– Подходите, леди и джентльмены! – зазывал Проныра из переулка. – У меня для вас необычная игра, от которой вы просто повыскакиваете из своих башмаков!

– Если он ещё не успеет украсть их, – проворчал Картер себе под нос. Пока дядюшка работал, солнце вдруг потускнело. И тут ни с того ни с сего Картера прошиб холодный пот. Хотя было почти лето, а деревья в соседнем парке покрылись зелёной восхитительной листвой, облака затянули солнце, и Картер задрожал. Он вытащил из сумки шарф и куртку, которые, к сожалению, тоже принадлежали не ему.

Так как всё равно приходилось следить за дядюшкой, Картер учился движениям его рук. Они были очень быстрыми (хотя Картер прекрасно знал, что собственные руки были быстрее). Способ, которым он вытягивал из прохожих деньги, назывался игрой в скорлупки.

В ней дядюшка использовал три ореховые скорлупки, перевёрнутые вверх дном, и сушёный горошек, который он клал на стол прежде, чем спрятать под одной из скорлупок. Затем он просил участников игры следить за тем, как скорлупки меняются местами. А когда Проныра останавливался, игроку следовало догадаться, под какой из скорлупок спрятана горошина.

– Это действительно выглядит просто, – сказал один из прохожих. – Я попробую.

– Превосходно, сэр! – дядюшка Проныра положил горошину на стол, накрыл её скорлупкой, а затем поместил оставшиеся две скорлупки с обеих сторон от первой. – Но для начала сделайте ставку. Да-да, кладите свой доллар на стол. А теперь не отрывайте глаз от скорлупки с горошком.

Он начал двигать скорлупки, меняя их местами. Глаза прохожего следили за скорлупкой, под которой, как он полагал, была спрятана горошина.

– Отлично, а теперь выберите скорлупку, сэр, – сказал дядюшка Проныра прохожему.

– Вот эта, – ответил тот. – Я точно знаю, что она. Я не сводил с неё глаз.

– Интересный выбор. – улыбнулся Проныра. Задержав на секунду дыхание, он приподнял скорлупку.

Картер покачал головой. Игроки никогда не угадывали – если только дядюшка Проныра сам того не хотел. Это происходило потому, что горошина на самом деле была спрятана за изгибом его пальцев. Всё это было лишь ловкостью рук – которая позволяла действовать так быстро, что окружающие этого не замечали. Картер знал, что ловкость рук была очень полезным навыком любого фокусника. Большинство из них пользовались этим, чтобы вытащить монетку из-за уха или засунуть карту в чей-нибудь карман, – так они зарабатывали улыбки и аплодисменты. Однако его дядюшка использовал ловкость рук отработанным навыком для того, чтобы забирать чужие вещи без ведома их хозяев.

Когда дядюшка Проныра поднял скорлупку, прохожий увидел, что под ней ничего нет.

– Мне очень жаль, сэр, но вы проиграли. Хотите попробовать снова?

– Но я ни на секунду не отрывал от скорлупки взгляд! – воскликнул прохожий.

– Мне очень жаль, но, кажется, оторвали, – сказал дядюшка Проныра, послав мужчине ослепительную улыбку. Но очарование в этот раз не сработало.

Может быть, это случилось потому, что мужчина напомнил Картеру его папу, или, может, попросту оттого, что он слишком много раз видел, как дядюшка дурачит своих жертв, но мальчик понял, что если он опять будет стоять и наблюдать за происходящим, то окажется ничем не лучше Проныры.

Поэтому Картер вышел из-за угла, за которым прятался и пошёл к столу Проныры. И чем ближе он подходил, тем шире становились глаза дядюшки.

– Это чистой воды мошенничество, не так ли? – спросил Картер прохожего.

– Что ты делаешь, мальчишка? – прорычал дядюшка Проныра. Челюсти его крепко сжались, на лбу начала пульсировать вена.

– Помогаю, – прошептал Картер. Старый пройдоха заморгал, словно от ярости на мгновение ослеп.

Прохожий схватил оставшиеся две скорлупки и отбросил их прочь. Никакой горошины под ними не оказалось.

– Ах ты никчёмный, грязный обманщик! – закричал он.

Дядюшка Проныра схватил деньги и скорлупки и, уклонившись от приближающегося кулака прохожего, развернулся и побежал по переулку так быстро, как только мог. Картер рванул в противоположном направлении. Сумка стучала ему по бедру.

Позади раздавались крики мужчины:

– Полиция! Этот человек – вор! Кто-нибудь, схватите его!

Не в первый раз Картер бежал от закона. И это было то, что он ненавидел больше всего на свете. Ведь он не сделал ничего дурного – по крайней мере, этому прохожему. И тем не менее если бы его поймали, то всё равно судили бы как соучастника. Поэтому-то он и убегал.

«Но однажды, очень-очень скоро, – думал он, – я всё изменю. Может быть, не сегодня. Может, даже не завтра. Но скоро. Я перестану убегать, осяду где-нибудь и спокойно заживу».

И если бы Картер не задыхался от бега, то он бы непременно рассмеялся. Неважно, на что он надеялся, но, пока мальчик находился с дядюшкой Пронырой, он никогда не смог бы иметь то, что хотел больше всего на свете: свой дом.

* * *

Проделав долгий путь, Картер вернулся к приюту, в котором они остановились. Оглядываясь через плечо, он пересёк переулок, поплутал в лабиринте улиц, затем вернулся, повторяя пройденный путь, чтобы увидеть, не преследует ли его полицейский.

Картер нервничал, думая о том, как встретится с дядюшкой.

Суровый ветер задувал под одежду и раскачивал сумку, болтающуюся на плече. Картер увидел дядюшку, который сидел на ступеньках. Когда Проныра заметил приближающегося мальчишку, он поднялся на ноги и выпятил грудь, словно разъярённая обезьяна. Картер вздрогнул, ожидая худшего. Но, к его удивлению, дядюшка лишь посмотрел на него, не проронив ни слова. И это было гораздо хуже любого крика, какой Картер когда-либо слышал от него, – ведь это было так непредсказуемо. Дядюшка Проныра отвернулся и шагнул внутрь, позволив двери чуть не хлопнуть Картера по лицу. Мальчик последовал за ним, и аккуратно прикрыв дверь, стянул ботинки. Дядюшка оставил за собой грязный след, тянувшийся через весь коридор. Картер его поспешно вытер.

– Холодная ночка, не так ли? – спросила госпожа Залевски с сильным польским акцентом. Это была вечно улыбающаяся старушка, которая добровольно взяла на себя все обязанности по кухне – она кормила тех, кто забредал в приют. Добрая женщина носила грязный синий передник и маленький сверкающий бриллиант на цепочке вокруг шеи.

– Ты выглядишь голодным. Не против, если я состряпаю тебе ужин? – спросила она.

– Нет, не стоит, – ответил Картер. Он не был голоден, хотя и не ел с самого утра.

– Чепуха, – сказала хозяйка, – подрастающий мальчик обязан есть как следует. Подойди, присядь-ка. Я приготовлю тебе бутерброд с поджаренным сыром и редиской.

– Бутерброд с поджаренным сыром и редиской. Звучит потрясающе, – признал Картер.

Так оно и было. Госпожа Залевски приготовила ему ошеломляющий бутерброд. Слово «ошеломляющий» обычно означает что-то плохое, но по случайному стечению обстоятельств это ещё означает и нечто восхитительное. Картер сел за стол в тихой кухне госпожи Залевски и съел самый тёплый, с расплавленным сыром, хрустящий и воистину ошеломляющий бутерброд – лучший из всех, что он когда-либо пробовал. Необыкновенные истории госпожи Залевски и её улыбка всегда согревали Картера и смешили до слёз даже после ужасного дня «работы» с дядюшкой Пронырой. Редко кто проявлял к нему такую доброту, поэтому Картер по-настоящему привязался к старушке. Она навевала ему мысли о дедушке с бабушкой и о том, какой могла бы быть жизнь рядом с ними.

– Дружок, а хочешь, я приготовлю тебе сок из чернослива? Обычно я добавляю в него этой вкуснющей апельсиновой пудры, когда мои трубы совсем забиты.

– Думаю, мои трубы в порядке, – хихикнул Картер. Дядюшка Проныра никогда бы не заговорил с ним о «трубах» и уж тем более никогда бы не стерпел смешок племянника.

Картер помог госпоже Залевски убрать со стола и помыл посуду, пока старушка рассказывала ему историю о своём детстве в Польше и России, а затем – о путешествии в Америку на корабле.

– Сколько же на борту было людей: как хороших, так и всяких жуликов. Бриллиант, который я ношу, принадлежал моей матери, а прежде – её матери, и матери её матери до этого. Я провезла его в матрёшке. Ну, знаешь, эта русская кукла, внутри которой кукла и так далее. Этот крошечный бриллиант – единственное, что напоминает мне о доме.

– И у меня был когда-то дом, – прошептал Картер.

– Что, дружок?

Картер покачал головой и не сказал ни слова. Он любил, когда госпожа Залевски говорила о доме. И ему было наплевать, что дядюшка Проныра считал это сентиментальным. Картер частенько задавался вопросом – как бы это было: снова иметь дом? Определённо, это было бы куда лучше, чем новая кровать в новом городе каждую неделю.

Вдруг в кухню ворвался дядюшка Проныра. Он сел и натянул для госпожи Залевски свою знаменитую фальшивую улыбочку.

– Мог бы я получить горячего супа и чашечку кофе, дорогуша?

– Конечно, родной, – отозвалась госпожа Залевски уже на полпути к погребу. – Позволь только принести побольше кофейных зёрен.

И как только она скрылась из виду, дядюшка Проныра наклонился к Картеру и прошептал:

– Сегодня произошла какая-то путаница, поэтому я хочу, чтобы ты всё исправил. Ты должен стащить у старухи бриллиант.

– Я не ворую, – ответил Картер. – И она не старуха. Она наш друг и кормила нас всю неделю.

– У нас нет друзей, – сплюнул дядюшка Проныра. – Разве я тебя ничему не научил?

– Ничему хорошему, – прошептал Картер.

– Что ты сказал? – прорычал Проныра. Он схватил Картера за руку, впившись ногтями прямо в кожу, но быстро отпустил, поскольку из погреба вернулась госпожа Залевски, держа в руке жестяную банку.

– О-о-о, спасибо, дорогуша, – его голос звучал необычайно сладко. – Ты лучше всех.

Когда дядюшка Проныра хотел чего-то от людей, он разыгрывал перед ними настоящее шоу. Его улыбка, которая выглядела довольно искренней, и неиссякаемые комплименты могли одурачить кого угодно. Но Картер видел его насквозь. К сожалению, госпожа Залевски была не настолько проницательна. Улыбнувшись, она принялась варить кофе для дядюшки Проныры.

Когда Картер думал о том, как легко его дядюшка дурачит людей, ему становилось тошно. Как и волшебство, улыбки могут растопить любое сердце – но за ними можно спрятать тёмные намерения.

Ночью Картер проснулся от скрипа двери. Он лежал на холодном деревянном полу, и, хотя ещё было темно, он увидел, как дядюшка плюхнулся неподалёку, любуясь маленьким, сверкающим бриллиантом на тоненькой цепочке. Картер мгновенно его узнал. Это был бриллиант госпожи Залевски.

Мальчику стало не по себе. Гнев распирал его всё больше и больше, он весь дрожал от возмущения и не смог сдержаться. Картер закричал:

– Зачем ты это сделал? Обманывать людей игрой в скорлупки – это одно, но воровать что-то дорогое у человека, который был к нам так добр, – это совсем другое! Госпожа Залевски этого не заслужила! Она хороший человек. А тебе наплевать на всех, кроме себя самого!

Дядюшка опустил цепочку в карман, перемахнул через комнату и толкнул мальчика, впечатав в стену.

– Я вырастил тебя, заботился о тебе, научил тебя всему, что знаю сам, и вот как ты мне отплатил? – прорычал Проныра, обдавая Картера кислым дыханием. – Если ты думаешь, что без меня справишься лучше – пожалуйста, вперёд! Сейчас тебе кажется, что ты такой хороший – посмотрим, как ты заговоришь, когда твой желудок взвоет от голода, и ты будешь настолько слабым, что не сможешь даже ноги таскать. Вот тогда ты сам пустишься во все тяжкие – и дело цепочкой не ограничится!

– Нет, ни за что, – воскликнул Картер. Оттолкнув дядюшку, он схватил сумку и выбежал из комнаты. И только на полпути к лестнице он разжал кулак, чтобы посмотреть на цепочку с бриллиантом госпожи Залевски.

Дядюшка Проныра был не единственным, чьи руки были необыкновенно ловкими.

Когда Картер вбежал в кухню, он увидел рыдающую старушку.