Устанавливаю старый потрепанный мольберт в стороне от плотной толпы третьекурсников, нахожу нужный угол перед натюрмортом с носом и достаю твердый карандаш. Быстро набрасываю с краю новый эскиз, только… шепот за спиной напрягает. И то, как все делают вид, будто заняты чем-то сверхважным, когда я отрываю взгляд от мольберта. Улыбаюсь девочкам, которых часто вижу в кафе, но они быстро переглядываются и тоже отворачиваются от меня. С чего бы это? Ну вот такая я плохая, не сделала набросок вовремя, потому что пропустила пару (не будем тыкать пальцами из-за кого, но это Раф). Ай-ай, еще первая в рейтинге, называется!

Час пролетает незаметно, и в женскую раздевалку на физкультуру я забегаю уже очень вовремя, чтобы не опоздать, и, к счастью, без тяжелого планшета, который занял законное место на полке в кабинете живописи рядом со своими собратьями. Переодеваюсь чуть быстрее, чем со скоростью света, а затем, побросав вещи на скамье, лечу в манеж и вклиниваюсь в растянувшуюся толпу на беговой дорожке. Это традиция – десять кругов трусцой для разогрева в начале занятий. Я ненавижу бегать, и для сегодняшнего дня это уже слишком. На восьмом круге у меня начинает колоть в боку. Ноги забиваются так, что и при желании их не передвинешь. Я останавливаюсь посреди дорожки, упираюсь ладонями в колени и тяжело дышу, глотая кислород. Толпа из студентов трех групп на потоке огибает меня с гулким шепотом. Они все снова, не стесняясь, тычут пальцами, хихикают и расшатывают мою нервную систему, которая и без того вот-вот рванет.

– Да что с вами не так? – взрываюсь я, хлопая себя по бедрам. – Ну, не марафонец я, и что с того?

Девочки, наплевав на мой гнев, бегут дальше и что-то бурно обсуждают.

– Это из-за фотки, которую она выложила, – притормозив рядом со мной, но продолжая бег на месте, сообщает мне Рома.

– Какой фотки? – не понимаю я.

– Ну и что? – вроде бы возмущается Люба-староста. – Ничего личного, просто на ваши фотографии, – она кивает мне, – идут подписчики.

– Наши? Ты о ком вообще? – недоумеваю я. – Какие подписчики, если у меня их всего пятьдесят?

Ага, из которых бо́льшая часть – это реклама «богатых» приблуд для художников.

Рома хватает меня под локоть и утаскивает в сторону, пока физрук слишком занят флиртом с тренершей местных чирлидерш. Показывает мне мою страницу и… Это точно мое фото профиля, мои снимки, но… больше тысячи подписчиков? Откуда?

– Вас с Романовым прямо в эту минуту бурно обсуждают в чате гадюшника. Вы на повестке дня.

– Что? – Не верю глазам, когда он сует мне в руки телефон.

На экране горит криво сделанное фото, на котором четко видно, как Раф трогает мое лицо и заправляет прядь волос мне за ухо. И это выглядит… ну, романтично, но что с того?

– Какой-то бред.

– Бред или нет, а вы за сутки набрали больше трех тысяч сообщений.

Он одним размашистым движением пролистывает чат к началу обсуждений, а тут все: и про тату, которое Романов сделал в мою честь, и про наши отношения длиною в жизнь. У кого-то идет кровь из глаз от увиденного, кто-то ноет, что Романов достался такой, как я. Находятся и те, кто считает нас милыми и даже всеми руками болеет за нас.

– Я вообще-то две недели назад красилась, – возмущаюсь негромко, когда натыкаюсь на сообщение, где меня ругают за отросшие корни волос. И как они их разглядели?

– Даже не думай заморачиваться по поводу всего этого дерьма. – Рома по-дружески толкает меня в плечо, чтобы взяла себя в руки. – Лучше глянь вот куда. Наши гадюки открыли голосование за возможных участников зимнего шоу. И вы лидируете, глянь. – Он тычет мне в лицо экраном с какими-то процентами.

– Но меня же… – Я подбираю слово, как бы помягче выразиться, листая нелестные определения вроде «колхозницы», «нищебродки», «пугала» и «замухрышки с неухоженными волосами». – Обзывают. Я им не нравлюсь.

– Эти сучки гонят на всех. Им все равно, по кому катком проехаться. Но это не мешает им считать вас парой года. Глянь, вас реально шипперят! «Далия», кстати, звучит прикольнее, чем «Бранджелина».

Рома что-то еще болтает, а я гипнотизирую телефон с одним-единственным вопросом. Какого черта, а?

Глава 7
Она
Неофициальный прием у психолога

В нашей квартире живет слишком много людей. Я сполна ощутила это на выходных, которые впервые за долгое время у меня совпали с обычными человеческими.

Мама у меня учительница младших классов и периодически обращается с нами как с неразумными школьниками, которыми можно командовать. Сегодня она без предупреждения затеяла с раннего утра субботы генеральную уборку и перебудила всех шумом пылесоса. Со злым умыслом – от домашних обязанностей не сумел уклониться никто. Даже папу после ночной смены заставила перевесить карниз. Я в итоге отпахала с тряпкой полдня и едва ли не замертво свалилась на диван. Как раз к тому времени, когда Роза с мужем, которые запланировали поездку на все выходные в загородный спа, подкинули нам Лёву. Без папы, давно выучившего к нему подход, справляться было тяжелее. Бандит вытряс из меня всю душу, пусть мы и повеселились на славу, портя гуашью альбомные листы. С большим трудом отмыв парня в тазике, мы с мамой еще час по очереди укладывали его спать, а зараза Вета, пытаясь около полуночи сбежать из дома на какую-то вечеринку, снесла своими крутыми бедрами деревянный светильник в коридоре, и… все по новой.

Пока они с мамой скандалили, я опять укачивала Лёву, и у меня отнялись руки. После еще долго не могла уснуть, но рисовать не стала – настроение было не то, да и Лёва, привыкший спать в гробовой тишине и кромешной тьме, мог проснуться от любого звука, движения и тени. В результате я, конечно, не выспалась. А с утра случилась Рита и ее мигрень. Несколько часов подряд бедную штормило и выворачивало наизнанку, а потом она заперлась в своей комнате и отказалась смотреть со мной кино. Одной мне до боли знакомый фильм про Миа Термополис и Дженовию^[4] быстро наскучил, и я закрыла ноутбук. Хотя, признаться, мне бы не помешала какая-нибудь заморская бабушка, которая решила подкинуть королевских титулов, но моя единственная бабуля по маме жила в деревне и могла в сезон подкинуть разве что кабачков – больше у нее особенно ничего не росло.

Во второй половине дня в воскресенье я пыталась работать, но затея была заведомо провальная: каждые две минуты меня кто-то отвлекал, а Дукалис, вернувшийся после загула, открыл охоту на мой планшет. Хотела перекусить йогуртом, который купила, когда бегала за манкой для Лёвы и таблетками Рите, но его уже кто-то съел. Йогурт было не спасти, но я вырвала у этого кого-то из рук свой вязаный костюм из материала, похожего на кашемир (и совершенно некашемировой стоимости). Если бы Вета умела беречь вещи, вопросов к ней не было бы, но она же угробит его за один вечер, а потом еще постирает на шестидесяти градусах в стиральной машине, чтобы он налез только на Лёву и ее левую ягодицу!

Вечером заходил Паша, парень Риты, с которым они чуть ли не с детского сада вместе, но та, к моему удивлению, отказалась вставать с кровати. После таблеток ей точно стало лучше, да и мы к Паше уже так привыкли, что он вполне мог остаться у нас до поздней ночи, но Рита не пригласила его зайти и ничего ему не передала, а лезть в их «взрослые» отношения я не стала. Как поссорились, так помирятся – не мое дело. А вот Вета, как всегда, высказалась, заявив, что Рита просто ищет внимания и набивает себе цену.

Я повторила примерно то же самое позже, когда Вета отпрашивалась у родителей с ночевкой к подруге (вот глупая, хотя бы сутки после провального побега выдержала): про внимание, только мужское. Вроде бы случайно уточнила, будут ли там, у подружки, парни. А то зачем еще Вете нужен был мой костюм? И она сама выдала себя с головой – покраснела, как томат, и заикаться стала. Ее оправданиям никто не поверил, а слезные мольбы не сумели пронять никого из бессердечных Лариных, поэтому Вета перешла на крик. Оказалось, мы непомерно жестоки и встаем на пути у истинной любви. И все это выяснялось у меня в комнате, потому что моя комната – проходной двор.

Хотя и оттягивала до победного, но все равно попробовала снова работать – прямо под громкие заявления Веты, что она уйдет из дома, раз ей уже исполнилось шестнадцать. Все дружно пожелали ей удачи. Я же, настырно раздирая слипающиеся веки, продолжила переносить на планшет придуманный на пропедевтике орнамент: нужно было изобразить сто штук, я пока справилась с пятьюдесятью. Преподаватель еще выбрала самый скучный, но сложный узор с пуантелью^[5], от которой у меня отнялась рука. Опять. И да, я все-таки уснула, когда прилегла «на пять минуточек, только онемевшую конечность размять».

И опять проснулась, судя по телефону, в два часа ночи. От диких воплей. Из родительской спальни. Вскочила с дивана, готовая нестись сама не знаю куда, и, увидев перевернутую на полу тушь и испорченный отпечатками детских ладошек планшет, мигом разгадала, что произошло. По итогу мама полночи отмывала в раковине чумазого Лёву, надеясь, что он не наглотался красок, а я… оставшись практически без туши и точно без работы, которая должна быть доделана к концу пары в четверг, – а другого времени у меня на нее не будет, – снова перетягивала планшет (трубы починили, но надолго ли?) и сушила феном. Кстати, спалила его. Конечно же, не сделала и половины, не выспалась. Еще и волосы не успела привести в порядок, потому что забыла, что сломала фен; пришлось вытянуть влажные корни утюжком и завязать колосок.

Я совсем не отдохнула. Сов-сем. И вот теперь, в понедельник утром, я с одним морозным румянцем на щеках вместо привычного макияжа в абсолютной тишине и полумраке из-за сгоревшей лампочки на площадке сбегаю вниз по ступеням и выскакиваю через открытую подъездную дверь, где отродясь не было ни камеры, ни домофона. И именно сегодня, чуть отдышавшись на крыльце универа и прижимая к боку заштопанную сумку с планшетом и инструментами, захожу в здание, будто под свет прожектора. Понедельник только начался, а я уже устала.

Про прожекторы я, кстати, не шучу. Головы, кажется, совершенно всех студентов как по волшебству поворачиваются ко мне, без косметики и с косичкой больше похожей на школьницу из средних классов. Отвернитесь и смотрите под ноги! Берегите хирургически исправленные носы! Мой безмолвный крик никто не слышит: все уже привычно шепчутся, невежливо тычут в меня пальцами и бросают вопросительные взгляды, чтоб их. Неужели не о ком больше поговорить?

Нет, я серьезно думала, что за выходные все успокоится. Намеренно игнорировала чат и даже выключила уведомления. Надеялась, что все потеряют интерес. Ну кто я такая, чтобы обо мне сплетничали? Видимо, с инфоповодами в нашем университете дела обстоят плохо, раз в чате, куда я вступила и который сейчас, поднимаясь по лестнице, листаю, мы с Рафом по-прежнему в топе новостей: за эти дни наша история обросла какими-то невообразимыми подробностями. Оказывается, мы с детства влюблены, но только сейчас сумели признаться друг другу. Точнее, он признался мне, сделав тату. Боже, тот, кто пишет этот бред, должен писать любовные романы.

И почему всем так хочется верить, что у богатенького самовлюбленного мальчика доброе и любящее сердце? Он ведь не похож на плохого парня из романтического кино – того, который в душе окажется милым плюшевым мишкой, что будет петь «Ай лав ю бэйби» на весь стадион, как некоторые^[6]. Романов явно из тех, кого волнует только собственная шкура, – он это доказал, когда решил по своей прихоти размять кулаки о Савельева, тем самым лишив меня будущего. Он из популярных парней, которым все сходит с рук и которые получают необходимое без лишних усилий. Перед ними открыты все двери, потому что за них их открывают мамы, папы, общественность, деньги… Ага, пока таким, как я, приходится головой пробивать стены.

И я не железная фригидная стерва! Мне бы тоже, конечно, хотелось, чтобы ради меня свернули горы и стали ручным котиком, но так не бывает. Почему я это понимаю, а восемьдесят процентов проголосовавших в чате за нашу фальшивую пару – нет? Это выводит меня из себя.