А когда ко мне при всех подходит девочка из студправительства, которое занимается организацией зимнего конкурса, где я не собираюсь участвовать, и вручает какую-то распечатку с правилами подачи заявки и расписанием встреч, это становится последней каплей. Особенно то, как она говорит о важности конкурса и крутых спонсорах, ради которых мы должны, наплевав на учебу, выложиться по полной. У МЕНЯ ЧТО, ДРУГИХ ПРОБЛЕМ НЕТ?!

На эргономику я влетаю, уже почти готовая уничтожать, если еще хоть кто-нибудь что-нибудь скажет мне про этот дурацкий конкурс! Но давление взглядов немного прибивает к земле. Поэтому я иду на привычное место, уставившись себе под ноги. Поднимаю глаза лишь на своем ряду. Улыбаюсь Лизе Романовой, которая сидит за мной на месте, что обычно пустовало, а она тут же протягивает мне бумажный стакан, пахнущий ягодным чаем. Вот такая она. Еще пару недель назад мы толком не общались, но с тех пор, как нам дали общий проект по истории искусств, заметно сблизились, хотя я этого не планировала. Оказалось, Лизе невозможно противостоять, и я сильно ошибалась на ее счет.

Я считала Лизу несерьезной из-за ее частых прогулов. У нас в группе ее называли «заряженной» благодаря родственным связям с деканатом. В чате и вовсе избалованной и высокомерной, потому что она не горела желанием дружить со всеми, кто улыбался ей, пытаясь подмазаться из-за мамы. Или из-за брата, о котором я старалась не думать, чтобы не начать снова злиться. На деле же Лиза оказалась грамотным, малость ленивым, но при этом милейшим человеком из всех, кого я встречала в университете. За несколько совместных часов, которые мы провели в кафе или на подоконнике в холле универа, обсуждая таблицу по периодизации искусства Древнего Египта, она успела рассказать мне половину своей жизни и откормить на килограмм, если не больше, всякими десертами, без которых теперь на парах не появляется.

Я не видела ее со среды: она писала, что ездила с отцом в соседний город на открытие нового филиала его компании по производству колбасных изделий. Собственно, поэтому я не успела нажаловаться ей на брата. Хотя теперь вообще не уверена, что собираюсь сделать это, но вот доклад, который, по словам преподавателя, должен будет стать чуть ли не полномасштабным исследованием, нам сегодня точно предстоит обсудить. Я уже начала частично заполнять таблицу, а Лиза, скорее всего, даже не открывала ее. Времени в запасе до конца декабря – почти месяц, но я все равно заранее переживаю, пусть она и не давала повода усомниться в ее обещаниях.

Приняв от Лизы чай и улыбку, потому что она не принимает отказов, я сажусь на свое место и от нечего делать воспроизвожу карандашом на бумаге ее темные густые волосы и красивый профиль. Такой не очень интересно рисовать из-за ровных линий и отсутствия дефектов, но чтобы отвлечься и спастись от смертельной скуки – неплохой вариант.

Потому что на лекции правда уныло и скучно. Если я и говорила, что на скульптуру всем плевать, то на эргономику даже лень плюнуть. Это настолько бесполезный предмет, несмотря на то что в дипломе ему выделен целый раздел, что никто не перестает шуметь, когда преподаватель заходит в аудиторию. Да Лейле Андреевне, которая совмещает ставку преподавателя с работой психолога у нас в университете, кажется, самой не особенно интересно то, что будет происходить в ближайшие два академических часа: мыслями она явно далеко отсюда. Не сдавших эргономику студентов попросту не существует, так что мы все вместе бесполезно убиваем время, занимаясь кто чем может. Ромы вот вообще нет, он предпочитает утро понедельника тратить на сон – только на прошлой паре появился, чтобы сдать курсовую работу, которую за уничтоженную Лёвой баночку кохиноровской туши сделала ему я.

Ковыряю ручкой закрашенный уголок страницы, почти не слушая об «эргономичном» расположении текста на визитных карточках (это так, чтобы его не закрывали пальцы потребителя, к которому они попадут в руки). Почти засыпаю, но кулак, куда уперлась виском, съезжает в сторону, и я чуть не клюю носом стол. Оглядываюсь вокруг и оживляюсь, потому что Лейла Андреевна просит малахольную Инессу с первого ряда раздать курсовые работы. Те самые, что неделю назад мы все честно скачали из интернета (я хотя бы отредактировала формат текста и прочитала по диагонали!), а она вряд ли даже открывала. Смотрю на время: да, скоро конец пары. Ура!

– Напоминаю, что срок сдачи работ закончился на прошлой неделе, если кто забыл, – с небрежностью в голосе вещает Лейла Андреевна, всем видом демонстрируя незаинтересованность в происходящем. Если она и психолог такой… – Все, кто предоставил работы для проверки и посещал занятия, получают итоговую оценку «отлично». Остальные – максимум «удовлетворительно», при условии, что пропуски составляют не более тридцать процентов от общего количества посещений. В следующий понедельник мы с вами встретимся в последний раз в этом году, это будет…

Я немного зависаю, когда Инесса выдает последнюю работу из стопки, которую держала, Лизе, сидящей за мной.

– Эй, а мне?

– У меня больше нет. – Инесса, кажется, испуганно кивает в сторону и еле слышно мямлит под нос: – Может, к кому-то другому случайно попала…

Но, конечно, ни у кого другого на руках моей работы не оказывается, а курсовую я обратно так и не получаю.

– Извините, – обращаюсь перед всеми к преподавательнице. – Извините! – добавляю громче, чтобы обратила на меня внимание.

– На лекциях принято поднимать руку, когда хотят что-то сказать, вас не учили? – жестко давит Лейла Андреевна в ответ.

Я даже теряюсь на секунду, потому что не ожидала. Преподаватели меня любят. По большей части. Ну, разве что кроме сноба. Демонстративно идеально ставлю руку на стол, словно первоклашка, и жду, пока мне разрешат обратиться к Ее Величеству, матери не драконов, но эргономики.

– Да? – Лейла Андреевна приподнимает бровь.

Не пойму, чем она недовольна по жизни. Я бы с такой фигурой и лицом была самой счастливой на свете.

– Мне не выдали курсовую работу, – говорю, уверенная, что проблема легко решится. Кому вообще нужны эти курсовые?

– Значит, вы ее не сдавали, – прилетает в ответ.

– Сдавала, – спорю я.

Вместе с Ромой сдавала после прошлой пары. Он еще пытался меня ущипнуть, и я больно ударилась об угол профессорского стола. У меня синяк до сих пор есть! А Ромы вот, как назло, нет, чтобы подтвердил.

– Ну, если ко мне ваша работа не попала, значит, вы ее не сдавали.

– Сдавала, – тихо, но настойчиво повторяю я.

– Оценки уже выставлены. Если вы захотите пересдать предмет, это будет возможно после сессии. Напишите доклад по теме, которую я вам дам, получите свою четверку…

Не могу поверить в то, что слышу. Четверку? Это значит… значит… сейчас она поставила мне итоговую… три? И мой средний балл с твердой пятерки скатится до… скольких? Четырех и шести?

– Но вы не можете…

– Могу, – настаивает та.

– Мой рейтинг… я претендую на бюджет. Я первая в рейтинге…

– Ну, видимо, больше нет, – с ухмылкой, которую прячет в уголках губ, произносит Лейла Андреевна.

– Я сдавала работу! – срываюсь почти на крик из-за лютой несправедливости. Ничего не вижу и не слышу от гнева. – Проверьте стол, сумку… да что угодно. Я сдавала, и она должна быть у вас!

– То есть вы хотите сказать, что я вру? – Лейла Андреевна отвечает неприкрыто злым тоном, встает и хлопает ладонями по столу. Она ведь психолог, который почему-то преподает у нас, должна быть сдержаннее, разве нет? Или я чего-то не понимаю? – Это серьезные обвинения. И прежде чем вы их повторите, советую подумать… как там вас?

– Лилия, – сглатываю ком колючих слез, подступивших к горлу, – Ларина.

– Не нервируйте меня, Лилия Ларина. Вам еще диплом подписывать у меня через несколько лет. Эргономическую часть – без нее не обойтись. – Я точно слышу издевку в голосе. Да что я ей сделала вообще?

Эргономическую часть, о которой она говорит, из поколения в поколение подписывают не глядя. Это устоявшаяся традиция! То, о чем никто не переживает. Никогда. Так какого черта я теперь должна?

– Вы хотите еще что-то сказать или передумали?

И это дуэль. Перчатка брошена, все ждут мой ответ. Начинает играть мелодия, которая означает, что путь с лекции на свободу открыт, но никто, кажется, не двигается. Не шевелится даже. Все смотрят на нас. И ждут развязки. А я вздыхаю и…

– Нервная у вас работа, видимо, Лейла Андреевна, – отвечаю с натянутой улыбкой и фальшивой заботой в голосе, понимая, что сейчас ничего не добьюсь и мне нужно подумать. – Вам бы к психологу походить.

Я говорю это таким участливым тоном, что наш «любезный» преподаватель понимает: напади она в ответ – проиграет. Поэтому Лейла Андреевна так же поддельно улыбается и, сказав что-то вроде «приму к сведению», собирает сумку и выходит из аудитории.

Гул, шелест, шорохи и посторонние звуки разом врываются в мои мысли: все сокурсники наконец отмирают и, не переставая шептаться, бредут по своим делам, пока я судорожно пытаюсь понять, что только что произошло. Стоя на месте, анализирую слово за словом и… никакой логики. Не поддается разумному объяснению. В нашем университете тем, кто хорошо учится, всегда стараются помочь. Что все это значит, если не конец? Теперь у меня даже моего первого места в рейтинге нет. Я ноль без палочки. Всё.

Руки дрожат. И нижняя губа начинает тоже. Запястьем я незаметно смахиваю со щеки слезу и стискиваю зубы. Не время и не место. Встаю с неудобной скамьи, чтобы сбежать и спрятаться где-нибудь… в подсобке кафе? Но до него еще идти пять минут в одну сторону, опоздаю на пару по рисунку. Судорожно пытаюсь придумать себе укрытие, на деле же не успеваю сделать и пары шагов, как в меня с ходу врезается Сереженька, как его все девочки в группе зовут. Тот самый, которого перевели с коммерции на мое законное место. Конечно, он ведь больше заслужил! Сереженька, толкнув меня, со скользкой ухмылкой хватает раздутыми в тренажерке лапами и удерживает за талию, а я, вместо чувства благодарности, с не поддающимся объяснению восторгом рассматриваю синяк у него под глазом. Знаю, что его поставил Раф, который в принципе и виноват в том, что я осталась у разбитого корыта, но… нет, все равно мысль о кулаке, стирающем эту противную улыбочку, греет сердце. Он мерзкий, этот Савельев.

– Детка, – подмигивает мне и не двигается. Еще и руки не убирает.

– Детки в детском саду, куда тебе и дорога, – бросаю в ответ, потому что лучшего не заслужил. Мы не друзья, близко не общались ни разу, что он себе позволяет? Шагаю назад, выпутываясь из его рук, а он так и стоит, выпятив грудь колесом, чтобы я как следует его разглядела. – Я что, широкая такая, и ты не можешь пройти?

Делаю жест рукой в сторону, пропуская его, но он продолжает поедать меня глазами. Фу, противно-то как!

– Подумала бы ты лучше, а то желающих много. – Он, откинув с лица длинные осветленные патлы, которые делают его похожим на тетю Ларису, бухгалтера с первого этажа нашего дома, а не на Курта Кобейна, как он думает, – кивает головой в сторону Лизы, которая с пунцовыми щеками сейчас стоит на ряд выше нас. – Может и не достаться сочный кусочек меня.

И слава богу. Так думаю я, но не Романова, по шее и лбу которой, пряча родинки, неожиданно расползаются красные пятна. Ее большие глаза раскрываютсяя шире, вот-вот вылезут из орбит – то ли от ужаса, то ли от шока, то ли от всего вместе. Ей стыдно, она смущена и изо всех сил сжимает доклад пальцами, те аж белеют. Очень Вету напоминает мне – влюбленную ее копию, которую вижу в последнее время. Если этот тип играет чувствами девочки, то это низко.

– Хорошо, хоть не отравлюсь. Проваливай, а?

Я стреляю в Савельева убийственным взглядом, только ему все нипочем. Приложив два пальца к пустой кудрявой голове, он салютует мне и наконец сбегает вприпрыжку вниз. Жаль, не спотыкается о свое непомерно огромное эго.

– Спасибо, – с трудом различаю тихий шепот за спиной.