервации и короткая. Крематорий около западного моста работал исправно и каждый день извергал в канал порцию пепла. Никому не было дела, что это за пепел: вчерашний сосед, который работал рядом с тобой на одном конвейере, ободранный парень, что вечно предлагал на углу антрацит, или какой-нибудь безвестный бомж с материка – все они отправлялись в последнее плавание по ядовитым водам Стикса. Монах – один из тех немногих, чей пепел было кому забрать, и было кому зажечь костер в его память.

С той стороны сцена, наверно, казалась жуткой: банды отщепенцев жгут костры на берегах. Трепещи обыватель! Ибо кто поручится, что завтра такой же костер они не разожгут из твоей теплой уютной постели? Некоторые радикальные политические партии с руками бы оторвали у меня идею этого пропагандистского ролика.

Когда потушили пожар, от «Будды» уже практически ничего не осталось. Тело Монаха опознали только по вплавившемуся в плоть кулону, с которым тот не расставался. Никогда бы не подумал, что Аарон кончит именно так, а вместе с ним и вся западная группировка.

Ничего еще не произнесено вслух, но вопрос уже повис в воздухе, он подогревается пламенем костра, и скоро раскалится так, что взяться за него можно будет разве что железными руками.

Две крупные группировки практически делили резервацию: во главе западной стоял Монах, во главе восточной – Фрэй. Существовали еще китайские триады, но западная группировка постепенно втягивала их членов в свои ряды, и практически переварила азиатов. Баланс был хрупким и в то же время таким надежным, пока главы стояли у руля. То есть до вчерашнего дня.

Я прямо нутром чувствовал, как Фрэй перебирает идеи одну за другой, словно речную гальку, меняет и перестраивает планы. Мне было страшно, потому что, возможно, скоро я увижу его прежнее лицо – чудовище, которое некоторое время дремало внутри него.

Решится ли он напасть сейчас? За несколько лет люди успели отвыкнуть от кровопролития, и никто не хотел возвращаться назад, к отправной точке.

По ту сторону костра в первых рядах стоял Дэвон. Всякий раз, когда я ловил его фигуру боковым зрением, мне казалось, что по обеим бокам от него колышутся звериные тени, но стоило посмотреть прямо – и рядом никого не оказывалось. Он был правой рукой Монаха и теперь первым станет претендовать на власть над оставшейся без головы бандой.

Но Дэвону чего-то не хватает. Он, как и я, всегда следовал за кем-то, оставаясь в тени. Он не умеет вести за собой – для этого надо контролировать свой страх, а сейчас страха в нем слишком много.

Дэвон случайно встретился со мной взглядом, но тут же отвел глаза – он боялся что-то раскрыть мне, боялся, что я что-то узнаю. Несколько шагов назад – и его страх затерялся в толпе вместе с ним, оставив тяжелый терпкий след.

Стоящий рядом Фрэй дернул щекой, отчего старый грубо-собранный шрам на ней задвигался как нечто живое. Хрустальные глаза, наполненные отражением огня, смотрели на меня холодно, не мигая:

– Что он затевает?

– Не знаю. Он боится.

– Чего?

Я покачал головой. Все, кто пришел из западной группировки к костру, сейчас стояли по другую его сторону, и каждый из них боялся. Мы были для них чем-то вроде зверя, приготовившегося к прыжку, жаждущего плоти и крови.

– Что собираешься делать? – мне не терпелось задать этот вопрос. Фрэй был слишком спокоен и слишком непроницаем – это начинало пугать.

– Ждать.

– Я думал…