– Ты не пострадала. – На секунду замолчав, он посмотрел ей в глаза. – Да?

Физически она и правда не пострадала.

Если не считать галлюцинацию у нее на пороге.

– Да. Я… – Она несколько раз моргнула, все еще не веря глазам. – Зачем ты пришел?

Он передернул плечами.

– Так получилось. Я как раз был у друга неподалеку. Решил погулять, посмотреть на разруху, но наткнулся на магазин и вспомнил, как ты что-то такое рассказывала.

Джозефина на мгновение задумалась, но так ничего и не поняла.

– Ты… серьезно? Ты приехал к другу во время урагана? И от поля до ближайшего жилого района три километра пешком, сколько ты сюда шел…

– Джозефина, ты же хорошо меня знаешь? Даже слишком хорошо, я бы сказал.

– Стрелец, вырос на юге Джорджии, учился у легендарного Бака Ли…

– Тогда ты знаешь, как я ненавижу вопросы.

Это еще мягко сказано. Как-то раз после турнира Уэллс полчаса просидел в телефоне во время пресс-конференции, напрочь игнорируя бесконечные вопросы о его ссоре с кедди на шестнадцатой лунке. А как только отведенное под пресс-конференцию время истекло, он спокойно встал и ушел, заработав себе репутацию нелюбимчика СМИ.

– Да, знаю.

– Отлично.

Оставив единственное слово висеть в воздухе, Уэллс зашел в залитый водой магазин и, нахмурившись, оценил ущерб. Джозефина была рада, что их разговор временно прервался, потому что теперь, когда первоначальный шок от неожиданного появления Уэллса Уитакера схлынул, на ум пришли все причины, которые привели к болезненному решению отказаться от статуса фанатки.

Да, настоящие фанатки не бросали своих кумиров. Они были верны до конца. Но в тот день, когда он разорвал пополам ее плакат, внутри что-то сломалось.

Видимо, пришла пора стать верной себе.

Она не заслуживала такого обращения. Не на помойке себя нашла.

И сейчас, столкнувшись с потенциальной потерей того, что действительно было ей важно – наследия и заработка семьи, – вера в это решение была сильна, как никогда.

– Ты уже звонила в страховую? – спросил Уэллс, уперев руки в бока и медленно обернувшись к ней. – Сроки назвали?

– Эм… – Ой-ой, голос начинал дрожать. Сглотнув ком, она опустила взгляд на руки. – Ну…

– Эй. – Он ткнул в ее сторону пальцем. – Ты чего, плачешь?

– Шанс есть. Процентов шестьдесят бы дала, – сказала она, уставившись в потолок и часто моргая. – Можешь уйти?

– Уйти? – Вода плеснула у него под ногами. – Смотри, теперь ты меня прогоняешь. Вот, мы с тобой одинаковые, так что в расчете, ладно?

– Я тебе не мщу. Просто у меня и так много забот, и ты не входишь в их список.

Он стиснул зубы, но стойко принял вербальный удар.

– Рассказывай, что за заботы, – сказал он, понизив голос.

– С чего бы?

– Потому что я попросил.

– Ты вообще помнишь, чем закончился наш прошлый разговор? – Ей правда было интересно. Неужели он думал, что может просто так заявиться к ней в магазин и потребовать рассказать о кошмаре, в который превратилась ее жизнь? Да она даже родителям сказать не решилась. – Ну так?

На мгновение он опустил взгляд.

– Помню.

– Вот и не удивляйся, что я тебя выгоняю. – Забавно, но в этот момент взгляд зацепился за плакат Уэллса, висящий на стене в рамке. Вода повредила его настолько, что различить лицо было практически невозможно. – Я больше не твоя фанатка.

Глава 5

Уэллс уставился на зеленоглазую девушку, которая, к сожалению, оказалась еще красивее, чем он помнил. Сердце ныло. Сжав зубы, он постарался принять как можно более безразличный вид, но, признаться, начинал неслабо так беспокоиться.

Непривычная для него ситуация, мягко говоря.

Уэллс Уитакер ни в ком не нуждался. После того как родители устроились на круизный лайнер и стали пропадать по девять месяцев в году, его воспитывал дядя. Промоутер NASCAR, он не проявлял особого интереса к племяннику; разве что позволял спать на раскладном диване в своей однушке в Дейтона-Бич. Помимо типичных детских шалостей, маленький Уэллс подворовывал в магазинах и дрался так часто, что его дважды исключали из школы. А когда родители решили, что он не стоит постоянных переживаний, его поведение только ухудшилось.

Когда его поймали с украденным велосипедом, который он собирался заложить ради новых кроссовок, он попал в суд по делам несовершеннолетних, и судья дал ему еще один шанс. Поскольку ему было шестнадцать, этот шанс включал в себя поиск работы. Сейчас Уэллс понимал, что судья мог отнестись к нему гораздо строже, и ценил данную ему возможность. Именно во время той подработки на местном поле для гольфа он встретился с Баком Ли, что послужило началом карьеры и в конечном итоге привело к участию в главном профессиональном турнире США.

И тогда он размяк. Начал нуждаться в дружбе.

Нуждаться в реве толпы после удачно заброшенного мяча.

Вот только все это внимание быстро переключилось на других преуспевающих игроков.

Но Уэллс не злился на них. Только на себя – за то, что поверил в чьи-то безусловные чувства. Надо было помнить, что «друзья» и коллеги обязательно отвернутся, как только окажешься не у дел. Он попался на удочку выгорания, стал его классической жертвой, и это бесило больше всего.

Эта боевая девчонка, которая от слез перешла к такому виду, будто хотела всадить ему в живот клюшку для гольфа, ничем не отличалась от остальных. Она тоже его бросила.

И все же что-то внутри не позволяло отнести ее к категории мимолетных знакомых. Джозефина была единственной и неповторимой и упорно отказывалась лезть в рамки.

«Я больше не твоя фанатка».

– Не говори ерунды. У тебя просто паршивый день.

Она часто заморгала. Он содрогнулся, представив, как она могла бы его приложить, если бы не писк, раздавшийся в ту секунду. Вздохнув, она потянулась в карман, достала оттуда баночку таблеток и закинула две в рот.

– Что пищит? А это зачем?

Она с отсутствующим видом задрала руку локтем к потолку. Впервые за время их «знакомства» он заметил у нее на руке маленькую серую кнопку овальной формы.

– Сахар в крови упал. – Она опустила руку. – Я диабетик. Первого типа.

– А. – Почему он об этом не знал? Как мог упустить? Уэллс пошарился в голове в поисках притаившихся знаний о диабете, но ничего не нашел. С ним нельзя было сладкое, да? – И тебе… этого хватит? – спросил он, кивнув на таблетки, которые она убрала в карман.

– Пока да, – сказала она и пробормотала себе под нос: – Лучше низкий сахар, чем высокий.

– Почему?

Она провела рукой по волосам и отвернулась от него, оглядывая поврежденный стеллаж.

– При высоком сахаре приходится колоть инсулин, чтобы его снизить, а мне нужно экономить. – На ее щеках появился легкий румянец. – А то у меня сейчас нет медстраховки.

– А.

Только сейчас до Уэллса дошло, что перед ним не просто поклонница, а человек со своими проблемами, причем серьезными. Магазин ее семьи затопило, и ей приходилось вечно думать о скачущем сахаре. А он взял и разорвал ее плакат.

«Да что я за человек-то такой?»

Он кашлянул.

– Подозреваю, диабетику страховка не помешает.

– О да, уж поверь. Но… – Она сглотнула. Кашлянула, выдержав паузу, но сумела сохранить голос ровным. Храбрилась? Или просто не хотела проявлять перед ним слабость, которую он от нее требовал? Или все вместе сразу? – Столько проблем навалилось. Как снежный ком. Иронично, учитывая, что мы живем во Флориде. – Почему из-за простой шутки захотелось пробраться через всю эту воду и… обнять ее? Господи, он терпеть не мог обниматься. Даже по плечу никого не хлопал. – Я просрочила платеж за аренду. В итоге пришлось выбирать между ней и коммерческой страховкой… в том числе от наводнения. И я выбрала аренду.

Сердце ухнуло в пятки. У нее не было страховки на магазин.

– Твою ж мать, Джозефина!

– И не говори. – Закрыв глаза, она слегка покачала головой. – В прошлом году я приостановила действие медицинской страховки, чтобы не забирать деньги из магазина. Стала брать больше учеников, чтобы покупать лекарства самой. Но в итоге все пошло наперекосяк, и… – Она замолчала. Перевела дыхание, подняла голову и решительно улыбнулась. – Но я справлюсь. Всегда справлялась.

Он не заслуживал пяти лет беспрестанной поддержки этой девушки.

С каждым мгновением Уэллс понимал это все лучше и лучше.

Поддерживать нужно было ее.

– Давай я дам денег, – сказал Уэллс, и дышать стало легче. Да. Отлично. У него было решение. Так ей не придется экономить инсулин или жертвовать здоровьем. Да, он больше не лучший гольфист в мире, но у него остались миллионы, накопленные в успешные времена. Лучше было отдать их человеку, которому бы они пригодились, чем растратить на виски. – Я выпишу чек. На ремонт и год медицинской страховки. Как раз успеешь встать на ноги.

Джозефина уставилась на него так, словно он предложил ей слетать на Марс.

– Ты серьезно?

– Я не шучу с такими вещами.

Она помолчала. Потом сказала:

– Я тоже. Так что оставь деньги при себе, я их брать не собираюсь. Я тебе не благотворительная организация. Я сама о себе позабочусь. И о семье тоже.

– И что это? Гордость? Упрямство?

– Что, начнем перечислять недостатки друг друга? Потому что это может затянуться надолго.

– У меня полно времени.

– Ладно! Ты боишься замахиваться.

– Я… – Он окаменел, будто статуя. – Что ты сказала?

– Говорю… – Она решительно подошла к нему по воде, оказавшись нос к носу, и… Черт. Давненько ему не хотелось затащить девушку в постель настолько сильно. Может, и никогда вовсе. Взять ее, грубо и зло, чтобы она расцарапала ему спину и лежала потом, ничего не соображая, потому что посмела оскорбить его технику. Она тем временем продолжала: – Раньше ты бил без оглядки. Я налюбоваться не могла. А теперь держишь клюшку так, будто мяч на тебя наорет, если слишком сильно ударишь. – Она ткнула его в грудь указательным пальцем. – Как будто боишься.

Никто не смел так разговаривать с Уэллсом. Только Бак.

Только когда он был совсем пацаном, который впервые взял в руки клюшку и почувствовал, как волшебство разливается по плечам, а пальцы покалывает ощущением цели.

Он словно впервые глотнул воздуха, пробившись сквозь толщу воды.

Ее прямота была кислородом.

Но дышать им было так страшно.

– Думаешь, сможешь лучше? Оказывается, ты у нас профи?

– Может, и нет, но…

– Вот именно, нет. Потому что тогда бы ты знала, что, когда теряешь удар, вернуть его – все равно что искать иголку в стоге сена. Я пробовал, Джозефина. Бывает так, что в один момент игрок точно знает рецепт успеха, а в другой напрочь его забывает. Вот почему никто не может побеждать вечно. Поражение в гольфе – это вопрос времени.

– Ты искренне так считаешь или просто придумываешь отговорки, чтобы бросить играть?

– Мне они на хрен не сдались.

– Ну так иди.

– О, не волнуйся. Еще как уйду.

Но он не сдвинулся с места. В голову пришла самая идиотская, самая безрассудная идея за всю его жизнь, и чем больше он о ней думал, тем больше кислорода вдыхал. Ее кислорода. Она была бесконечным запасом, стоявшим прямо перед ним, и, господи, он не мог просто уйти, зная, как тяжело ей будет справляться в одиночку. Уэллс понимал, что мысль об этом будет преследовать его день и ночь – об этом… и о ее губах. Боже, эти губы. Такие притягательные в своем упрямом изгибе. Он никогда еще таких не встречал.

«Умоляю, только не выскажи эту идею вслух».

Все равно у него бы не получилось. Шансов практически не было.

И все же…

И все же, возможно, еще хоть раз он ударит по мячу без оглядки.

– Так давай, докажи, что умеешь. Если я вернусь в гольф, если мне разрешат вернуться – становись моим кедди. Раз ты у нас такая умная.

Джозефина застыла как статуя.

– Погоди… что? Ч-что ты сейчас сказал?