– Степанида Фёдоровна! – ахнула фельдшерица.

– Ай, молодца! – задорно выкрикнул Митрич. – Ну, Степанида, ну огонь-баба!

– Тьфу на тебя, конь плешивый, – вернула комплимент бабулька.

– Пампушечка моя, дождик пошёл, бельё занести бы… – забормотал Иван Лукич, утёрся ладонью и попытался перевернуться на бок.

– Это он кого пампушечкой обозвал? – оживлённо воскликнула Степанида. – Люську свою, что ли?

– Так она ж вобла воблой, – поддержала Зиночка.

– Корма у неё что надо, да и спереди порядок, – хохотнул Митрич.

– Корма? Что корма? Помокли? Сгорели?

Иван Лукич подскочил в гробу, как подорванный. Попытался подняться, но у него не получилось. Председатель с размаху завалился на спину и замер, таращась в потолок.

– Что со мной, Люсенька? – простонал Звениконь голосом смертельно больного человека. – Что-то нехорошо мне, голова кружится и общее недомогание…

– Какая я тебе Люсенька? – передразнила Степанида. – Глаза разуй-то! Да и не дома ты!

– Степанида Фёдоровна? – слабо удивился Иван Лукич. – Вы как здесь? А я где? – заволновался председатель, приподнялся в гробу и тут сообразил, где он лежит.

Со щёк мужчины, только что пышущих деревенским здоровьем, опять стекли все краски.

– За что? – проблеял Звениконь.

– Хватит ныть! – рявкнула Степанида. – Пришёл в себя? Вылазь! Не для тебя гроб готовила. Ишь, разлёгся в грязной обуви! А мне стирай потом! Вона, и кружавчики помял, ирод. А ну, вылазь! Кому говорю!

Старушка смотрела на очнувшегося односельчанина, сурово поджав губы.

– Гроб? Какой гроб?

Председатель растерянно глянул на нас, потом опустил глаза вниз, обнаружил себя, сидящим в домовине, и букетик цветов, скатившийся ему в ноги. Подпрыгнул на месте, плюхнулся обратно, неудачно завалился на бок. Деревянный ящик перевернулся и под ругань Степаниды перевернулся.

Председателя накрыло кружевным покрывалом и домовиной. Я шагнул к мужику, подхватил гробовину за край, приподнял и поставил на пол. Тихо подвывая, то и дело поминая какую-то мать, Иван Лукич распластался на полу в позе большого неуклюжего жука, шевеля руками и ногами. Чуть погодя председатель поднялся на четвереньки, затем с моей помощью принял вертикальное положение.

– Ты какого чёрта, дура старая, в гроб залезла? – без перехода, моментально озверев, заорал Звениконь на Степаниду.

– Ты кого дурой старой назвал, Лукич? – взбеленился Митрич, подскакивая к председателю. – А ну, извинися перед женсчиной! – потрясая кулаком, завопил дядь Вася.

– А ну, цыц, петухи ощипанные! – командным голосом рявкнула бабулька божий одуванчик. – Раскукарекалися!

Да так рявкнула, что я не зааплодировал от восторга. Воплем примерно такой же мощи будил нас старший сержант Рыбалко, когда я служил в армии. Сколько лет прошло, а до сих пор помню, как вскакивал с койки, не продрав глаза, на чистом автомате. Просыпался уже на бегу, по дороге к умывальнику.

– Учётчица! – гордо приосанившись, крякнул Митрич, подкрутив несуществующий ус.

– Фёдоровна! – раненым зайцем заверещал Иван Лукич, тут же сменив тональность. – Ты с какого ляду в домовину полезла, а?

– Так примерить, – внезапно засмущалась старушка, вмиг растеряв весь боевой пыл.

– Чего? – в три голоса завопили председатель, фельдшерица и дядь Вася.

Я тихо давился смехом, наблюдая за бесплатным цирком из первого ряда, так сказать. Отошёл к окну, облокотился на стенку и не отсвечивал. Присесть на подоконник не рискнул, не дай бог, обвалится.

– Чего ты сделала? – в абсолютной тишине переспросил Иван Лукич.

– Примерить решила, – огрызнулась Степанида.

– Да с какого рожна, Степанида Фёдоровна? – устало вздохнула Зинаида.

Бабулька зыркнула на неё, недовольно поджала губы, но потом всё-таки поведала нам свою душещипательную историю.

– Иак, а что? – начала она. – Я у тебя на приёме надысь была?

– Была, – подтвердила фельдшерица.

– Вот! – бабка обвела нас взглядом победителя.

– И что? – встрял Митрич.

– А то, старый пень! Михална мне сердце-то послушала, и говорил: хикардия у меня. Вот! – Степанида гордо выпрямилась. – Так и помереть, говорит, недолго. Нервничать нельзя, отдыхать больше, – перечисляла старушка, старательно загибая пальцы. – А когда тут отдыхать? То уборка, то засолка, то огород! Помочь ить некому! У всех свои дела! Где тут матери дела поделать? – распалялась бабулька. – На работе суета, дома полно людей.

– Да тише ты, угомонись, – поморщился председатель.

Митрич стоял и восхищённо таращился на раскрасневшуюся Степаниду. На лице его застыла блаженная улыбка, дядь Вася явно вернулся мыслями в свою молодость. В ту саму пору, когда сцепились из-за него Стёпка и покойная Таисия.

– Степанида Фёдоровна, я ж вам капельки прописала, – встряла Зинаида. – Вы их пьёте?

– Пью, всё, как велено, утром и вечером, – кивнула бабушка.

– Да ты ещё нас переживёшь Стёпушка. Какие твои годы! – ухнул Митрич.

– Тебя так точно, конь плешивый, – хмыкнула подруга дней его суровых.

– Ну, хорошо, – повысив голос, снова заговорил Иван Лукич. – Решила ты, Степанида, гроб примерить. Тьфу ты, и ведь взрослая баба… женщина! А ума… – Звениконь махнул рукой и продолжил. – Домовину ты откуда взяла?

– Так я Рыжего попросила, он и притащил, – с готовностью объяснила старушка.

– Пьёт? – печально вздохнул Митрич.

– Пьёт, – кивнула баба Стёпа.

– Но почему сюда-то? У тебя что, своего дома нет? Тащи к себе и выставляй во дворе. Там и примеряй сколько влезет! – рявкнул председатель, не выдержав накала страстей.

– Да ты что, Лукич, белены объелся? Михална, он головой-то не сильно повредился, когда бухнулся? – возмутилась Степанида.

– Теперь-то что не так? – устало вздохнул Иван Лукич, вытащил из кармана огромный клетчатый платок и промокнул лоб.

– Всё! дома у меня что?

– Хозяйство, – первым откликнулся Митрич.

– Хозяйство имеется, верно, – фыркнула Степанида. – Дома у меня семья! Дочка с зятьком, да внуки на побывке. Ну и Коленька мой, куда ж ему деться.

В этот момент мне показалось, что бабулька едва сдержалась, чтобы не показать Митричу язык. Мол, проворонил своё счастье, теперь локти кусай. Дядь Вася печально вздохнул и полез за очередной цыгаркой. Надо бы выяснить у него, где такой знатный табачок берёт.

– И что? – прервал мои мысли председатель.

– А то, дурья твоя башка! – Степанида упёрла руки в бока и сверкала глазами. – Коленька мой увидит меня в гробу, опечалится. А то и с перепугу помрёт, родименький! Останусь без кормильца!

– Ну, дура баба, как есть дура! – плюнул председатель, махнул рукой и вышел из комнаты, не оглядываясь.

За ним побежала Зинаида.

– Иван Лукич, вы меня до дома-то подвезёте?

– Подвезу, чего уж… – пробурчал председатель уже на выходе.

– Чегой-то я дура? А? Ты сам подумай, Лукич! Дом-то пустой, нет тут никого. Вот я и того! А тут вы! Я ж не знала! А всё ты, конь плешивый!

Степанида зыркнула на опешившего Митрича и метнулась вслед за Зиной и Звениконем.

– А я-то с какого боку?

Дядь Вася отмер и пошёл следом за весёлой компанией. Через минуту я остался совершенно один в комнате с домовиной по центру.

Глава 6

Тишина. Благословенная тишина. Я не торопился исследовать своё новое жилище. Успеется. Я смотрел на гроб посреди комнаты и улыбался, как дурак. Ну а что? Степанида жива, я жив, молод и полон сил. Передо мной открываются новые горизонты. Прорвусь, не впервой. И не из таких передряг выбирался.

Я отлип от стены и осмотрелся. Похоже, домишко давненько не ремонтировали. Точно, кажется, Митрич сказал, что покойная хозяйка была одинокая. А если она ещё и в возрасте Степаниды, неудивительно, что дом такой запущенный. Ничего, это я поправлю. Свой дом в той, будущей жизни, я тоже брал не с евроремонтом. Руками работать люблю, практически всё умею делать сам. Так что к Новому году сделаю из развалины конфетку. Главное, инструменты раздобыть.

Я улыбнулся и познакомиться со своим хозяйством. Прошелся по комнате. Половицы скрипели, кое-где доски проседали. Похоже, под полом голые балки и никакой стяжки. Но покрытие отложу на летние каникулы. Так, а в этих краях лето, вообще, есть и насколько оно длинное?

Окна помою, занавески постираю. Чёрт, а ведь стирать придётся ручками, как в армии, стиральной машины-то нет, и не предвидится. Хорошо хоть электричество есть. Я щёлкнул выключателем, лампочка под потолком мигнула и озарила комнату тусклым светом. Где-то минут пять ей понадобилось на то, чтобы разгореться в полную силу.

Похоже, с проводкой беда, или напряжение скачет. Ещё одна мысленная пометочка. Работы предстоял вагон и маленькая тележка, но меня это не пугало. Скорее, радовало. В своём том доме, который остался в двадцать первом веке, я порядки навёл. За пару лет всё переделал под себя и свой комфорт. Последнее время возился по мелочи для поддержания порядка, да бездельничал. Короче, начал скучать потихоньку. А тут поле непаханое и есть где развернуться фантазии. Хотя скорее смекалку придётся подключать, что где достать, на что выменять, где покупать.

Село небольшое, судя по тому, что я успел увидеть, пока меня везли к дому покойной Таисии. Уверен, магазин тут один. Сельпо, в котором три отдела: бакалея, гастроном и хозяйственный в одном помещении. Думаю, в нём и под запись можно будет отовариться. Главное, на работу устроиться, чтобы зарплата была.

Так, мысленно беседуя сам на сам, я обходил свои неказистые владения. Радуясь тому, что весь домишко и двор в моём полном распоряжении. Одна беда – мебели совсем нет. Стул, на котором постельное бельё сложено. Стол кухонный, колченогий, на который тяжелее чашки без воды лучше ничего не ставить, чтоб не развалился. Трехногий стульчик возле него.

Что ещё? Печка, коробка с галетами неизвестного года, маленькая пачка чёрного чая, больше похожего на серую траву. Неплохая добыча. Сегодня перетопчусь, а завтра прогуляюсь в магазин. Живём, Саныч. Живот заурчал, недовольный моим «перетопчусь», откровенно намекая, что пора бы и честь знать, закинуться чем-нибудь, желательно едой. А вот с этим как раз таки проблема.

И всё-таки я поставил чайник на плитку, чтобы вскипятить воду. Голод не тётка, на безрыбье и кипяток станет итальянской аквакоттой. На пенсии чего только не придумаешь, чтобы разнообразить досуг. Вот я и увлёкся кулинарией. Суп из воды – изобретение итальянцев. Тут всё просто: варёная вода с солью, кусочек зачерствевшего хлеба и любая трава. В моём случае просто вода с солью и залежалыми галетами. Благо задубевшая соль нашлась в жестяной консервной банке.

Неказистую кастрюльку тоже отыскал на полке, прикрытой пыльной занавеской. Перелил воду из чайника в посудину, прикрыл крышкой и задумался. Галеты покрошу вместо хлеба в воду, посолю и готово.

Тут мне пришла в голову гениальная мысль: исследовать двор на предмет заброшенного огородика. Ну не может такого быть, чтобы у деревенской женщины, пусть и одинокой, не оказалось хотя бы пары грядок. Тот же укроп растёт, как сорная трава. Можно будет добавить для аромата. А уж если крапиву или одуванчики отыщу, так и вовсе супец получится что надо.

Я с сомнением посмотрел на самодельную электрическую плиту, но всё-таки прикрутил огонь под кастрюлей и вышел во двор. Смеркалось. Решил, что справлюсь без огня. Окинул взглядом территорию, прикинул, где может находиться огород. Довольно кивнул сам себе, обнаружив плетень, отгораживающий основной двор от заднего, и двинулся в ту сторону.