– Сломал… фамильное сокровище… какой-то выскочка… София… – бормотал в полубредовом состоянии чародей, что вызывало серьезные опасения за целостность его рассудка. Впрочем, очередной золотой камзол его выглядел по-прежнему шикарно, волосы безукоризненно отливали оттенком спелой пшеницы, даже ногти блистали чистотой. Разве только морщин возле глаз и губ словно прибавилось за короткое время. Да на теле самой башни не до конца зажили следы недавней вспышки ярости хозяина, этого тигра в клетке.

– Здравствуй, друг, – стараясь сохранять твердость голоса, начал примирительным тоном Сумеречный Эльф, сцепляя руки, но не закрываясь ими.

– Ты мне не друг, здоровья тебе не пожелаю, – обернулся Раджед, и в его горящих глазах отпечаталась нескрываемая ненависть. Сумеречный Эльф отступил на шаг, чувствуя, как сжимается сердце. Одно дело – где-то в других мирах слушать в общем гомоне отголоски чьей-то неприязни, и совсем иное – предстать друг напротив друга. Алчные дети Эйлиса – чародеи в башнях – не желали слушать ни слов примирения, ни предупреждений, ни иных советов.

Сумеречный Эльф тонул в растерянности и неуверенно подбирал слова для невозможного в сложившейся ситуации разговора. Веселые шутки не спасли бы, легкие подколки – тем более. В который раз Страж убеждался, как бесполезны все его знания и сила, ведь они за две тысячи лет так и не научили находить верных слов поддержки и объяснения.

– А я вот пришел… на скрипке сыграть, – нарочито беззаботным тоном ответил Сумеречный Эльф, вжимая голову в плечи. Давно он не ощущал большей неловкости. Нет тяжелее встречи, когда один все еще верит в братские чувства, а другой уже навесил ярлык врага.

– Только не надо в моей башне, – повелительным тоном прошипел Раджед. Все в нем буквально клокотало от рвавшихся наружу противоречивых чувств. Прошло достаточно времени, чтобы понять: София не вернется, а собственная магия не в силах починить разбитое зеркало. И ни в ком не удавалось найти поддержки, чтобы хоть как-то выплеснуть эту бурю, эту великую боль, этот уязвленный эгоизм.

– Я-то думал, мы дуэтом сыграем Моцарта. Я – на скрипке, ты – на альте, как обычно, – успокаивающе говорил Сумеречный Эльф, но нервно запинался, потому что и сам прекрасно понимал, что представление идет ужасно. Да, он вмешался в самый неподходящий момент, когда Раджед предполагал вкусить сладкий мед победы; да, не так ожидал льор защитить Софию, не столь бескорыстной ценой.

– Да что ты говоришь? Прямо так и думал? – Чародей дрожал от гнева, порывисто негромко отрезав: – Будь ты проклят! Будь ты еще сотню раз проклят своим даром! Ты разрушил все, что я так упрямо выстраивал.

Слова пронзали вернее меча. Сумеречный Эльф сжал кулаки, напористо приближаясь, поддерживаемый сознанием своей правоты.

– А что я разрушил? Не позволил тебе заполучить очередную куколку? Разрешил остаться ей личностью? Сберег тебя от очередной душевной пустоты? Ты не янтарь, а полая порода, раз не понимаешь этого.

Прорывалась сущность Стража, это всепоглощающее желание всех поучать, всем советовать. А ведь сам-то совершенно запутался.

– София не со мной! Это я понимаю! И ты заблокировал портал! – воскликнул как в экстазе Раджед. Он почти выл, точно раненый зверь.

– Для твоего же блага! – отчаянно убеждал Сумеречный Эльф, ведь он пообещал и Софье защитить ее. Но сколько же боли отразилось в золотистых глазах льора, будто вся Вселенная опрокинула в них юдоль скорбей. Казалось, если доставить мановением чуда Софью, то всем бедам вмиг настанет конец. Если бы Сумеречный Эльф обладал только силой, то так бы он и поступил, но всезнание упрямо твердило: «Еще не время». И он терпел словесные побои.

– Хочешь объяснить это опять высшей целью? Ты лишил меня моей добычи! – прорычал Раджед, точно слова ему подсказывали львы с массивных кованых замков и чеканки дверей.

– Вот как ты ее называешь, да?! Вот за это и лишил! Она этого не заслужила, а сам ты бродишь в тумане своего гнева.

Раджед отвернулся, зажмурившись, неровно дыша, точно в порыве рыданий, но глаза его оставались сухими и ясными.

– Гнева… Гнев не на нее. Нет, она… она действительно не заслужила. «Добыча»… что я говорю… – Голос его стал спокойным, тоскующим, но вновь окрасился тонами ярости: – Гнев на тебя! Может, она бы вернулась! Сама!

– Кому суждено вернуться, тот вернется. А кто похищен, того тянет домой.

Сумеречный Эльф выпрямился, радуясь, что его все-таки слушают.

– Опять загадки? Где же истина в этом лабиринте лжи? Она вернется? Эльф! Проклятый предатель, Эльф!

– Не знаю! Я уже ничего не знаю в вашем мире! Знаю, как было неправильно. И это исправил по мере сил. Остальное за вами.

Сумеречный Эльф замолчал, точно все слова мира иссякли, источник звуков задавил колоссальный валун безмолвия, испарились робкие дождевые капли понимания. Наставала великая засуха молчания, от которой почва душ покрывалась трещинами, точно просторы Эйлиса.

– Эй… Радж…

– Я тебе не Радж, – резко оборвал льор, поправляя жабо, хотя оно и без того слишком безупречно держалось на длинной шее. В присутствии этого блестящего аристократа Сумеречный Эльф как нигде осознавал, какой же неопрятный бродяга он сам, пусть и в кольчуге, пусть и с мечом.

– Ну что ж… – вздохнул он, твердо отзываясь: – Раджед! Похоже, в ближайшее время не сыграть нам дуэтом.

– Похоже, – с обиженным снобизмом подтвердил льор, небрежно махнув рукой. – Пиликай один на своей скрипке. Мне нужно время, чтобы успокоиться. Может, позднее поговорим. Через пару-тройку лет.

Что-то предельно холодное поселилось в гортани полынным привкусом, провалилось в видимость желудка и отравило льдом сердце. Из-за этого руки и ноги пронизал озноб. Не тьмы, а беспомощности, от которой сводило зубы. На благо глобальным целям Сумеречный Эльф сделал так, что в его разговорах с другом уже ничего не было бы по-старому. Он предал. Так или иначе, но предал, даже если ради истины.

– Договорились, – нарочито официальным тоном изрек Сумеречный Эльф.

– Да что мне твои договоры, что тебе они! – оскалился Раджед, беспощадно заключив: – Ты просто не человек. И никогда им уже не будешь.

Сумеречный Эльф покинул башню, Раджед же очень надеялся, что навсегда. Неприязнь к этому проклятому созданию возрастала буквально от каждой его высокопарной фразы, от каждого жеста. Он вечно твердил об их дружбе, вроде бы всегда помогал, но вот доказал, что верить в Эйлисе – да и во всей Вселенной – нельзя абсолютно никому.

Раджед недовольно бродил по своей башне и мучился от зимних сквозняков, которые то и дело проникали изворотливыми ворами, несмотря на магический щит. Впрочем, стоило лишь представить лицо Софии, ее тонкое изящное тело, облаченное в синее платье, как неминуемо бросало в жар. А образ преследовал, точно навязчивое видение. Ни по одной девушке еще так не тосковал, ни одна пассия так не ранила сердце. И он опасался, что все эти чувства – наваждение от того, что вожделенный приз в последний миг ускользнул.

Раджед ловил себя на мысли, что, в сущности, ничего не знает о настоящей любви. Он прочитал сотни книг из разных миров, в большинстве из которых авторы стремились изобразить это чувство. Но удавалось ли хоть кому-то? Или на страницах оказывался лишь бледный призрак запредельного чудесного нечто? Неизвестно. Может быть, ее и вовсе никто не испытывал.

Многочисленные людские истории доказывали, что под любовью часто пряталась то выгода, то взаимные уступки с вежливостью, а то и вовсе крайняя форма отчаяния. Но к Софии все это определенно не относилось. Нет… нет-нет!

Он все вспоминал, как вложил нож в ее руку, и корил себя за эту дешевую театральщину. Избитый прием: убей или люби. Большинство красавиц в реальности и в книгах заливались слезами, бились в истериках, согласные после такой сцены на все. Но София показала пример непоколебимой стойкости и небывалой отваги. Раджед пораженно ловил себя на мысли, что обязан ей жизнью. И тут же вступала в свои права уязвленная гордость.

Так и длились его суматошные, но одновременно бесполезные дни, испещренные колеями противоречивых чувств и оценок. Сутками он торчал в тронном зале возле портала. Пару раз готовил новую атаку на владения Геолиртов, чтобы добить – по долгу мести – проклятого паука Нармо. Впрочем, вокруг яшмовой башни колыхался очень прочный щит. Раджед тщетно измышлял новые способы нападения. И только тем спасался от всепоглощающей скуки и безысходности.

Одиночество пропитало его насквозь. Порой он сутками молчал, теряя рассудок от установившейся в башне неестественной тишины. Казалось, в те минуты он слышал, как пыль оседает на позолоченные рамы картин, а перегоняемая кровь мерно отсчитывает удары сердца. Он впервые так ясно ощущал собственное тело и впервые осознал, что ему четыреста лет. Столько времени прошло, за которое он не совершил ничего стоящего, кроме бесполезных завоеваний! Внезапно старость навалилась на него непомерным грузом. Не из-за прожитых лет. Он просто оглянулся назад и не нашел в том прошлом ничего хоть сколько-нибудь важного или полезного.

Что несло их с Илэни победоносное шествие по трупам королей? Что доказала их ссора? Пустая порода, а не люди. Они все, все семь королей, – скупая насмешка, упрек предков. Хотя и древние правители не принесли Эйлису никакого расцвета; ячед кое-как прозябал сам по себе, они же сами по себе тонули в роскоши.

Возможно, София была совершенно права в своих язвительных упреках: они все потеряли душу. Хотелось бы сказать ей об этом и хотя бы поблагодарить за самоотверженный шаг в поединке с Нармо. Но вряд ли удалось бы благоразумно остановиться на столь малом, потому что в сердце полыхал опасный пожар. И среди каменной вьюги он не остывал, но и не находил выхода, прорываясь то ненавистью к другим льорам, то омерзением к себе.

– Ничего, я просто починю портал – и все изменится. Или я не льор? – ободрял он самого себя, но звук голоса неприятно отражался эхом от слишком высоких потолков. И Раджед предпочитал дальше молчать. Он погружался в подробное изучение свитков с записями о портале, обо всех его свойствах и об истории создания. Выходило, что зеркало сотворил его далекий предок с помощью родной магии янтаря, а значит, и разрушить чары Стража предстояло с ее же помощью.

Часами и даже днями Раджед пропадал в библиотеке, морщил высокий лоб, растирал тонкую переносицу и виски, чтобы лучше соображать, когда усталость брала свое. Иногда буквы просто расплывались, тогда он рассеянно перебирал фолианты.

«А вот эту Эльф притащил…» – вздрагивал Раджед, когда зачастую натыкался на разнообразные книги в дорогих переплетах. И при воспоминании о бывшем друге накатывал такой гнев, что лишал и без того плохого сна.

В тревожных видениях в последнее время чудилось, будто руки покрываются каменными чешуйками. Разрозненные слухи доносили, что самый старый льор, Аруга Иотил, намертво прирос к окаменевшему трону. Через пару лет старик рисковал целиком превратиться в изваяние.

– Хорошенький мы после себя мир оставим. Только археологов на нас не найдется, никто не запечатлеет. Эльф, ты этого хочешь? Прикидываешься другом, но не пытаешься даже намекнуть, как спасти Эйлис, – вновь обращался к подаренным книгам Раджед, порой отбрасывая их от себя, как и неверного друга.

Льором овладевали то приступы безудержной жажды деятельности, то нестерпимой глухой апатии. Казалось, он все ждал чего-то, кого-то, а потом напоминал себе, что его мир обречен. Тогда обрушивалась глухая злоба и зависть к силе Стража. Раджед представлял, что первым делом совершил бы, обрети он такую же мощь. Но тут же терялся…

Сказывались усталость и губительное разочарование от несостоявшейся победы. Давило осознание, сколько еще лет суждено просуществовать в полнейшей изоляции. Он не привык, он хотел играть на публику, поражать эпатажными выходками зрителя, заслуживать его восхищение. Теперь же его, точно в гроб, наглухо запаяли в кокон собственной башни.