– К сожалению, и наши православные братья в этом ремесле уступают коньякцам. Но зато они подарили миру античную культуру и Олимпийские игры.

– Демократию тоже они придумали. В Древней Греции каждый гражданин имел право вносить на обсуждения любые предложения и потом голосовать за них. Россия пока, к сожалению, весьма далека от этого.

– Ваша правда, Клим Пантелеевич, – вздохнул предприниматель, – слава Господу, мы хоть от крепостного права избавились. Правда, русские крестьяне даже равных избирательных прав не имеют, а вот умирать за самодержца – всегда пожалуйста!

Старший Ардашев шутливо погрозил гостю пальцем и сказал:

– Ох и крамольные вы речи ведёте, господин гласный Ставропольской думы. Вы забыли уточнить, что в те далёкие времена всё население греческих городов не насчитывало и десяти тысяч человек. А у нас, поди, уже к ста двадцати миллионам подбирается.

– Так ведь и живём мы в другой время, просвещённое: локомотивы, электричество, телеграф, телефон, самоходные коляски Карла Бенца, – усмехнулся потомок древних эллинов, убирая папку с рисунком в портфель.

– Всё-таки вы зря оставили деньги, – тяжело вздохнув, изрёк Ардашев.

– У меня такое правило: то, что оказалось на чужом столе, обратно в портмоне уже не возвращается. И уговор наш пусть останется в силе. Ксения и Елена поведали мне, что мой брат прикипел к вам всей душой и даже приглашал вас служить у него. Мне было очень приятно это слышать. Значит, он разглядел в вас порядочного человека. И я думаю, он не ошибся.

– Мне это лестно слышать, но не стоит мне платить…

– Клим Пантелеевич, вы ещё молодой человек. У вас вся жизнь впереди. А у меня и вашего отца уже закат на горизонте. И мы ценим каждую прожитую минуту. Поэтому время – стоит дорого. Вы же понимаете, что фактически я везу вас на осмотр места происшествия, откуда украли набросок великого мастера. И вы volens-nolens^[26] приступаете к расследованию, то есть тратите личное время, которое могли бы провести с пользой для себя. А это стоит денег.

– Как скажете, Николай Христофорович, – сдался Клим.

– Вот и ладно, вот и договорились.

– Так мы выпьем за Грецию или нет? – удивлённо поднял бровь Пантелей Архипович.

– За Грецию – обязательно! – согласился негоциант.

Когда рюмки опустели, Папасов обратился к младшему Ардашеву:

– Клим Пантелеевич, я подожду вас на улице. Не торопитесь. У меня собственный выезд, так что извозчику платить за ожидание не придётся.

– Я почти готов. Мне надобно всего пару минут. Но разве нам нужна коляска? Тут совсем рядом.

– Если хотите пройти пешком – давайте прогуляемся. Фаэтон поедет следом.

– Наверное, это будет выглядеть странно.

– Вот и я о том. Лучше воспользуемся экипажем. Тем более на улице ветрено.

– Я провожу вас, – изрёк хозяин дома и поднялся.

Через пять минут коляска, запряжённая парой гнедых, уже стучала колёсами, двигаясь вверх по Барятинской. Ветер гнал за ней сухие листья, обрывки газет и ещё какой-то мусор, будто стараясь оградить дом Ардашевых от возможных неприятностей.

Глава 7
На месте происшествия

I

Особняк Папасовых, выстроенный в 1880 году теперь уже покойным Иваном Христофоровичем, задавал тон всей Воронцовской улице. Два бельведера с южной и северной сторон наделяли его чертами дорогого строения, чего нельзя было сказать об одноэтажных соседях – домовладении купчихи Пакашевской и чиновника Зайчевского.

Первый этаж папасовского здания был сдан в аренду под аптеку и часовой магазин. Сам же хозяин вместе с семьёй занимал второй этаж, попасть туда можно было по двум узорчатым чугунным лестницам. Одна из них как раз и привела Папасова и Ардашева в выставочную залу.

Обилие картин поразило Клима. Бронзовые таблички рядом с полотнами указывали на художника и название работы: Карт. И. Айвазовский. 1879 г. пейзаж (масло) «Судакский берег»; Симини. Рим. «Стадо, идущее на водопой»; Л. Лагорио «Горный вид в Италии; Г. Семирадский «Из римской жизни»; Ш. Перон «Улица в Каире» и «Вид на Каирскую мечеть»…

Под стеклом витрины покоились вестники мира Древнего Египта: амулеты, кольца, пояса, ожерелья, два медных зеркала с ручками из слоновой кости, браслеты. Эти предметы были выполнены мастерами высокого уровня. Одно из зеркал имело многоугольную ручку, на другом была изображена богиня Хатхор. Среди амулетов – фигурки в виде головы змеи, ястреба и разнообразных мифических созданий. Не обошлось и без ритуальных предметов, как, например, статуэтка, символизирующая женское начало и плодовитость. Прямо на полу стоял дубовый саркофаг со вставками из чёрного эбенового дерева.

– Господи, как вам удалось это вывезти? – изумлённо покачал головой Ардашев.

– В Египте всё покупается и продаётся. Деньги у моста Казр-ан-Нил^[27] наделены поистине волшебными свойствами. При достаточном количестве наличных можно и весь нильский песок переправить на черноморское побережье. Главное – найти нужное количество барж, – усмехнулся Папасов.

Клим уставился в пустую картинную раму и спросил:

– Рисунок Леонардо находился здесь?

– Да.

– А где проходили занятия скрипача с вашим сыном?

– Здесь, – купец открыл дверь комнаты. – Как видите, это совсем рядом. Как я выяснил, музыкант подменил эскиз в тот момент, когда сына в комнате не было.

– А что за человек был этот Несчастливцев?

– Весьма интеллигентный. Одевался бедно, но выглядел опрятным. Однажды, рассматривая мои египетские экспонаты, признался, что мечтает побывать в этой древней стране, чтобы повторить опыт двух скрипачей – венгра Рэмени, лучшего исполнителя чардаша, и шведа Ван Булла, которые пятнадцать лет назад забрались на вершину пирамиды Хеопса и отыграли там целый концерт, исполнив свои любимые мелодии. Говорят, окрестные жители диву давались, глядя на двух странных европейцев.

– Вот как? Никогда об этом не слышал.

– Да, представьте себе. К тому же Ван Булл исполнял просьбу своего короля.

– Несчастливцев выпивал?

– Не знаю. Но спиртным от него никогда не пахло. Лет пять назад он приехал в Ставрополь из столицы, когда прежний скрипач умер от разрыва сердца прямо во время представления.

– Надо же, – покачал головой Ардашев, – какое злополучное место первой скрипки. Он одинок?

– Да.

– Я хотел бы поговорить с вашим сыном. Это возможно?

– Конечно, – кивнул Папасов и, посмотрев в окно, сказал: – Карасей ловит. Пойду кликну его.

Из окна Климу хорошо был виден пруд. Он имел круглую форму и располагался прямо посередине фруктового сада во дворе дома. Водоём питал ручей, бегущий из речки Желобовки, и по его берегам, выложенным местным известняком, стояли деревянные лавочки. Но одной из них, под старой яблоней, уже почти сбросившей листву, сидел мальчик лет десяти с удочкой. Поплавок из гусиного пера, выкрашенный в красный цвет, плясал на воде, но никак не ложился на поверхность и не уходил ко дну. Видимо, карась ещё не проглотил наживку, а лишь подбирался к ней. Клим в детстве сам когда-то рыбачил и гордо приносил на кукане домой не только прудовую мелочь, но и сазанов, карпов, щук и даже белого амура.

Вдруг поплавок выпрыгнул вверх и резко ушёл под воду. Рыбак вскочил, дёрнул удочку, но прудовая жительница, показав голову размером с мужскую ладонь, сорвалась. «Ох, поспешил, – мысленно посетовал Клим. – Такого сазана вытащить – и день не зря прожит! Фунтов на пять^[28] потянул бы». Удильщика окликнули, и тот, смотав снасть, зашагал в дом.

По лестнице послышались шаги, и перед Ардашевым возник мальчик в серой куртке и кепке, с пытливым взором. За ним стоял отец.

– Здравствуйте, – тихо проронил он.

– Здравствуй. Меня зовут Клим, а тебя как?

– Сергей.

– Ты помнишь своё последнее занятие с музыкантом Несчастливцевым?

– Ага.

– Давай зайдём в комнату, и ты подробно расскажешь, как оно проходило, ладно?

– Хорошо.

– Ты где находился?

– Я ждал Романа Харитоновича здесь, сидел на стуле. Потом он пришёл. Я открыл футляр скрипки, и он стал меня ругать за то, что смычок лежал вниз конским волосом. Он сказал, что конский волос извлекает из инструмента звук и потому первая заповедь скрипача – беречь его, а не тереть им бархат, и что конский волос очень чувствителен к влаге, и от этого на улице скрипка звучит по-другому. Чтобы проверить это, он тут же поиграл на моей скрипке, потом предложил мне взять инструмент и подождать его в саду, у пруда, куда он сейчас придёт и опять сыграет, а я его послушаю. Я спустился вниз. Вскоре появился учитель и стал играть, а когда закончил, то спросил у меня, услышал ли я разницу в звучании инструмента. Я честно признался, что ничего не понял. Он покачал головой, и мы опять поднялись в дом.

– А что у него было в руках, когда он пришёл?

– Скрипичный футляр.

– Он доставал инструмент?

– Нет. В этот день он играл только на моей скрипке.

– С футляром он и ушёл?

– Ага.

– Спасибо. Можешь и дальше ловить рыбу. Ты только не торопись. Большую рыбу нужно к берегу медленно подводить, чтобы леска не порвалась, – улыбаясь, посоветовал Клим.

– Да, – вздохнул малец, – приличный поросёнок сорвался. Но ничего. Я всё равно его вытащу.

– Ну всё, сынок, иди. Нам надобно поговорить, – велел отец, и мальчик, покинув комнату, мигом понёсся вниз по лестнице продолжать удить рыбу.

– Как видите, Несчастливцев всё продумал заранее, – раздумчиво вымолвил Ардашев и спросил: – Вы не знаете адрес покойного?

– Секунду, – вымолвил Папасов и, вынув из внутреннего кармана записную книжку, прочитал: – Вторая Станичная, сорок четыре. Он снимал там комнату. Я всегда беру адреса тех, кто часто входит в мой дом.

– Предосторожность нелишняя.

– Но и она не спасла. А вы собираетесь туда ехать?

– Неплохо бы поговорить с домовладельцем.

– Я с удовольствием составлю вам компанию.

– Прекрасно. Тогда отправимся вместе.

II

Когда коляска уже бежала по булыжной мостовой Николаевского проспекта, Ардашев спросил Папасова:

– Скажите, Николай Христофорович, а на чём основано мнение, что Несчастливцев покончил жизнь самоубийством?

– Ну как же! Был один. Следов пребывания постороннего или знакомого человека у него в доме не обнаружено. Хозяева тоже никого не видели и не слышали. Осталась недопитая бутылка мадеры и стакан. Играл, говорят, некоторое время на скрипке вечером, а потом перестал. На следующий день из комнаты не выходил. Если бы не его отсутствие в оркестре, никто бы и не поехал к нему. Труп обнаружили только после того, как к нему примчался посланец из театра и хозяин отворил дверь.

– Да, я слышал нечто подобное.

Вскоре коляска остановилась около одноэтажного кирпичного дома по Второй Станичной улице. Ардашев постучал в калитку кольцом ручки.

Появилась какая-то баба лет сорока пяти, в душегрейке и пёстрой косынке.

– Что вам угодно? – спросила она.

– Вы жильё, часом, не сдаёте? – поинтересовался Клим.

– Сейчас пока нет, – замялась хозяйка, – но вообще-то да, можем и поселить, ежели надо.

– Хотелось бы взглянуть на ваши хоромы.

– Заходите. А вы вдвоём будете снимать али один?

– Один.

– Надолго?

– Всё зависит от цены.

– Со столом или без?

– Без.

– Тогда десять рублей в месяц. Только, сударь, дамочек водить строго-настрого возбраняется. И водку с мужем моим пить тоже не дозволю.

– Ох, вы и строги, – улыбнулся Клим, окидывая взглядом помещение. – Это и есть ваша комната?

– Она самая.

Вдруг Ардашев увидел чёрный кофр на стуле.

– А кто у вас на скрипке играет?