Одиннадцать лет назад в их стойбище прибыли американские офицеры, и они потребовали самые их лучшие охотничьи угодья. Но они пообещали, что оставшиеся земли навсегда останутся домом племени мдевакантон и поклялись именем своего великого вождя, которого звали Эндрю Джексон. Тем не менее через три года повозки поселенцев появились и на других землях, когда великий вождь Вакинъятанка поехал к ним, чтобы напомнить о договоре, его попросту убили у Озера Духов. Тогда-то Таояте-Дута стал вождем племени. Но он понял, что его дед был абсолютно прав – что бы белые люди ни обещали, они обязательно обманут.

А теперь их братья рассказали им про других белых людей, каких-то русских, которым якобы ничего не нужно и которые хотят защитить его народ только потому, что они-де за справедливость. Он сначала сказал посланцу, что не верит белым, на что тот ему рассказал, что именно эти белые спасли их племя от полного уничтожения. И только тогда он решил, что нужно спросить у великого Вакан-Танки – так именовался самый главный дух у дакота и лакота. О чем он и сообщил посланцу.

В тот же вечер он велел растопить себе инупи^[7]. Именно в ней можно было связаться с Вакан-Танкой и узнать его волю. При этом инупи представляет собой тело Великого Духа. Его округлая форма олицетворяет мир как целое, пар – видимый образ Великого Духа, совершающий очистительную и духовную трансформацию. Выйти на белый свет из этого темного помещения означает оставить позади все нечистое.

Обыкновенно ритуал проводил один из шаманов, но вождь племени также имел на это право. И Таояте-Дута зажег священный огонь у входа в инупи, которая состояла из каркаса, сплетенного из ивовых веток и покрытого шкурами «татанка», как дакота именовали бизонов, спел необходимые в таком случае песни, станцевал лунный танец и уселся на земляной пол, скрестив ноги.

Неожиданно рядом с собой он увидел невысокого индейца, который явно не принадлежал к его племени – у него была более коричневая кожа, более грубые черты лица, волосы уложены совсем по-другому. Незнакомец чуть поклонился, прижав сложенные руки к сердцу, и сказал ему на совершенно незнакомом языке, который Таояте-Дута, к своему великому удивлению, понимал:

– Здравствуй, о вождь. Меня зовут Орлиный Коготь, я вождь индейцев помо, живущих далеко на закате, на самой кромке Великой воды, которая омывает мир. Или так мы думали до недавнего времени.

Таояте-Дута не показал своего удивления, также прижал руки к груди (но так, как это делают дакота) и приветливо ответил:

– Здравствуй и ты, Орлиный Коготь. Меня зовут Таояте-Дута, что означает «Его алая нация», а бледнолицые именуют меня почему-то «Маленькой вороной». Добро пожаловать в наше стойбище и в нашу инупи! Будь моим гостем, а после мы с тобой вместе поедим мясо молодого бизона, которого мои воины добыли вчера.

– Я бы рад потрапезничать с тобой, о вождь, но тело мое находится в нашей инупи, в многих лунах пути отсюда. Но если мы когда-нибудь встретимся лично, я буду рад откушать с тобой твоего бизона, либо нашей оленины с желудями. Но меня к тебе послал Великий дух, коего вы называете Вакан-Танка, другие, живущие далеко на востоке – Кичи-Маниту, а мы – Гуксу. И он мне повелел рассказать тебе про наш народ и про белых людей, именуемых русскими.

– Мой друг, я не доверяю белым людям. Ни французам, ни англичанам, ни американцам. Хотя больше всех, конечно, именно американцам.

– С этим я согласен, но позволь мне рассказать тебе о том, что произошло в землях, где обитает мой народ. Первые бледнолицые, пришедшие сюда, называли себя испанцами. Поселились они в основном на территории других племен – мивоков, чумашей и других. Они заставляли многих индейцев работать, а также переходить в их веру, но обыкновенно их не убивали. Иногда здесь появляются американцы. Когда их мало, они торгуют с нашим народом, но когда их становится много, они или превращают народы в рабов, или попросту их истребляют. Ты прав, они – самые худшие из бледнолицых.

Но около тридцати лет назад в земли, где живем мы, пришли русские. И они оказались совсем другими. Они возделывают землю, охотятся на зверя, ловят рыбу – но они заботятся и о нас. Если у нас не хватает еды, они нас кормят. Если наши люди болеют, они их лечат, и многие, кто раньше бы попросту умер, теперь живы и здоровы. Наши дети учатся в школах, где многое преподается на нашем языке; а для того, чтобы мы могли не только говорить, но и писать на нем, они создали для нас алфавит. Да, они прислали и своих шаманов, но в их городе Россе служит в их храме священник – так называются их шаманы, – который не белый, а похож на нас, и русские целуют ему руку. А еще он учит некоторых из тех, кто принял их веру, чтобы и они стали их шаманами. И никого насильно не заставляют переходить в их веру, хотя уже очень многие стали хоть иногда, но ходить в их храм.

Таояте-Дута задумался.

– Так, значит, ты считаешь, что русским можно доверять?

– У нас получилось. То же я слышал от нашего священника и про земли, откуда он родом, – туда тоже когда-то пришли русские, и люди стали жить лучше.

– Мне передал мой брат, один из вождей родственного нам народа лакота, что он считает, что русским можно доверять. И что русские их защитили. Я ему не верил – белые всегда приходят за своей выгодой.

– Ты знаешь, брат мой, я не скажу, что они не любят золота – конечно, все белые люди его любят. Но это для них не главное. Я говорил об этом с их священником, и он мне сказал, что для русских важнее всего справедливость. А еще для них важно, чтобы все подданные русского царя жили как можно лучше. И этим они отличаются от всех остальных… Ладно, брат мой, мне пора. Надеюсь, что мы с тобой встретимся и разделим трапезу. А пока прощай.

И Орлиный Коготь поклонился, сложив руки на сердце, и растворился в воздухе. А Таояте-Дута вздохнул и запел песню, которую положено петь перед выходом из инупи, после чего затушил костер.

На следующее утро он вызвал к себе посланника лакота и сказал ему:

– Передай моему брату и своему вождю, что я благодарю его за его весточку. Пусть он передаст русским, что я с радостью и с благодарностью приму от них помощь. И если кто-нибудь из них наведается в наше стойбище, мы его примем, как дорогого гостя.

* * *

И вот наступил день, которого так ждали британцы. Точнее, вечер, так как по замыслу Шумилина и его команды, шоу для королевы следовало показать тогда, когда уже совсем стемнеет. Ведь лазеры и прочие световые эффекты лучше всего сработают тогда, когда на Елагин остров опустится ночная мгла. Лишь в этом случае королева Виктория может получить максимум впечатлений.

Правда, виконт Палмерстон встретился лицом к лицу с Шумилиным на день раньше. И произошло это в Большом Каменном театре^[8], куда император Николай пригласил виконта и королеву.

Давали оперу «Жизнь за царя». Премьера ее состоялась четыре года назад, и она была принята с восторгом столичной публикой. Партию Ивана Сусанина исполнял знаменитый русский бас Осип Петров. А партию Богдана Собинина, ополченца и жениха дочери Сусанина Антониды – тенор Лев Леонов, чьим отцом был известный пианист и композитор англичанин Джон Фильд. Об этом Николай не преминул сказать королеве. Виктория заулыбалась и обещала прислать молодому тенору памятный подарок.

В театре император и его высокие гости расположились в Царской ложе. Александр Шумилин же с подполковником Гавриловым разместились в ложе для обычных зрителей. Они делали вид, что не замечают любопытных взглядов, которые время от времени бросали на них британцы. Ведь, кроме мистера Робинса, больше никто из них не имел чести беседовать с «атлантами».

Здесь же, в театре, во время антракта произошла первая встреча виконта Палмерстона с Александром Шумилиным. Она напоминала встречу бойцов смешанных единоборств, точнее, пресловутую «дуэль взглядов». Понятно, что в отличие от татуированных противников, ни виконт, ни Александр не рычали друг на друга, не скрежетали зубами, не бормотали ругательства, не делали неприличные жесты. Но взгляды, которыми они обменялись, красноречиво показали, что дальнейшее их общение станет поединком, в котором каждый из участников будет до конца защищать свою команду.

Внешне же все выглядело вполне пристойно.

– Хау а ю, мистер Палмерстон? – вежливо произнес Шумилин.

– Вери вэлл, мистер Шумилин, – буркнул Палмерстон.

На сем обмен любезностями был закончен.

Настоящая же «картина маслом» началась вечером следующего дня, когда, как пошутил подполковник Гаврилов, «атланты» должны были показать «товар лицом» гордым обитателям Туманного Альбиона.

Уже начало смеркаться, когда королева и ее свита вышли из Елагина дворца и направились в сторону заходящего солнца, на мысок, вдававшийся в Финский залив.

Виктория зябко куталась в меховую накидку. Апрельские вечера в Петербурге были холодными, и даже те, кто привык вполне комфортно чувствовать себя в сыром и промозглом лондонском климате, зябли и растирали замерзшие ладони.

Неожиданно росшие вдоль дорожки деревья озарились чудесным мерцающим светом. Откуда-то зазвучала незнакомая чудесная музыка, а огоньки на ветках деревьев, похожие на светлячков, стали переливаться и менять цвет в такт этой музыке.

Потом с небес (во всяком случае, так показалось англичанам) раздался странный и глухой рокот, от которого всем присутствовавшим стало не по себе. Звук, доносившийся до них, напоминал рычание голодного льва. А снизу, чуть ли не из серых вод Финского залива, в небо неожиданно ударили пучки яркого света. Они забегали, перекрещиваясь, и снова разбегаясь в разные стороны. Казалось, что разноцветные молнии, повинуясь невидимой силе, мечутся над головами испуганных британцев.

Рокот в небе неожиданно оборвался. Огоньки на деревьях замерцали и погасли, музыка замолкла. Лишь глухой рев продолжал, как и прежде, доноситься с небес.

Немного погодя загрохотали барабаны. От их ударов у британцев заложило уши. А потом зазвучала странная и грозная музыка. Победно ревели медные трубы, гремели литавры, отбивая ритм, варварский лейтмотив повторялся и казался бесконечным. Пучки яркого света упорядочили свой бег по небу и устремились в сторону залива. В ответ оттуда раздался рев какого-то механизма. В воздух взлетели сотни ракет и огненным букетом распустились в темном небе. А пучки света переплелись между собой, и изумленная королева увидела висящее в небе исполинское изображение бородатого воина в старинных доспехах с мечом руке.

Откуда-то донеслась музыка, похожая на рев штормового ветра и грохот волн. Потом зазвучал голос, от которого зазвенело в ушах. Мужской бас пел что-то по-русски. Виктория не владела этим варварским языком, но стоявший рядом с ней Робинс, наклонившись к уху королевы, перевел:

О скалы грозные дробятся с ревом волны
И, с белой пеною крутясь, бегут назад.
Но твёрдо серые утесы выносят волн напор
Над морем стоя.
От скал тех каменных у нас, атлантов, кости,
От той волны морской в нас кровь-руда пошла.
А мысли тайны от туманов,
Мы в море родились, умрем на море^[9].

Изумленные и немного испуганные британцы увидели, как из вод Финского залива появились черные фигуры, у которых вместо лиц были странные маски и огромные стекла, заменявшие глаза.

– Это воины атлантов, ваше величество, – шепнул изумленной королеве мистер Робинс. – Видите, у них в руках чудесное оружие, которое может стрелять и на земле, и под водой.

Тем временем грозные фигуры в черном вышли на берег и выстроились в две шеренги, лицом друг к другу. Они словно приготовились встречать кого-то, кто должен был появиться со стороны моря.

Непонятный рев, доносившийся с запада, усилился, и королева с изумлением увидела странный корабль, без мачт, парусов и труб, который с огромной скоростью мчался по направлению к берегу. Скорость его была просто фантастической. Мистер Робинс, который в молодости служил мичманом на флоте, на глаз прикинул – не менее тридцати узлов. Но этого просто не могло быть!

Чудо-корабль тем временем летел над волнами к тому месту, где выстроились воины атлантов. Он словно хотел с разбегу вылететь на берег. Неужели там сидят самоубийцы?!