Витамина Мятная: Холмы Фейри. Я тебя присвою

#ХОЛМЫ_ФЕЙРИ

Да, все деревенские знали, что в холмах меж холодных камней живут эльфы, это ни для кого не было секретом. Просто никто из местных не хотел с ними связываться, да и встречаться лишний раз не спешил. У эльфов специфическое чувство юмора, а шутки посмертельнее стихийного бедствия будут. Фейри не умеют любить и сострадать, не прощают обид и мстят за малейшую неучтивость. Они любят и присваивают себе все красивое. Фейри владеют чарами, не стареют, живут вечно и презирают людей. Вот с одним таким мерзавцем я и заключила сделку, чтобы спасти свою невинность.

***

«Холодные камни холодной рукой не трогай, не надо, и рядом не стой. Не слушай их песни, не пей их вино… Холодные камни утянут на дно!»

***

Что дно реки, что дно болота, да хоть подземные чертоги фейри – мне было уже все равно! Мои сокровенные мечты и робкие надежды разбились вдребезги. Впереди меня ничего не ждало.

Пачкая юбки в грязи, не разбирая дороги, я бежала в холмы. В лапы фейри, к гибели и смерти.

Да, все деревенские знали, что в холмах меж холодных камней живут эльфы, это ни для кого не было секретом. Просто никто из местных не хотел с ними связываться, да и встречаться лишний раз не спешил. У эльфов специфическое чувство юмора, а шутки посмертельнее стихийного бедствия будут. Фейри не умеют любить и сострадать, не прощают обид и мстят за малейшую неучтивость. Они любят и присваивают себе все красивое. Фейри владеют чарами, не стареют, живут вечно и презирают людей.

Деревенским кое-как удавалось откупиться от них мисками с молоком, мелкими подношениями, пропавшими вещами и скотом, угнанным на болота. Утолив жажду веселья, эльфы уходили, не трогая людей.

Сами же смертные редко ходили в холмы, старались избегать эльфийских болот, а на вересковые пустоши забирались только от самой безнадежной нужды. И то с оглядкой и боясь встретиться с хозяевами холодных камней. Местные давно смирились и привыкли так жить. В страхе.

Мало кто мог забыть, что фейри рядом. Никто из деревенских не смел просто так тревожить сказочный народ на их территории.

Одна я осмелилась пойти против всех правил.

Но мне было уже на все наплевать.

Пусть лучше жители холмов разгневаются на меня, превратят мое сердце в камень или затанцуют до смерти, сгубив в топях, или заманят в свои подземные чертоги, что прячутся средь холодных камней и вереска. Лучше стать болотным огнем, чем уготованная мне судьба.

Жизнь, даже такая трудная и горькая, что была у меня до сегодняшнего дня, потеряла всякий смысл. И я взбунтовалась.

С матушкой Мод жилось непросто. С детства она обращалась со мной больше как со служанкой, чем с дочерью. Я была ребенком-подкидышем, найденным в холмах, и умерла бы там, если бы старая Мод не подобрала меня и не вынесла к людям. Вылечила и выходила.

Об этом она никогда не забывала напоминать. Особенно ведьма напирала на то, что я должна быть ей безмерно благодарна за ту жизнь, которую она мне дала.

Потому что я подкидыш, без сомнения, внебрачный, нежеланный ребенок, а возможно, и эльфийское отродье. Но деревенские, хоть и держались со мной отчужденно, в это не верили. У меня не было никаких признаков фейри. Ни остроконечных ушей или сияющих глаз, ни божественной красоты, ни чар, ни бессмертия.

Хотя кое-чему волшебному у старой Мод я научилась. Ведьма не стремилась передавать мне знания, я сама невольно нахваталась от нее разных умений. В частности – навыков в защите от влияния фейри. Именно с такими проблемами обычно приходили к ведьме. Полечить зачарованную скотину, снять морок или проклятье, избавить от влияния эльфов.

К ней приходили незадачливые пастухи, случайно попавшие на пирушку к эльфам и попробовавшие их вино. Теперь они уже не могли забыть той стороны: чары фейри, как хищник, поймавший добычу в сети, тянули их обратно. За помощью приходили пастушки и доярки, у которых коровы вернулись с пастбищ без молока или скисло все надоенное. И просто недалекие деревенские дурни, что, заслышав музыку фей в холмах, пускались в пляс, а потом не могли остановиться. Они так и приплясывали на пороге старой Мод, пока та не снимала с них чары.

Реже к ней приходили, чтобы вернуть украденного ребенка или проверить своего несносного крикуна, не дававшего родителям ни минуты спокойствия, не подменыш ли?! А может быть, для того чтобы найти и вернуть человека, потерявшегося в холмах (пока он еще жив), или выкупить заключившего с эльфами сделку.

Поговаривали, что темными звездными ночами сами фейри приходят к матушке Мод за помощью. Если такое и было, то гости с той стороны исчезали с рассветом.

Мод занималась колдовством, и это единственное, что она делала. Все остальное хозяйство было на мне. Старуха ни разу не взяла в руку тряпки или кастрюлю с того момента, как мне исполнилось три года.

Я терла, скребла, готовила и убирала, ходила за скотиной. Даже варила зелья или, если самой Мод было лень, плела и мастерила обереги против сияющего народца. Все с неизменным покорным: «Да, матушка! Сию минуту, матушка! Как скажете, матушка!».

Но из года в год во мне копилась горькая обида. Ни разу я не услышала и слова благодарности.

Она не считала меня своим ребенком и наследницей, но при этом требовала, чтобы я непременно называла ее «матушкой» и благодарила за все, что она для меня сделала.

И хоть ведьма многое могла, поток людей, желающих помощи, мельчал, эльфы притихли и затаились в своих холмах (а может быть, и уснули). Наконец людской поток превратился в редкие частные визиты. Денег не стало вовсе, и тогда, чтобы хоть как-то заработать, Мод придумала сдавать меня в наем соседям.

Для того чтобы жать пшеницу или молотить зерно, я была слишком слаба, но вот с домашней живностью и хозяйством я ладила, как никто в деревне. В моем присутствии пироги поднимались выше, коровы телились легче, куры неслись чаще. Так я и подрабатывала служанкой то в одном доме, то в другом за еду и монеты для старой Мод, на которые она беззаботно жила.

Это продолжалось из года в год, пока на меня не положил глаз младший сын мельника и мой мир не перевернулся.

Впереди меня ждало еще большее горе. Боль, несправедливость и обида преследовали меня с самого рождения. Теперь к ним присоединились унижение и страх.

Как ни старалась я сохранить все в тайне, старая Мод сразу же узнала о том, что сын мельника не дает мне проходу. Мельник посулил за меня ведьме золота, и та, не моргнув глазом, продала меня, словно какую-то корову. А чтобы я не смогла уйти из дома мельника, меня решено было выдать замуж.

Старшие братья давно были оженены. Прислуживая в их доме, я видела их жен, двух тихих женщин неопределенного возраста, тощих, в серых бесформенных балахонах, вечно испуганных, смотрящих в пол и замотанных в платки до глаз. Они боялись даже своей тени и безропотно выполняли все приказы.

Замужество – далеко не то, о чем я мечтала.

Но ведьма и слова не дала мне сказать, резко отрезав:

– Мельник богаче всех в трех деревнях, свое огромное наследство он поделит между сыновьями. О таком муже каждая деревенская девка мечтает, да не про их зубы пряник. Даже слушать не собираюсь твои неблагодарные речи. Что такая, как ты, в этом может понимать? Вот помру, кто о тебе позаботится? А так будешь при муже в достатке и сытости! Да и возраст у тебя уже весь вышел, восемнадцать годков, того и гляди в старых девках останешься!

Сама Мод помирать и не собиралась, она планировала припеваючи жить на деньги от моей продажи.

Выбора мне не оставили, убедив, что для безродной сиротки свадьба с богачом – самый лучший вариант. Я смирилась, хотя внутренне вся кипела.

Старуха не дала ни медяка в приданое, заявив, что я сама сделаю все, что требуется для торжества, еще раз доказав, какое я выгодное приобретение для семьи мельника.

Оказалось, что в доме ведьмы мне ничего не принадлежит. Мод выдала самое старое и рваное платье и отправила в дом к мельнику.

Я смирилась и с этим в надежде обрести кров и семью. Меня продали, назад ведьма не пустит, больше не куда было идти.

Мне пришлось устраивать собственную свадьбу. Так много я никогда еще не работала, три дня, полные забот и хлопот, в конце которых меня запирали в сарае мельника, объясняя это тем, что жить под одной крышей с женихом до свадьбы грех. Но что об этом может знать распутная деревенская девка, как я?

«Если не выскочила замуж в четырнадцать – либо развратница и не девица, либо дефекты какие есть и никто взять не захотел! А раз такое дело, пусть эта безродная благодарна будет, что на нее хоть кто-то глаз положил, в особенности такой пригожий молодец, как сын мельника!» – судачили деревенские кумушки, с завистью перемывая мне косточки.

Ночью, накануне свадьбы, когда я, наработавшись за день, без сил и сна лежала на соломе, замок на двери сарая звякнул.

Внутрь тихо вошла одна из жен сыновей мельника, боязливо поставила фонарь на пол, и скользнула вон.

Я, испугавшаяся мести деревенских девиц, которые сами мечтали окрутить последнего свободного сына местного богача, сползла с рваного пледа и забралась на сеновал под самый потолок, притаившись в темноте.

Мало ли что могло прийти деревенским девкам в голову, например, избить меня перед свадьбой, а то и испортить лицо, изрезав кухонным ножом, в надежде, что жених от меня откажется.

Я не на шутку боялась разборок и расправы. Пригожих женихов в деревне мало, говорят, многих парней сманили и сгубили в холмах фейри, выбирать девицам не из чего, хватай последнее или позорно оставайся в девках. Так что деревенские невесты готовы были с особой жестокостью побороться за последних свободных парней.

К моему удивлению, в сарай вошли, озираясь и нетвердо стоя на ногах, сыновья мельника. Увидев пустой мою жалкую постель, навязанный мне жених и его братья завертели головами по сторонам. Не зная, чего ждать, я замерла, как мышь под веником, в своем тайнике и не ошиблась.

Не найдя меня на месте, братья рассредоточились и, поднимая фонари повыше, начали рыскать по сараю.

– Ей, ты где? – Сыновья мельника заглядывали во все углы, приподнимали мешки и ворошили солому. – Иди к нам, не стесняйся, развлечемся. Все равно завтра одной семьей станем. У нас с братьями все общее!

– Свадебку сыграем, с женами познакомим! С кем из нас жить захочешь, с тем и останешься, не забывая, конечно об остальных.

Они говорили достаточно громко, а это означало, что мы здесь одни и братья ничего не опасаются, потому-то и заявились все трое с таким недвусмысленным предложением.

Я в ужасе вспомнила тихих забитых женщин невзрачной наружности, неприметных и покорных своей судьбе. Видно, и с остальными своими женами братья поступили таким же образом, заставив жить со всеми тремя разом, подчинив общей воле. Для себя я такой участи не хотела.

– Не могла же она раствориться.

– Думаешь, все-таки дочь ведьмы?!

– Приемная!

– Эльфы ее, что ли, украли?

– Замолчи! – шикнул один брат на другого. Все трое перекрестились и сплюнули при упоминании веселого народца.

– Здесь она. Дурит просто. Цену набивает, – убежденно сообщил младший сын мельника, тыкая в солому вилами. – Думает, если больше кочевряжиться, ее за девицу примут.

– Всем известно, что ведьмы в холмы шастают. А старуха Мод никогда среди приличных не слыла. Говорят, и приемыша своего всякому научила.

Так вот как думает обо мне сын мельника? Вот почему он меня выбрал? Решил – соглашусь на разврат?!

От их речей у меня потемнело в глазах и закружилась голова, внутренности стиснуло льдом. Это был только первый удар.

Я была на грани обморока, но изо всех сил сражалась с небытием, с ужасом представляя, что будет, если меня найдут здесь без чувств. Замужество произойдет быстрее, чем я думала.