Потому и свирепствовал на льду. Вот и сейчас, едва Клочков, оторвавшись от рисования кружочков и стрелочек, объявил начало тренировки, Анисимов, игравший за условную сборную «стариков» против новеньких, впечатал в борт зазевавшегося Фомичева, да так, что у того шлем слетел с русой шевелюры. Денис охнул, на лице отобразилась мучительная гримаса.

– Анисимов… забодай тебя каракатица! – прикрикнул Николай Петрович и погрозил подзорной трубой. – Полегче! Со своими играешь, костолом!

Тот развел руками и заскользил на свою половину, сделав вид, будто ни при чем. Буркнул себе под нос, чтобы не услышал Клочков:

– Какие нежности! На фигурку надо было записываться, а не в хоккей!

К Фомичеву, который, привалившись к борту, восстанавливал сбитое дыхание, подъехал Касаткин, подал ему шлем.

– Видал? Он и тебя сломает, как меня зимой… У них тактика такая: выбить нас по одному.

– И что делать? – Фомичев нацепил шлем на голову, но лямку приладить не смог, она болталась, оторванная.

– Будем держаться вместе. Я уже переговорил с пацанами. Всем надоело, что их шпыняют, как сопляков. Короче, условились так: если одного мордуют, другие вступаются. Ты за?

Фомичев с сомнением посмотрел на Анисимова и компанию, которые, сгрудившись у своих ворот, тоже что-то обсуждали.

– Их много… Наваляют нам, как котятам…

– Нас не меньше. А из стариков не все за Анисимова, есть и нормальные.

От общения их оторвал рык Клочкова:

– Касаткин, Фомичев! Что за болтологию развели, гарпун вам в задницы! У нас хоккей, а не «Международная панорама». Вбрасывание в центре… поехали!

Касаткин оказался лицом к лицу с Анисимовым. Разыграли шайбу, Алексей обвел противника и погнал ее к воротам, которые защищал «старик» Дончук. Влепить бы сейчас хорошую банку ему в домик! А то зазнались, звезды недоделанные…

Наперерез Касаткину выскочил защитник Чуркин, один из дружков Анисимова. Этот церемониться не станет, гвозданет по ребрам… Касаткин выхватил боковым зрением накатывающегося справа Витьку Шкута, девятнадцатилетнего самородка, которого Клочков откопал в спортшколе не то в Тихвине, не то в Выборге. Витька верткий, везде вьюном пролезет, и бросок у него что надо.

– Лови!

Чуркин и моргнуть не успел, как шайба от Касаткина перекочевала к Шкуту. Тот изловчился, щелкнул по воротам. Дончук растянулся в шпагате, исполнил акробатический трюк и парировал. Касаткин, увидев, куда отлетела шайба, ринулся на добивание.

Тут как тут вырос Анисимов. Алексей объехал его, но мгновенно получил сзади по ногам. Крюк анисимовской клюшки зацепил за конек, и Касаткин плашмя шлепнулся на лед. Прокатился на животе метра два, а шайбу тем временем подхватил Чуркин и отпасовал кому-то из своих.

– Нарушение! – Касаткин заколотил клюшкой по ледовому покрытию. – Он меня подсек… Не по правилам!

– Чего?! – Анисимов подлетел к нему. – Заткнись! Ничего не было!

Вот и началось! Касаткин вскочил, толкнул плечом – без стеснения, с разворота, в полную силу. Анисимов не ожидал отпора, прохрипел:

– Жить надоело?

Алексей взял клюшку обеими руками. Решил твердо: если сунется еще раз, огрею по кумполу. Будет сотрясение – сам виноват.

Анисимов эту решимость прочувствовал. Сам лезть не стал, перемигнулся с корешами. А те уже спешили на выручку, целых трое, среди них и Чуркин с Дончуком.

Касаткин отъехал к борту, так было удобнее отбиваться. И ждал: придут свои на подмогу, как договорились, или струхнут?

Куда-то подевался Петрович. На скамейке его не было – должно быть, вышел по какой-нибудь надобности. Вот и момент, чтобы проверить дружескую солидарность. Надежда только на товарищей по дублю.

Первым подскочил Шкут. Хватил перчаткой Дончука, который примеривался, чтобы звездануть Касаткина. А там и Фомичев с Белоноговым подоспели, а за ними еще кто-то…

Образовалась куча-мала, как в хронике о профессионалах-канадцах, которую иногда показывали по телевидению. Лупили друг друга наотмашь, не жалея, Анисимов размахивал клюшкой, как дубиной, в итоге переломил ее о чью-то спину. В пылу потасовки Алексею некогда было глазеть по сторонам, но он все же уловил, что часть молодежи в схватке не участвовала, жалась поодаль. Несколько благоразумных «стариков», не из числа приверженцев Анисимова, пытались разнять дерущихся, но попали под раздачу и предпочли отвалить.

Сколько времени продолжалась свалка, сказать было трудно. Отрезвил всех оглушительный свисток, за которым последовала забористая ругань Петровича:

– Прекратить! Всех рыбам скормлю… будете у меня до конца жизни гальюны чистить!

Не сразу, но угомонились. Опьяненные рукопашной, все в ссадинах и кровоподтеках, тяжело дыша, разъехались, разделились на два лагеря и недобро поглядывали исподлобья.

Касаткин был доволен: его тактика сработала, парни не спасовали, дали «дедам» прикурить. Теперь те трижды подумают, прежде чем кого-то задеть.

Естественно, получили взбучку от Петровича. Страсти все еще кипели, поэтому тренировку пришлось прекратить. Клочков распустил всех по домам со строгим приказом завтра явиться без опозданий и с игровым, а не с хулиганским настроем.

Касаткин, уйдя с площадки, моментально забыл о распрях со «стариками». Пока переодевался и мылся в душе, перед мысленным взором стояла она – Юля, Юленька, Юльчонок. Время близилось к обеденному, а она вчера говорила, что у нее лекции до трех. Можно немного послоняться по городу и в урочный час подъехать на «Василеостровскую». Оттуда пешочком до университетского городка не так далеко. Встретить ее, выходящую из корпуса журфака, и отправиться вдвоем в кафешку.

Погруженный в благостные думы, он вышел на улицу, но через десяток шагов был остановлен. Из-за угла высунулся Анисимов. В руке он держал пустую бутылку из-под пива. Сощурил мутные зенки, под одним из которых лиловел фингал. Дохнул перегаром.

«А неслабо мы ему накостыляли», – не без удовлетворения подумал Касаткин. И тотчас поймал себя на том, что радоваться нечему. Помыслы о любовном свидании выдуло из головы. Не для того Анисимов караулил его, чтобы пожелать счастливого пути.

– Смотри, Клочков узнает, что употребляешь, устроит тебе абордаж по полной программе.

Анисимов не отвечал – словно дар речи потерял. Зато, к несчастью для Касаткина, не утратил способность двигаться. Рука с бутылкой взметнулась и обрушилась бы на макушку Алексея, не успей тот отскочить назад.

– Совсем дебил?! Иди, проспись!

Анисимов долбанул бутылкой по стене дома. Темное стекло разлетелось вдребезги, осталось только бутылочное горлышко с острыми краями-зубцами. И эти зубцы целили Касаткину в солнечное сплетение.

Глава 2
Удаление

Пристрастие Анисимова к выпивке было, что называется, секретом Полишинеля. Ходил слушок, что прикладываться он начал еще в школе. Сейчас ему было двадцать девять, а смотрелся он на все сорок. Чтобы оправдаться, говорил: чрезмерные физические нагрузки преждевременно изнашивают и старят человека. Доля истины в этом была, но партнеры по «Авроре» доподлинно знали: Анисимова старит не спорт, а кое-что иное.

Вопреки запретам, он проносил на тренировки и даже на матчи пузырь-другой пивка, а то и водочку. Припрятывал у себя в сумке и, выгадав момент, пригублял. Удивительно, но это почти не сказывалось на хоккейных кондициях. Он был, по его собственному утверждению, двужильным. Пьяный ли, трезвый, одинаково остервенело бросался за шайбой и раздавал соперникам увесистые оплеухи.

Но сейчас он будто свихнулся. Наступал на Касаткина с бутылочной «розочкой» в руке и с явным намерением если не убить, то изувечить.

Он наступал, а Алексей пятился. Было уже не до показной храбрости – от психопатов лучше держаться подальше. В подвздошье, там, куда метила разбитая бутылка, саднило и жгло, точно зазубренное стекло уже вонзилось в плоть, пропороло ее и оттуда, из сплетения мышц и капилляров течет горячая кровь.

– Эй! Это что за танцы с бубном?

Фомичев! Откуда он взялся?

Анисимов сбился с шага, и Касаткин воспользовался этим, чтобы отдалиться на относительно безопасное расстояние. Но бежать не стал. При Фомичеве это было бы совсем плохо.

– Чего ему надо? – спросил Денис и деловито, без суеты подобрал с земли обломок кирпича.

– Пес его знает… Отомстить хочет за то, что мы ему навешали.

– Порежу обоих, – выдавил Анисимов.

– Совсем больной… – Фомичев не отступил, подбросил в руке кирпич. – Дернешься – засвечу прямо в лобешник.

Касаткин встал сбоку. Прикинул: как только Анисимов занесет руку для удара, двинуть его в печень. Смачно так, чтобы согнулся в три погибели. А после можно и по шее добавить для верности.

Рукоприкладства не потребовалось. Скрежетнула петлями дверь спорткомплекса, и на изготовившуюся троицу обрушилась колоритная брань Николая Петровича:

– Устрицы иглокожие, селедки пересоленные, чтоб вам кишки вытошнить! Устроили, понимаешь, цирк… А ну разойтись!

Анисимов остановился, швырнул «розочку» под ноги. В его гляделках, уже не сощуренных, а вызывающе распахнутых, читалось: ладно… еще поквитаемся.

Фомичев положил кирпич на поребрик, стряхнул с ладоней пыль.

– Спасибо! – вполголоса, но со всей искренностью поблагодарил его Касаткин.

– Не за что.

Клочков подошел к ним, посмотрел в загривок уходившему Анисимову. Задумчиво поцокал языком, промолвил:

– Да… Это уже никуда не годится…

* * *

На следующий день перед тренировкой состоялось собрание команды. Игроки, которые накануне с упоением мутузили друг друга, сидели притихшие, внимали укоризненным словесам Клочкова. Он говорил, что хочет видеть «Аврору» сплоченным коллективом, а она расползается, рвется по швам, как измочаленная ветрами парусина. Свары и склоки разъедают ее изнутри. Как в таких условиях наладить игру?

Они безмолвствовали, кто-то кивал в знак согласия, кто-то, как тот же Анисимов, истуканствовал с каменным лицом. Касаткин ждал, что Петрович возьмется разбирать вчерашнюю драку на льду, а может, и до уличного инцидента доберется, что было бы совсем нежелательно. Но Клочков конкретики касаться не стал, лишь пристыдил «стариков» за то, что третируют молодежь. Резюмировал с неподдельной горечью:

– Не бывало такого раньше. Поддерживать надо молодых, помогать, а вы… Только о себе думаете, налимы ушастые…

Эта сентенция относилась непосредственно к «старикам», и, произнося ее, Николай Петрович буравил черными зрачками распухшую физию Анисимова. Но тот и бровью не повел, притворился непонятливым. Его наглая невозмутимость лишила Клочкова терпения, он оборвал свои рассуждения на тему коллективизма и перешел к деловой части. Сухо, без традиционных ругательных загибов, выдал:

– С сегодняшнего дня безобразия в команде прекращаем. Кого застану за дракой, выгоню взашей. И еще. Состав у нас обновленный, поэтому надо перевыбрать капитана. От «стариков» предлагаю кандидатуру Панченко, от молодых – Фомичева. За кого проголосует большинство, того и назначим.

Вот тут Анисимов не стерпел, сорвался с места.

– Это что же получается? А меня куда – на помойку? Я пять лет капитаном… на всех соревнованиях… Если кто недоволен, пусть скажет!

Он оглядел ряды сидевших вокруг товарищей. Недовольства никто не выразил, но и слов поддержки не нашлось. Даже Чуркин с Дончуком, ярые его сторонники, и те промолчали.

Николай Петрович парировал:

– Пять лет? А чего за эти пять лет команда добилась? Предпоследние места занимала, на волосок от вылета была… Нашел чем гордиться!

Анисимов не сдавался, брызгал слюной:

– Хотите на меня всех собак повесить? Команда проигрывала, а шишки в капитана?

– Валера, не спорь! – вступил в дискуссию Артем Панченко, наиболее рассудительный из старого состава «Авроры». – Менять так менять. Пять лет отбыл, дай другим попробовать. Хоть бы и молодым… Чем они хуже нас?