– Тут такое дело, – опустив в пол глаза, молвила баба, – не хотела вам говорить… Да уж ладно, – она махнула рукой, – всё одно узнаете, али соседи разболтают… Квартирант у нас был, скрипач, на днях руки на себя наложил. Поговаривают, что у одного богатого грека рисунок стащил, а потом испужался и отравился. Зачем? Греки, что и армяне, – народец ушлый. Русскому человеку отнять у них копейку – всё равно что перед храмом перекреститься. А мне жаль квартиранта. Романом Харитоновичем его величали. Может, слыхали?

– Газеты что-то об этом писали, – уклончиво ответил Ардашев.

– Но вы не переживайте. Я вам, ежели соберётесь поселиться, даже матрас поменяю и новое бельё застелю. А покойником тут уже и не пахнет.

– А скрипку что ж, полицейские не забрали?

– Квартирант с нами за последний месяц не рассчитался. У нас расписка его есть по долгам. Вот пристав и дозволил нам оставить его пожитки. А их у него как у свиньи карманов: скрипка да несколько книжек. Приобресть не желаете? Дорого просить не стану. Деньги нам дюже потребны. Крышу бы подлатать, пока ливни не зарядили.

– Нельзя ли взглянуть на расписку?

– Вам она зачем?

– Да так, из любопытства.

– Она у мужа, а он сейчас в лавке.

– А почему кофр скрипки опечатан?

– Да тут целая история. Супружник мой вошёл вместе с человеком, что из театра приехал. Они как труп увидели, так и обомлели. На полу валялась подушка, испачканная его рвотой. Да и в штаны он тоже сходил… ой! – спохватилась она. – Дура я, дура, что такое будущему квартиранту рассказала. Но вы не переживайте. Мы комнату всю ночь мыли, проветривали и даже мяту сушёную на подоконниках разложили… Да, они тут же городового известили. Через полчаса околоточный приехал на двуколке. Он, когда в покойнике удостоверился, комнату замкнул и входить туда воспретил. Потом доктор явился и судебные начальники. Следователь при моём муже открыл кофру энту, осмотрел и тоже велел опечатать. Скрипка всё время там и была. Никто к ней не прикасался. Честное слово! Спасибо приставу, что нам её подарил.

– А ключ у квартиранта нашли?

– Он на столе лежал. Дверь-то была открыта. Муж сказал, что полицейские все карманы у мертвеца обшарили, но ничего там, кроме дырки да одного гривенника, не оказалось. Голь несусветная, хоть и барин.

Клим взял кофр и принялся его внимательно оглядывать со всех сторон.

– А что, сударь, рубликов десять за скрипку соблаговолите дать? – поинтересовалась хозяйка.

– Сначала надо на инструмент посмотреть.

– Само собой, глядите сколько угодно. Я не против.

Щёлкнул замок, и отворилась крышка футляра. Ардашев обернувшись к Папасову, сказал:

– А ведь перед самой смертью у музыканта был гость.

– Отчего вы так решили?

– Посмотрите на смычок, Николай Христофорович, он лежит конским волосом вниз. Несчастливцев так бы его никогда не оставил. У него выработанная годами привычка класть смычок конским волосом вверх. Значит, это сделал другой человек. Смею предположить, что скрипач был занят игрой, когда кто-то постучал к нему в окно. Он перестал музицировать, вышел и, увидев знакомого, впустил его внутрь. Потом его отравили, подсыпав яд в мадеру. Понятно только, что действие отравы было молниеносным и убийца убрал следы своего нахождения в комнате. Мне неясно другое: как преступник ухитрился постучать в окно, если ставни были закрыты?

– В тот вечер муж напился и не затворил их. А я выходить уже не стала. А вы что же, из полиции? Квартировать, видать, не будете? – с огорчением в голосе спросила хозяйка.

– Нет, не буду, но скрипку и другие вещи Несчастливцева куплю. Что у вас есть, кроме скрипки? Вы, кажется, о книгах говорили.

– Все его манатки валялись в коробке, что под кроватью стояла. Вон она – теперь у стены. Я когда у него полы мыла, то вытаскивала её. Раньше там пачка писем лежала, а теперь их нет. А на буфете он держал записную книжку, у неё листы через верх открывались… Запамятовала, как её величать.

– Блокнот?

– Во-во! Я его тоже не вижу…

Клим осмотрел буфет, а потом открыл нижние ящики. В одном из них лежало чистое глаженное мужское исподнее.

– Это чьё? – спросил Ардашев.

– Ой, простите, забыла убрать и выбросить. Это ещё от покойника осталось, – засуетилась домовладелица, вытаскивая бельё.

Ардашев подошёл к латунному рукомойнику и поднял бронзовый носик, но упало всего несколько капель.

– А вы руки хотели помыть? Так я сейчас воды наберу…

– Нет-нет, не беспокойтесь, – вытирая ладони белым, квадратами отглаженным платком, ответил Ардашев и тут же спросил: – Помойное ведро давно выносили?

– Так в тот же день, когда покойника обнаружили. Оно переполнено было, и вода на пол через край текла.

– Ясно. А посуду вы перемыли или квартирант?

– Он. Мы даже удивились. Обычно наставит тарелки и стаканы в раковину, тараканов кормит. Я однажды ему высказала, а он в ответ: мол, пусть отмокают, ничего страшного. А тут, видать, решил перед смертью без грехов на тот свет уйти.

– А на столе что было?

– Стакан и бутылка. Их благородие всё забрали.

Ардашев вынул из коробки несколько книг и прочёл:

– «Всадник без головы», роман из Техасской пустыни капитана Майна Рида в двух частях… О! Да тут и «Путеводитель Русского общества пароходства и торговли»^[29] за этот год.

– Сударь, вы и книги, и ноты заберёте?

– Да, пожалуй, всё возьму.

– А сколько дадите денег?

– Десять рублей за скрипку и три за книги.

– Нет, так не пойдёт. Продам за пятнадцать.

– Ладно. – Клим полез в карман за бумажником. Но его опередил Папасов, сунувший ассигнации в руку хозяйке так быстро, что Ардашев растерялся.

– Нет уж, Клим Пантелеевич, позвольте это сделать мне. Инструмент подарю сыну, а книги – вам. У меня почти весь переведённый Майн Рид в библиотеке имеется. А скрипка… – Он посмотрел куда-то в сторону и произнёс с грустью в голосе: – Несчастливцев украл у меня не только рисунок Леонардо, но и спокойствие, позволяющее творить и наслаждаться живописью. Так, может, его скрипка поможет мне вновь обрести счастье?

– Вон оно чё… – смутилась мещанка, – вы никакие не полицейские, а те господа, которых мой квартирант обворовал, да? Вы уж простите меня, дуру старую, что разболталась ненароком.

– Ничего-ничего, – выговорил Папасов и, взяв скрипку, собрался уже уходить, но в этот момент Ардашев, указывая на стол, обратился к хозяйке:

– Эта та самая чернильница, которой пользовался покойный?

– Она и есть.

– А чем он писал?

Баба вынула из буфета простое перо с деревянной красной ручкой-стилом, таковые обычно находятся в почтовых отделениях, и сказала:

– Да вот оно. И господин следователь тоже им работал, когда нас допрашивал.

– А чего ж не своим?

– Откуда мне знать? Не схотел, значит.

– Сколько с меня за перо?

– Нисколько.

– Тогда уж и чернильницу возьму вместе с коробкой.

– И её забирайте, – махнула рукой домовладелица.

Ардашев поставил внутрь картонного вместилища купленные предметы и зашагал на выход. Уже на улице он спросил:

– Николай Христофорович, а не могли бы вы раздобыть протокол осмотра трупа Несчастливцева и предсмертную записку?

– Попробую. А зачем?

– Кроме смычка, лежавшего неправильно в кофре, могут появиться и другие свидетельства того, что музыкант ушёл в мир иной не по своей воле. А записка, как и заключение прозектора, очень важные элементы в цепи доказательств.

– А про смычок сказать ему?

– Для следователя моя фамилия как кошачий вой для сторожевого пса. Пока о скрипке говорить не стоит. Попросите у него лишь копию осмотра трупа Несчастливцева и предсмертное послание. Пообещайте вернуть через час-два. Мне бы только одним глазом взглянуть на эти две бумаги. Если позволите, все выводы я изложу вам завтра часов этак в десять.

– Буду ждать с нетерпением. Славин, думаю, мне не откажет. А вас довезти домой?

– Да, но сначала мы остановимся на Николаевском, у магазина фотопринадлежностей. Мне надобно купить некоторые химикаты.

– Никифор, трогай. Слышал, куда ехать?

– Да, барин.

Рессорный экипаж, запряжённый парой сильных молодых лошадок, вновь застучал металлическими колёсами по мостовым Ставрополя.

Уже через час Папасов привёз домой Климу копию заключения прозектора и предсмертную записку Несчастливцева. Славин удовлетворил просьбу потерпевшего без всяких проволочек, разрешив вернуть бумаги на следующий день. Ардашев заметно повеселел, оставив купца в недоумении, но напомнив ему, что всё объяснит завтра в десять утра. А ещё через три часа, закончив писать собственное химическое исследование, будущий драгоман решил полистать путеводитель, найденный в ящике покойного скрипача, но книга благодаря закладке сама открылась на расписании движения пароходов из Одессы до Александрии, из которого следовало, что с октября, когда штормы на Чёрном море случаются чаще, в Египет выполняется всего два прямых рейса в месяц. Дата одного из них, подчёркнутого карандашом, полностью совпадала с восьмым числом, указанным в билете Клима. Сама закладка представляла собой ломбардный билет на сдачу и выкуп «золотой клипсы для ассигнаций в виде скрипки, украшенной рубином». Будущий дипломат посмотрел на часы: до закрытия залоговой конторы оставалось ещё два с половиной часа. Не теряя времени, он надел пальто, котелок и вышел из дома. Дорога не заняла больше четверти часа, и о появлении посетителя возвестил дверной колокольчик ломбарда.

– Чего изволите? – справился благообразного вида приказчик с бритым подбородком и нафиксатуаренными усами.

Клим молча протянул билет и спросил:

– Могу ли я выкупить эту вещь?

– К сожалению, это невозможно.

– Отчего же?

– Поклажедатель – господин Несчастливцев – скончался, как было указано в газете «Северный Кавказ», и в полиции нам выдали удостоверительную надпись о его смерти. Согласно нашему уставу, по происшествии двух дней со дня смерти поклажедателя мы имеем право выставить принадлежащую ему вещь на продажу, что мы и сделали. Всего несколько часов назад её приобрели.

– Жаль, а я надеялся поучаствовать в торгах.

Приказчик покачал головой.

– А на какой срок покойный заложил клипсу?

– Эти сведения носят доверительный характер, но поскольку музыкант умер, то я сделаю вам одолжение и отвечу: на сорок два дня.

– Большой срок.

– Такова была его воля. Но позвольте узнать, сударь, откуда у вас билет на этот зажим для банкнот?

– Я купил книги покойного, и в одной из них лежала эта бумажка.

– Могу ли я ещё чем-нибудь вам помочь?

– А кто же стал счастливым обладателем этой штуковины?

– Простите, но я не имею права раскрывать эти сведения посторонним, за исключением полиции или суда, да и то сугубо по их письменному постановлению.

– И на том спасибо! – выговорил Клим и покинул ломбард. До самого дома у него в голове вертелся один и тот же вопрос: «Связан ли покупатель золотой скрипки-клипсы со смертью Несчастливцева?»

Глава 8
Улики

I

Едва стрелки часов в гостиной Ардашевых показали десять, как к воротам дома прикатила пароконная коляска богатого грека. Клим вышел навстречу гостю. В руках он держал всё ту же картонную коробку с пожитками покойного скрипача.

– Доброе утро, Николай Христофорович! Едем к Славину?

– Рад вас видеть, Клим Пантелеевич! Хотелось бы узнать о ваших открытиях.

– Вы не будете против, если я, дабы не повторяться, поведаю о них в присутствии судебного следователя?

– Что ж, потерплю. А зачем вы взяли с собой коробку с вещами Несчастливцева?

– Хочу показать их следователю. Оставил себе только «Путеводитель РОПиТа».

– Тогда прошу вас в экипаж.

Дорога до окружного суда заняла пять минут. Камеры трёх судебных следователей находились именно в этом здании.

Славин что-то писал, когда постучали в дверь.

– Да-да, прошу, – вымолвил он.