Я проигнорировала его попытку познакомиться и попыталась аккуратно положить Оливку в кресло-люльку, но она проснулась и начала кукситься. Стюардесса предложила пристегнуть ее к себе детским ремнем, если не получится уговорить на люльку. В итоге мне, как и Карине, принесли дополнительный ремень под дружный ор детей.

Я видела, как Карина сунула своему сыну маленькую коробку с соком, но он швырнул ее в стенку. Булатовский взрывной характер налицо. Бабушка суетилась рядом, перебирая без остановки детские стишки. Моя дочь оказалась не менее строптивой и протестовала против ремня. Она пыталась залезть ко мне в расстегнутую кофту и оттянуть майку, чтобы добраться до налившейся молоком груди. Стюардесса упорно настаивала, что нужно ее пристегнуть к себе спиной. Как только красногубая покинула салон, я расслабила ремень и дала Оливке грудь, чтобы она успокоилась. Я не понимала, что с ней происходит. Видимо, она чувствовала, что на этот самолет нам не нужно было успевать. Эх, знала бы я, кого встречу, я бы закрылась дома и не эвакуировалась ни при каких обстоятельствах.

Меня не только шокировала сама встреча, но и то, как себя вел Булатов. Вместо того, чтобы помогать матери своего ребенка, который тоже начинал капризничать при взлете, он спихнул все на мать и жену, да, я сразу заметила обручальное кольцо на правой руке, а сам доставал постороннюю девушку с ребенком. Уровень моей неприязни к нему только увеличился.

Но самые ужасные моменты ждали меня дальше. Мне пришлось с ним не только разговаривать еще, но и позволить ему держать мою дочь на руках.

***

Оливка измутузила всю мою грудь так, что она нещадно саднила. Соски болели даже от трения с тончайшим хлопковым бельем, вшитым в майку. Давно такого не припомню! Она то ела, то срыгивала съеденное на меня, грызла кулачки и истерила так, что стала горячей. Я, как назло, не взяла с собой жаропонижающее.

– Похоже у малышки зубки режутся, – подошла ко мне мама Максима и тут до меня дошло очевидное, я заглянула к ней в рот. Краснющие десны распухли и сверху, и снизу от передних зубиков. Привет, резцы, а что, по одному никак? Я кивнула, что она права. – Меня Марина зовут, давайте я с ней немного похожу, пока наш Кирюшка спит. Вы хоть немного отдохнете, кажется, к няне она не хочет идти. Ну что, попробуем?

Его сына зовут Кирилл?! У меня задрожали руки от услышанного. На несколько секунд я забыла, как дышать. Мне не послышалось?! Они назвали его Кириллом? Мне одной кажется, что это созвучное имя с Кирой? Они точно больные на всю голову с Кариной! Какая женщина в здравом уме позволит назвать своего ребенка в память о бывшей, да еще и погибшей? Или это я себя накручиваю? Судя по этой счастливой семейке, что летят на отдых с бабушкой, обо мне там и не вспоминают, так что это только мои наивные домыслы. Кирилл, да Кирилл. Красивое, сильное имя. Кирилл Максимович Булатов.

Я исподлобья взглянула на Макса. Он не скрывал своего любопытства. Он ждал моего ответа.

– Я благодарна за ваше предложение, но, боюсь, она к вам не пойдет. Она признает только меня и мужа, – на слове “мужа” я сделала жирный акцент, чтобы воздвигнуть между мной и прошлым железобетонные стены. – Сколько нянь мы перепробовали. Валентина единственная, кого она хоть иногда милует, но не сегодня.

Мне не хотелось обижать эту хрупкую женщину, я любовалась ее тонкой красотой и исходящим от нее светом заботы, тепла и любви. Мне она ничего плохого не сделала. Она, как и я, только пострадала от мужской части семьи Булатовых.

– Говорят, у меня волшебные руки, давайте все же попробуем, – она, не дожидаясь моего ответа, взяла капризульку на руки. Я замерла в ожидании нового концерта в ее исполнении. Но нет. Моя оперная дива притихла. И так забавно стала хватать за нос Марину.

– Я, кстати, Аделина. Простите за резкость. Не ожидала таких сюрпризов, – я встала, потянувшись, спина совсем затекла и невыносимо ныла от неудобного положения, да и вес Оливки давал о себе знать. – Я даже не взяла в ручную кладь жаропонижающее. Пойду спрошу у стюардов.

– У меня есть, я всегда с собой полчемодана лекарств ношу, а потом еще столько же обратно покупаю у местных. – Ее слова вызвали во мне вздох облегчения, сейчас дам лекарство и дочке станет полегче. – Максимушка, дорогой, достань мой чемодан. Там голубой пакет-аптечка, найди детский нурофен.

– Аделина Игоревна, давайте, я Оливию возьму, может пойдет? – Валентина измучилась чувством вины, что вместо няни она исполняла функции носильщика вещей и беспомощного наблюдателя.

– Не нужно, Валентина. Все в порядке, – я наблюдала, как Марина ходит по рядам с моей дочерью, театрально удивляется стенам самолета, лишь бы завлечь ее внимание. Я поймала себя на мысли, что Кирюшке повезло с бабушкой. Своего ребенка я лишила этой привилегии.

– Жаропонижающее, – подал мне лекарство Макс, задев меня пальцами, а меня опять обдало волнами жара и холода одновременно. Если честно, такая реакция тела на него, меня пугала. Я хотела бы интерпретировать ее однозначно как ненависть, но я была магистром кухонной психологии, самокопания, плюс десятки часов с моим специалистом, и все это ставило под сомнение мои умозаключения. – Вы больше не кусаетесь?

– Спасибо, – мне пришлось для приличия выдавить из себя благодарность.

Я начала читать на бутылочке инструкцию по дозировке, скандирую про себя “Кира, тьфу ты, Аделина, дыши, дыши, скоро этот кошмар закончится, и ты больше никогда его не увидишь”.

– А что же ваш муж бросил вас одну с ребенком в таком длинном полете? – Я поразилась наглости Булатова задать такой бестактный вопрос постороннему человеку. Как же он меня бесил! И волновал. И снова бесил. И я себя бесила! Я, как тогда, когда еще была с ним, под крышечку была полна самых разных эмоций и они буквально выплескивались из меня фонтаном.

– Думаете лучше для галочки ехать со своим ребенком рядом, а на самом деле все спихнуть на маму и жену? Мой муж не такой. Будь он сейчас рядом, не выпускал бы дочь из рук. Но некоторым приходится много работать, а не пожинать плоды стараний своих родителей, – я сначала ляпнула это, а потом только осознала смысл произнесенного и от напряжения аж язык прикусила. Что я несу?! Откуда Аделина может что-то знать об источнике его грязных денег?!

– Думаю, как из такого красивого рта выходят такие некрасивые и несправедливые слова, – он нисколько не смутился от моего ну очень прозрачного намека. Не смущалась и его жена, на руках которой спал сын. Она с интересом слушала нашу не светскую беседу. Я вспомнила, про их свободный стиль отношений, хочешь – ходи налево, хочешь – направо. – А еще думаю, что нет такой работы, которая помешала бы отцу быть рядом со своим ребенком, у которого режутся зубки.

Вот это ответочка! Меня сносило тайфуном эмоций от обиды за то, что он вот так спокойно, как ни в чем не бывало, будто и не клялся мне в вечной любви, все это время жил без меня, спокойно родил с Кариной ребенка, еще и гордится тем, какой он хороший отец, в то время как я месяцами сходила с ума, решаясь объявиться и дать нам второй шанс. Я-то рассчитывала, что он хоть немного будет скорбеть по своей жене, которая столько из-за него вынесла!

Дура! А-а-а-а! Какая же я дура! Ненавижу!

Мне стало так плохо, что я было рванула к Оливке, но в глазах потемнело и я схватилась за спинку кресла. Дочь, то ли из-за очередного приступа боли, то ли почувствовав мое состояние, резко закричала, и Марина с испуганными глазами поторопилась ко мне. Я поочередно, как в замедленном фильме, смотрела на нее с Оливкой на руках, на Карину с просыпающимся от нашего шума сыном, на Макса – и мне становилось все хуже.

– Простите, меня тошнит, отдайте Оливку няне, – я резко забрала дочь, всучила Валентине и побежала в туалет, прижав руки ко рту.

Меня полоскало в раковину с такой силой, что казалось я останусь без внутренностей. Меня выворачивало снова и снова. Я держалась за стены туалеты, чтобы не упасть. Глаза щипало от слез, которые как я не пыталась держаться, неуправляемой стихией, словно горная река, сносили все мои ментальные защиты хладнокровия. Я в очередной раз, рыдая навзрыд, вспоминала свою прошлую жизнь. Я только-только начала думать, что смогла приглушить воспоминания о нем, что моим страданиям конец, что начала жить нор-маль-но. Но нет. Он снова появился в моей жизни, пусть и на каких-то девять часов. Но я не дам ему разрушить то, что с таким трудом склеивала из осколков разбитой Кириной судьбы.

Не знаю, сколько я так провела в туалете, пока не пришла в себя. По ощущениям минут пятнадцать. Когда я открыла дверь туалета, не услышала плач дочери. Хоть одна радостная новость!

А потом я услышала и увидела то, что повергло меня в еще больший шок.

На коленях бывшего мужа скакали Оливка и его сын, они пищали, закатываясь от смеха, дергая в разные стороны его волосы. Он умудрялся удерживать обоих детей и смеялся вместе с ними.

Я думала, что всю самую большую боль я уже отхапала в своей жизни. Но нет. Благодаря ему, она разрасталась во мне новыми пульсирующими сгустками.

– Если вы еще раз, без моего ведома, хоть на секунду дадите мою дочь постороннему человеку, я уволю вас и дам такие рекомендации, что ни одна семья не захочет иметь с вами дело, – я оторвала от него протестующую дочь и, едва сдерживаясь, чтобы не орать на весь самолет, отчитала няню с расширенными от моего грозного вида глазами. – Я ясно выразилась?!

– Д-да, Аделина Игоревна, простите, мы дали Оливии лекарство и она сама прыгнула на руки к Максиму (она его еще и по имени называет?!), а п-потом вместе с мальчиком начала играть. Я не думала, что вы будете п-против, – она, заикаясь, дрожащим голосом объяснялась. Но мне было плевать!

Он не имел права прикасаться к моему ребенку! Он ни на что больше не имел права! Будь моя воля, я бы остановила самолет в ближайшем аэропорту и купила билет на первый же рейс домой.

– Аделина, – мама Макса пыталась тоже что-то вставить, но я не слушала, в моих ушах до сих пор звенел счастливый смех и визг моей дочери, обращенный к человеку, которого я ненавидела с каждой секундой все больше. Мое материнское сердце разрывалось. Этот ребенок мог быть нашим, если бы наши отношения не оказались большим мыльным пузырем, который, достигнув своего максимального размера, безжалостно лопнул.

Мне удалось утихомирить Лив и я аккуратно, стараясь не потревожить малышку, устроилась на кресле. Няня суетливо помогла установить его в лежачий режим. Меня всё ещё трясло внутри, но бессонные ночи дали о себе знать. Я задремала и проснулась от вошканья дочки, которая скидывала с нас плед, накинутый няней, пока мы спали.

– Спасибо за одеяло, – я хоть и смягчила тон, но нисколько не жалела, что сделала ей выговор. Только мать имеет право разрешать кому-то или не разрешать брать ее ребенка на руки. Она смущенно потупила взгляд, видимо, до сих пор переживала из-за недавней неприятной ситуации. – Попробуете взять Оливку минут через тридцать?

– Конечно, Аделина Игоревна, я бы с большим удовольствием, но она сегодня не желает со мной играть, – няня всем своим видом показывала угрызения совести и это уже раздражало. У меня не было желания любоваться ее скорбным выражением лица и без нее драмы в этом самолете было предостаточно.