Его единственный глаз засверкал сильнее бликов под ногами, и ее охватил ужас. Бог из цитадели, умеющий смотреть в душу, конечно же понял, что ладонь Кайлин чересчур наклонилась не просто так. Его губы презрительно искривились, похоже, в этот момент он ее возненавидел. Простая смертная оскорбила дея, у всех на глазах отвергнув его драгоценный дар! Но что ей оставалось делать? Она бы взяла зеркальце, а он бы ночью взял ее. Что лучше: умереть или отдать нелюбимому тело? Вся сила молодости в ней хотела жить, но она же и подстрекала Кайлин на риск. «Только не выбирай меня, – твердила она про себя, – только не меня».

– Позвольте, теперь я буду вашей провожатой, мой дей, – бросилась на выручку мачеха, украдкой скорчив гримасу своей падчерице, – мы уже почти пришли. Какой же вы подарили красивый подарок…

Все двинулись дальше, и только Шион на миг задержался возле Кайлин. Он разжал руку и протянул ей берилловые бусы, а она смущенно улыбнулась и покачала головой. И сильнее стиснула в кулаке расшитую золотом тряпицу: подарок дея ей не нужен, но на память о другом мужчине она себе все-таки кое-что оставит.

***

Лето, которое семеро богов, вырвавшихся из разлома Подэры, провели среди людей, пролетело очень быстро. Они легко выучили человеческий язык и теперь общались между собой только на нем, привыкая к тому, как по-новому звучат их имена: Рогар, Симон, Шион, Арон, Хайрик, Эффит, Ид. Дни их не отличались разнообразием: боги бродили среди людей, ходили слушать, как стенает радужный разлом между мирами, иногда просто валялись на каком-нибудь пологом склоне Меарра, любовались голубым небом Эры и бездельничали.

Люди любили их. Бородача Симона – за то, что не жалел Благословления, щедро исцеляя любого просящего; розовощекого и белокурого Шиона – за то, что для любой встречной девушки находил пару ласковых слов и улыбок; сдержанного, крепкого Арона – за то, что научил их новым способам приготовления мяса и овощей. Хайрик охотился бок о бок с меаррцами и приносил им больше всех добычи, Эффит на потеху детям запускал в небо диковинные штуки с лентами, Ид имел обыкновение подолгу разговаривать со стариками у вечернего костра, и после таких бесед на душе у всех становилось легче.

Рогар… Рогара тоже любили, просто потому что людям не приходила в голову мысль о том, что можно иначе.

Радужная стена по ночам пела все громче – это Подэра через нее взывала к своим блудным детям. В такие моменты люди в долине плясали и зажигали огни. Ждали новое пришествие, когда через грань между мирами к ним явятся новые боги. Люди уже не представляли, как жили раньше без богов. Казалось, сама Эра без них толком и не существовала, а так, прозябала в небытии.

В один из дней они сидели и любовались долиной: Рогар, Симон, Шион. Из всей семерки они трое были больше всего дружны между собой. По лазурному небу бежали белые облака, на склоне цвел вереск, рощица за спиной шептала о чем-то листвой на ветру. По тропинке, змеящейся вверх по горам, шла девушка. Ее волосы были перехвачены алой лентой, распахнутый ворот белой рубашки открывал загорелую грудь, длинная юбка облепляла бедра, на согнутом локте висела плетеная корзинка. От нежного тела пахло весной и травой – с такого расстояния Рогар, конечно, не чувствовал, но мог представить.

Но полпути хорошенькая селянка остановилась и выпрямилась, подняв ладонь козырьком ко лбу. На ее губах играла сочная ласковая улыбка, на щеках алел легкий румянец от быстрого и крутого подъема. Шион единственный из друзей вскочил на ноги и помахал путнице, и девушка радостно ответила ему.

Когда она приблизилась, он привлек ее к себе и с чувством поцеловал в губы. Было видно, как девушка тает от удовольствия в руках бога, как взволнованно дышит от близости с ним. Шион обольстительно облизнулся и увлек ее в рощу. Вскоре ветерок донес оттуда счастливый женский смех.

– Сегодня одна, завтра другая, – с легкой завистью прокомментировал Симон, который сидел, откинувшись на руки и вытянув ноги, – хорошо, когда дома никто не ждет. Не то, что нас с тобой, а?

– В Подэре, – вполголоса ответил Рогар, глядя вдаль, где у подножия горы курились дымком жилища меаррцев, а чуть ближе, на окраине поселения, с веселым гомоном носились маленькие дети.

– Что? – не расслышал Симон.

– Надо говорить «в Подэре». Там, за разломом, больше не наш дом. Наш дом теперь – Эра.

– Да, да, конечно, – равнодушно пожал плечами бородач. – Я тебе о другом толкую. Я ужасно соскучился по женской ласке, просто не могу больше терпеть! Еще немного, и сам начну ластиться от одной селяночки к другой, без разбора. Единственная мысль, которая меня останавливает, это то, что рано или поздно здесь появятся наши жены и им совсем не понравится, если они узнают, что мы не сумели сдержать своих жеребцов в штанах. А они узнают, уж поверь, они найдут способ узнать!

Он покачал головой и погрозил сам себе пальцем, усмехнулся и только потом покосился на Рогара, с высоты жадно пожирающего взглядом весь Меаррский дол, от края до края.

– Эй, да ты слушаешь меня вообще? Соскучился по своей жене, а? А по детям? Сколько их у тебя, напомни?

Рогар неохотно разлепил губы.

– Двое.

– Вот! Я мечтаю о том дне, когда наши семьи попадут в Эру, чтобы жить тут с нами. Чтобы вон там… – широким жестом Симон указал вниз, туда, где высокий медноголовый Эффит по привычке запускал в воздух игрушку с лентами. Дети прыгали вокруг него, как мячики, и визжали, – …чтобы это наши дети вон там играли. Я мечтаю, чтобы все наши сумели перебраться в Эру!

Не дождавшись реакции, он повернулся к собеседнику и прищурился:

– Рогар?! Ты слышишь меня? У тебя такое странное лицо…

***

– Мой дей?! Вы слышите меня?! У вас такое лицо… что-то случилось?!

Рогар заставил себя встряхнуться, отвлекаясь на женский голос. Та, что шла сейчас рядом с ним, очень напоминала ему Ириллин: такие же мягкие руки, мягкий тон, мягкий взгляд. Если бы не белокурые локоны вместо темных, он мог бы в первые секунды после самозабвения перепутать, где находится и с кем говорит. Но Ириллин только с виду была мягкой, ей хватало достаточно смелости, чтобы напоминать собой стилет, обернутый в бархатный футляр. По крайней мере, пока жизнь с богом не сокрушила ее настолько, что она начала присылать Рогару черный плат в моменты их разлуки.

Однажды ночью она остановила его в полуметре от разлома – кончики пальцев его вытянутой руки уже почти что коснулись радужной стены. Подэра звала, Подэра пела, Подэра обещала ему то, что могла дать лишь она одна.

Забвение.

Безмолвие.

Конец.

«Они поймут, Рогар, – шептала тогда Ириллин и плакала, из последних сил упираясь в его грудь всем своим малым весом, – однажды они поймут, почему ты поступил так».

Что-то в нем действительно сломалось, раз он не сумел полюбить Ириллин после всего, что она для него сделала.

Впрочем, в глубине души ответ он все же знал. Его настоящей, искренней, чистой любовью, любовью с одного взгляда, всегда, с самой первой секунды была Эра и только она. Их роман развивался стремительно – одержимый, страстный с его стороны и податливый, но сдержанный с ее. Как и подобает всякой неравной связи, он отдал ей все, что имел, а она его ничем в ответ не наградила. И даже это не охладило его.

Тяжело конкурировать с целым миром, просто невозможно, ни одной женщине в его жизни этого так и не удалось. Наверно поэтому, совершенно одурманенный, опьяненный обрушившимся на него непостижимым чувством он так легко оставил там, позади, свою жену, богиню из Подэры. На человеческом языке Эры ее имя звучало бы как Исси. Рогар знал, что она так и не простила его за предательство.

Никто из богов не простил.

«Когда-нибудь они поймут», – шептала ему Ириллин, имея в виду людей, конечно же. Но прошли годы – не очень-то Рогар и ждал, но все-таки отмечал про себя – и ничего не изменилось. И тогда понял он: люди недогадливы просто потому, что никогда не были на Подэре. Не видели всех ужасов, которые окружали его с рождения. Уродливых существ, в которых постепенно превращались боги. Безумия, которое постигало тех, кому повезло не потерять былую личину. Смертельного огня и беспощадного шторма, которые все чаще обрушивались на их головы и дома. Медленной, мучительной стагнации, деградации, низложения мира богов.

Все познается в сравнении. Никто не сможет его понять.

– Пойдемте, мой дей. Вы не привыкли к солнцу Нершижа. Вам будет жарко, если долго так стоять, – голубые женские глаза смотрели на него с мольбой.

Солнце? Если это солнце Эры, то он готов хоть дотла сгореть в его лучах, только простодушная островитянка не знает, что такое по-настоящему пылающее смертью светило.

Когда-то на Подэре тоже был свой бог – бог для богов, как бы смешно это ни звучало. К моменту, когда Рогар появился на свет, никто уже не помнил, откуда тот взялся, может, тоже провалился в какой-то разлом миров? Бог не творил в Подэре бесчинств, он вроде как даже пытался помочь им, и его любили. Но потом он всем надоел, его убили, чтобы избавиться и забыть, еще не догадываясь, что позже это станет обычным делом для них – убивать невинных. Это стало концом Подэры, это привело их к апокалипсису бытия. Иногда – из чистой праздности ума – Рогар размышлял, как бы сложилась жизнь богов, если бы они того, пришлого, не уничтожили? Действительно ли он помог бы им? Спас их, как обещал? Или он тоже был обычным существом, оказавшимся в чуждой для себя обстановке и пытавшимся выжить?

Когда-нибудь люди Эры тоже убьют бога-узурпатора из цитадели, тут Рогар совершенно не обольщался на свой счет. Видимо, таков ход развития каждой цивилизации: достигнув определенной ступени, люди понимают, что боги им не нужны, и свергают их, чтобы самим занять освободившееся место. А может быть, он и сам себя убьет, струсит наконец, прыгнет в Подэру, в сладострастные объятия полного уничтожения разума. И тогда его место займет кто-то другой. Или не займет. Самому Рогару будет уже все равно.

Да, так обязательно случится в день, когда он разлюбит Эру.

А пока что он продолжит биться в своей агонии от любви к ней. Глотать терпкую пыль маленького острова, расположенного вдали от большой земли, от которой трудно дышать и дерет горло, и притворяться, что для него это сладчайший дурман цветущих садов. Смотреть на низкорослых, одинаковоликих людишек, словно они вовсе не ресурс, который нужен ему для использования. Не жертва, которую он раз за разом бросает к ногам Эры, как самый верный ее идолопоклонник.

На этот раз агнец для заклания попался ему совсем худой. На возвышенности, куда привела тропинка от причала, как на алтаре, нестройными рядами ютились хижины, сложенные из бурого камня и обмазанные чем-то вроде глины, только болотно-зеленого цвета. Одно строение особо выделялось размерами и аккуратностью возведения – жилище старейшины, само собой. Перед ним из плоских камней была выложена площадь: раскаленная на полуденной жаре сковорода для всех, кроме привычных островитян. Чумазые босоногие полуголые детишки вполне вольготно чувствовали себя на ней.

Со всех сторон на это плато дули ветры, как один горячие, не приносящие прохлады. Там, где кончалась видимая глазу твердь, ослепительно сверкала соленая вода. Чуть поодаль, у края обрыва, чахлые кривые деревца – единственные на всем острове из подобной растительности – столпились у едва бьющего из-под земли ручейка. Рогар и разглядел-то его лишь потому, что в том месте выжженный песок Нершижа был чуть темнее.

– Это личный сад правителя острова, – перехватив взгляд дея, с извиняющейся улыбкой пояснила мягкая женщина с золотыми волосами, наверняка измученная своим мужем так же, как Ириллин – своим божеством.

«Здесь невозможно жить, как и на Подэре, – подумал Рогар и тут же мысленно поправил себя: – И все же здесь в тысячу раз лучше жить, чем там».

– Шион.

Верный кнест через секунду оказался рядом с господином.

– Что желает мой дей?

– Шатер поставишь там, – Рогар кивнул в сторону «личного сада».