– Какой гордый! Я тебе помочь хотела, а ты… Ну и кисни в своем дубле до старости. Только потом не жалуйся.

Она оттолкнула от себя чашку. Встала, зашагала в прихожую.

Алексей кинулся следом.

– Юля! Ты куда?

Он проклинал себя за несдержанность. Опять брякнул не подумав.

Юля сняла с вешалки куртку. Он ужаснулся: уйдет! Уйдет и больше не вернется…

Требовалось немедля что-то предпринять, однако мысли метались, как затравленные зверьки, сдавленные стенками вольера.

Когда Юля, оскорбленно сопя, натягивала боты, в комнате затрезвонил телефон.

Папа Касаткина при жизни не был научным светилом, как Юлин, он работал заместителем начальника районной АТС. Должность ответственная, потому и квартира изолированная перепала, и телефон персональный. Это был единственный аппарат во всем подъезде, и к Касаткину нередко заходили соседи, которым надо было срочно куда-то позвонить.

Телефон дребезжал не переставая. Алексей вбежал в комнату, мимоходом выключил телевизор и сдернул трубку с рычажков.

– Да! Кто это?

– Касаткин! – проревела мембрана боцманским басом Николая Петровича. – Ты уже оклемался?

– Да…

– Тогда слушай сюда, плотва копченая…

Алексей замер и выслушал все до последнего простудного «кхе-кхе», коим Николай Петрович, прежде чем разъединиться, завершил свой рассказ. Положив трубку, с минуту, а то и дольше вникал в услышанное и лишь потом вспомнил о Юле.

Он был уверен, что она уже ушла, но женское любопытство оказалось сильнее обиды. Юля стояла у порога, одетая, обутая и хмурая.

– Кто звонил? – Она взялась за дверную ручку, всем видом показывая, что не очень ее этот вопрос интересует.

На самом деле интересовал, а то бы не стала ждать.

– Клочков, – кинул Алексей небрежно. – Про здоровье спрашивал.

– И все?

– Не все. – Он сделал паузу и еще более небрежным тоном докончил: – Сняли Башкатова, тренера «Авроры». На его место назначили Петровича. Он зовет меня в главную команду. В первое звено!

* * *

Днями ранее в своем кабинете командующий Балтийским флотом вице-адмирал Посов просматривал турнирную таблицу завершившегося в конце марта чемпионата СССР, напечатанную в газете «Советский спорт». Перед командующим сидел Башкатов и чувствовал себя весьма некомфортно.

– Это что? – Посов ткнул пальцем в нижние строки таблицы. – Это, по-твоему, результат? Опять предпоследнее место! Который год кряду!

– Виноват… – блеял Башкатов, растерявший в начальственных апартаментах и развязность свою, и самодурство. – Больше такого не повторится. Работаем над ошибками, учитываем промахи…

– Конечно, не повторится! – загремел вице-адмирал. – Позор! Славная флотская команда, а тонет, как вша в дерьме! – Он отбросил газету и положил перед Башкатовым лист бумаги и авторучку. – Пиши заявление. Даю возможность уйти по собственному.

Так закончилась карьера тренера Башкатова в «Авроре». Около месяца в недрах командования обсуждали, кого взять взамен. Помощники Посова, ответственные за спортивные объединения, предлагали всевозможных варягов, в том числе из динамовских и спартаковских систем, но вице-адмирал, пораздумав, решил, что чужаки клубу не нужны.

В тот же кабинет вызвали Клочкова и объявили о его назначении врио главного тренера.

Посов лично обозначил ему задачу:

– Готовь команду к новому сезону. Даю тебе карт-бланш. Бери кого хочешь, делай с ними что хочешь, но чтобы осенью «Аврора» на льду не размазней смотрелась, а боевым коллективом. Боевым, понимаешь? Если в первом круге покажете хорошую игру, оставим тебя на постоянной основе. Приказ ясен? Выполняй!

Никогда Николай Петрович карьеристом не был, но, как старый служака, с приказами не спорил. Назначили – соответствуй. Больше всего обрадовался тому, что дали свободу в формировании команды. Он тут же отобрал семерых ребят, которые, по его мнению, зазря томились в дубле, и объявил им о переводе в главную команду. Не забыл и Касаткина, в ведущую пятерку его определил без колебаний.

Алексей, ошарашенный нежданными известиями, пулей примчался на каток. Залепетал, сбиваясь, о том, что без малого полгода не брал в руки клюшку и не выходил на площадку. На что Клочков невозмутимо ответствовал:

– Чепуха! Чемпионат стартует через пять месяцев. Наверстаешь… к осени будешь как морской огурчик!

Касаткин не представлял, как выглядит морской огурец, но в устах Николая Петровича это должно было означать высшую степень физической готовности. Подумалось: а и правда!.. Времени впереди – вагон. Восстановиться после травмы за такой период – цель достижимая. Тем паче, когда есть стимул. А он есть!

– Если «Аврора» выстрелит, то все будет по-другому! – горячо втолковывал он Юле, не замечая опасной политической двусмысленности своих слов. – Выйдем в лидеры, а там и сборная, международные турниры…

Они сидели в «Сайгоне» – богемном кафе, что размещалось на углу Невского и Владимирского проспектов, на первом этаже, под большим рестораном. Когда-то это заведение, открывшееся тринадцать лет назад, именовалось «Петушками», но с недавних пор с чьей-то легкой руки за ним закрепилось нынешнее название. Оно звучало оригинально и загадочно.

Юля приходила сюда, чтобы выпить настоящего кофе. Магазинный цикорий она люто ненавидела, а в «Сайгоне», после магической фразы «Мне, пожалуйста, маленький двойной», официант приносил чашечку дымящегося напитка, чей аромат и вкус сводили с ума самых придирчивых гурманов.

Здесь же можно было взять и кое-что покрепче. Кафетерий называли еще на западный манер коктейль-холлом, правда, цены на спиртное в нем были доступны далеко не каждому – рубль-полтора за порцию. Поэтому Касаткин захаживал в «Сайгон» крайне редко, но сегодня имелся веский повод. Надо было доказать Юле – да и себе! – что начался новый жизненный виток, суливший столько приятностей, что дух захватывало.

Юля слушала серьезно, ни тени насмешки не читалось на ее прелестном личике. Кажется, тоже верила в счастливую звезду своего кавалера. Во всяком случае, уже не заговаривала о грядущих университетских экзаменах и о том, что спорт пора бросать. Упоминание о международных турнирах подействовало на нее чудотворно.

Дело в том, что ее папа-профессор выезжал за рубеж два-три раза в год, участвовал в симпозиумах, конференциях и прочих научных сборищах. Но всесильные органы, несмотря на его просьбы, наотрез отказывались выпускать вместе с ним дочку – она была своего рода заложницей. Органы боялись, что профессор, известный в мировом филологическом сообществе, однажды поддастся тлетворному искушению и останется где-нибудь в США или в другой не менее прогнившей державе. Будучи дома, Юля служила надежной гарантией того, что Геннадий Кириллович вернется. Все знали его привязанность к дочери и мысли не допускали, что он способен ее бросить.

Статус жены хоккеиста коренным образом переворачивал ситуацию. Касаткин обещал Юле, что она будет ездить на соревнования за границу вместе с ним. Если честно, он и сам не знал, какой порядок действует на сей счет, но речи его были убедительны.

Они опять стали встречаться ежедневно. Он перестал хандрить, в восемь утра приступал к разминке, самозабвенно полосовал коньками лед, разрабатывал руку, оттачивал финты и броски. По вечерам же, усталый, но довольный, гулял с Юлей по Ленинграду или сидел в кафе, пил маленький двойной и расписывал в красках, каким будет оно, их совместное завтра.

«Сайгон» с некоторых пор стал прибежищем странных людей. Одни из них были одеты в кожаные куртки с металлическими заклепками и побрякушками, другие рядились во что-то цветастое и носили лохмы до плеч. Все они производили впечатление вечно нетрезвых, неприкаянных и ни к чему не приспособленных отбросов общества. Касаткин краем уха слышал, как они читали друг другу стихи, что-то напевали, жарко спорили, а уходя, оставляли на столиках салфетки с нарисованными на них абстрактными картинками.

– Кто это? – полюбопытствоал Алексей у более просвещенной Юли.

– Неформалы, – озвучила она незнакомый ему термин.

Ближе к ночи, когда Касаткин с Юлей вышли из кафе, один из неформалов, с волосами как грязная пакля, одетый в обвешанную булавками косуху и едва державшийся на ногах после возлияний, подошел к ним и попросил закурить. Алексей вежливо ответил ему, что не курит и осуждает эту пагубную привычку. Патлатый взбеленился, стал нарываться. Касаткин несильно дал ему в подбородок, чтобы угомонился, но неформал разошелся еще пуще. На подмогу к нему прибежали его приятели, и Касаткину пришлось бы худо, если бы не подоспел дежуривший у входа бдительный милиционер.

История могла получиться паскудная. В спортклубе не любили скандалов и могли запросто вышвырнуть из команды, не разбираясь, кто кого и за что. По счастью, в милиции прекрасно знали лохматого буяна и его дружков. К тому же у Алексея сложилось впечатление, что за дракой наблюдали. Юля потом шепнула ему, что «Сайгон» из-за таких вот идиотов в кожанках, а также самиздатчиков и художников-сюрреалистов, искажающих советскую действительность, находится под надзором правоохранителей. Они сидят в эркере здания напротив, оттуда фасад кафе просматривается отменно.

После короткого допроса Касаткина и Юлю отпустили. Когда они вышли из отделения, уже смеркалось. Юля бросила взгляд на наручные японские часики и процедила:

– Столько времени из-за этих уродов потеряли! Ненавижу!

– Из-за милиции? – уточнил Алексей, хотя догадывался, что она имеет в виду совсем других уродов.

– Да нет же! Из-за этой шпаны… Развелось быдла – плюнуть некуда. А милиция тоже хороша! Выловили бы все – и на лесосеку.

Касаткин вынужден был признать, что неформалы ему тоже не понравились. Шляются где попало, ведут себя вызывающе, нарушают спокойствие мирных граждан.

Он раздумывал, как бы перевести беседу на менее раздражающую тему. А Юля помолчала и внезапно предложила:

– Едем ко мне!

Он ушам своим не поверил, решил, что ослышался.

– К тебе? Так поздно? А как же папа?

– Папа в командировке. Он сегодня доклад в Москве читал, вернется только завтра к вечеру. Едем?

Только ненормальный стал бы отказываться! Из памяти Касаткина мигом выветрились и наказы Клочкова по поводу важности режима, и то, что утром надо быть как штык на тренировке (готовились к контрольному матчу с «Янтарем» из Калининграда). Какой режим, какой «Янтарь», когда любимая девушка приглашает в гости, причем будут они в квартире одни, и, следовательно, могут оправдаться самые смелые ожидания…

Юля с отцом жили в Петроградском районе, недалеко от соборной мечети, в которой уже лет восемь велись реставрационные работы. Район исторический, сплошные архитектурные памятники и культурные ценности. Самое подходящее место для выдающегося научного деятеля.

Они вышли на станции метро «Горьковская» и неспешно побрели по тротуару, наслаждаясь теплом первых июньских дней. Май в этом году выдался прохладным, но лето в конце концов вступило в свои права. Юля была одета в легкий итальянский костюмчик: светлая блузка и такого же оттенка брюки, туго перетянутые на талии и расклешенные книзу. Она всегда носила только магазинное, никакого самопошива, никаких платьев-сафари из дешевой плащевки. Во второй половине семидесятых женщины в мужских штанах уже мало кого удивляли на советских улицах, разве что старухи на скамейках возле подъездов по-прежнему трясли седыми головами и громким шепотом осуждали модниц.

Алексей шел рядом со своей богиней и любовался ею. О, она умела быть неотразимой! Каштановые волосы в коротких завитушках, брови-ниточки, алая французская помада на полных губах… Уж конечно, такая неземная девушка не пользовалась тушью-плевалкой за сорок копеек или, упаси боже, пудрой «Лебяжий пух». Папа привозил для нее из капстран все самое качественное, потому и выглядела она как голливудская актриса.