Я продолжал молча наблюдать за представлением, медленно продвигаясь вслед за мужчинами в сторону дома. Иван Лукич снял со столбика привычный деревенский запор: петлю из проволоки, толкнул калитку, и она едва не пришибла незадачливого председателя.

– Ох, я кому-то задам! Никаких отгулов, ироды! Если учитель смоется, вы у меня премий пятилетку не увидите, – тихо прошипел Звениконь. – Я тебя что просил?

– Так я Фёдора отрядил на это дело, – громким шёпотом оправдывался Митрич.

Шёпот у него выходил так себе, но я делал вид, что любуюсь видами и ничего не слышу.

– Митрич! Это что за саботаж? – повысил голос председатель, когда калитка всё-таки распахнулась, но при этом повисла на одной петле. – Простите, Зинаида Михайловна! – сконфузился от собственного выражения.

– Да ничего, я привыкла, – пропела фельдшерица.

Только сейчас я заметил, что девушка вышла из машины и вместе со мной наблюдала за театром двух актёров, но за нами не пошла.

– А я чего? Это всё Рыжий, – философски заметил Митрич.

– Рыжий – это Фёдор? – уточнил я, пытаясь разобраться в местной Санта Барбаре.

– Рыжий – это Николаич, а Фёдор – балбес, – категорично заявил дядь Вася.

После этого я оставил попытки понять, о ком идёт речь. Потому познакомлюсь.

– Вы проходите, Егор Александрович, – натужно улыбаясь, председатель пригласил меня во двор. – Вот там туалет. Ключ… куда я задевал ключ… – Звениконь зашарил по карманам, сам же в это время продолжал выпытывать у Митрича информацию. – Вы уж простите, удобства у нас деревенские, громко мне, и тут же потише дядь Васе. – Ты ему всё объяснил?

– Объяснил, – кивнул Митрич. – А толку?

– Пьёт?

– Пьёт, – подтвердил Митрич.

Председатель тоскливо вздохнул, покосился на меня и поднялся на крыльцо, вытащил ключ из кармана и принялся тыкать в замочную скважину.

– Да не переживайте вы так, починю, – утешил я моих сопровождающих.

И Митрич, и Звениконь тут же смолки, скептически глянули на меня, но комментировать заявление столичного гостя не стали. Я ухмыльнулся: на лицах мужиков читался откровенный скепсис. Ну, поживём – докажем. Главное, чтоб в этой халупе инструменты были. Сделал себе мысленную пометку спросить у Митрича, где раздобыть хотя бы молоток и гвозди, заодно и тряпку с ведром. Думаю, внутри дом такой же запущенный, как снаружи.

– Ну вот вы и дома, Егор Александрович, – радостно возвестил председатель, распахивая двери. – Проходите, не стесняйтесь. Вот тут, значит, сени. Полочка, вешелочка. Печка, стало быть. Дровами мы вас обеспечим, вы не сомневайтесь.

– Готовит в печи надо? – немного напрягся я.

В своей жизни я чего только не пробовал, много чего умел. Но вот готовить в настоящей русской печи не доводилось.

– Что вы, что вы, – замахал Иван Лукич. – Тут у Таисии и кухонька за занавесочкой, и печка электрическая. Вот она, плиточка, и посуда имеется.

Иван Лукич тут же щёлкнул кнопкой, демонстрируя наличие в ломе света.

– Кто такая Таисия? Это вы меня к ней подселяете, что ли? – удивился я.

Честно говоря, не хотелось бы иметь в соседках любопытную бабульку, сующую нос в мои дела.

– Так померла Таисия, – провозгласил Митрич. – По этой весне и померла. Дом ничейный и стоит с тех пор. Семьи у неё не было, теперь, стало быть, учительский дом будет. Принимай, Егор Ляксандрыч.

С этими словами Митрич решительно отдёрнул занавеску, которая отгораживала импровизированную кухоньку от общей комнаты. И театрально махнул рукой, указывая на квадратные метры деревенской избушки.

– Ой, мамочки, – неожиданно взвизгнула Зина за моим плечом, непонятно когда объявившаяся в доме. – Покойная Таисия вернулась! И гроб с собой приволокла!

– Зинаида Михална, – укоризненно начал председатель. – Как вам не сты-ы-ы-ы… – завыл Звениконь, тыча пальцем в гроб, который стоял по центру комнаты.

В том гробу вместо царевны лежала старушка божий одуванчик в белом платочке, с улыбкой на сухих бесцветных губах, с букетиком полевых цветочков в руках, скрещённых на груди.

Глава 5

– Ы-ы-ы-ы… – тянул на одной ноте председатель, потом вдруг внезапно заткнулся и растерянно произнёс. – Это не Таисия.

– Знамо дело, – подтвердил Митрич. – Таисия и при жизни-то красавица не была, а как померла, так и вовсе подурнела. Ну-ка, посчитай, сколько с весны-то прошло? Да и как бы покойница сюда пробралась? Ещё и с гробом? – дядь Вася почесал затылок.

– С-с-с-с… – засвистела возле меня Зинаида, которая от испуга ухватила меня за руку и теперь не отпускала.

– Чего ссыкаешь? Нормально говори, – буркнул Митрич.

– Степанида! – выкрикнула Зиночка.

– Чего Степанида? Думаешь, она приволокла гроб с покойницей? А что, Стёпка может, – задумчиво протянул Митрич. – Она по молодости ого-го, огонь-баба была… А со Таиской они завсегда в контрах были. Мужика по молодости не поделили, вот и лаялись на пустом месте, – пояснил знаток женской натуры.

Я молчал, не встревая в дискуссию, разглядывал бабку, лежащую в гробу, и что-то в ней казалось мне неправильным. Вот будет весело, если я оказался в какой-нибудь альтернативной реальности, и сейчас покойница восстанет из гроба, да как пойдёт всех кусать. Хотя нет. Это уже на апокалипсис с зомби похоже.

– Это из-за кого, из-за дядь Коли, что ли? – полюбопытствовала Зина, дослушав до конца рассуждения Митрича.

Я с удивлением покосился на девушку: интересно всё-таки устроен женский мозг, только что орала, вон, даже руку мою до сих пор не выпустила, а стоило услышать сплетню, сразу весь страх прошёл.

– Не, Стёпка за Кольку назло мне вышла! – горделиво приосанившись, заявил дядь Вася. – А Таисия…

– Да кому ты сдался, конь плешивый! – раздался сердитый незнакомый женский голос. – Я за Колю маво по любви вышла! А Таська твоя стерва была, стервой и померла!

– Ы-ы-ы-ы… – завыл Иван Лукич, выпучив глаза, тыча пальцем в сторону гроба.

– Лукич, ты чего глаза пучишь? Сердцем, что ли, плохо? Зинка, хватит орать, не видишь, председателю поплохело. Давай, качай его. Ещё помрёт, неровен час, куда нам без председателя тогда?

Я переводил ошалелый взгляд с бабки, восставшей из гроба на заикающегося Ивана Лукича, который побледнел до синевы и застыл памятником Ленину, вытянув руку вперёд. Только впереди у него оказалось не светлое будущее, а сухонькая старушонка с цветами, презрительно скривившая губы.

– Ты, Митрич, дураком был, дураком и помрёшь, – фыркнула бабулька.

– Говорю же, любила меня, – дядь Вась выкатил грудь гоголем. – Вона как ярится!

– Степанида Фёдоровна! – воскликнула Зиночка, и покрепче прижимаясь пышной грудью к моей руке.

– Какого чёрта, дуры ты старая?! – внезапно заорал председатель отмерев. – Ты зачем сюда гроб притащила? А?

– Дык примерить, – спакойненько так заявила бабка. – Слышь, сынок, подай-ка мне руку. Что-то вылезти не могу.

– Я? – уточнил я.

– Ты, ты. Митрич старый конь, а Лукич – председатель! – пояснила бабка.

Я аккуратно отцепил от себя Зиночкину ладошку, шагнул к гробу. Легко подхватил бойкую старушку подмышки, вытащил её из домовины и поставил на деревянный пол.

– Ох, ты ж, силён! – совсем по-девичьи хихикнула недавняя покойница. – Спасибо, милок. – Так, ты, стало быть, наш новый…

Договорить Степанида не успела, позади меня раздался глухой стук, я стремительно обернулся и увидел на полу председателя.

– Слабак, – чиркая спичкой о каблук сапога, констатировал Митрич.

– Да вы чего стоите? – рявкнула Степанида. – А ну, Михална, сердце глянь! Ох, ты ж, несчастье-то какое! – запричитала бабулька.

– Ой! – пискнула Зинаида и кинулась к посиневшему Ивану Лукичу.

Дрожащими пальцами девчонка принялась развязывать тугой узел галстука, короткие ногти цеплялись за ткань и срывались. Не раздумывая, я присел рядом, дёрнул, освобождая горло председателя.

– Спасибо! – Зиночкины пальцы прижались к вене на красной шее Звениконя. – Фух… Стучит!

– Стучит? – грозно переспросила Степанида.

– Стучит! – уверенней произнесла Зинаида. – Его надо положить куда-нибудь… Не на полу же… Нехорошо как-то…

Девушка растерянно окинула взглядом пустую комнату, а потом мы все как-то не сговариваясь, посмотрели на пустой гроб.

– Ну а что, хорошая домовина. Качественная. И подушечка красивая, – высказал всеобщее мнение Митрич. – Хватай за ноги, Ляксандрыч, а я за плечи.

– Нет, Митрич, давай ты за ноги, я-то помоложе буду, – не стал говорить и посильнее, чтобы не обидеть мужичка.

– Ишь ты… помоложе, – добродушно буркнул дядь Вася. – Посмотрю я, как ты с топором управишься, потом и поговорим. Раз, два, взяли, – скомандовал Митрич.

Мы подхватили обмякшее тело председателя и под руководящие реплики женщин перенесли и уложили Ивана Лукича в гроб.

– Фух, ну и здоровый же лось, – прихватив поясницу ладонью, прокряхтел Митрич. – Отъелся на жениных пирогах, на председательском месте. Ты чего, Степанида? Чего делаешь-то?

– А что? Хороший букетик, не на пол же его ложить.

Старушка недолго думая сложила председателю на груди руки крест-накрест, под них засунула цветы. Я потряс головой, пытаясь примирит себя с этим театром абсурда. Может, я всё-таки в реанимации, и вот это все – галлюцинации?

Я посмотрел на Степаниду, которая поправляла подвядшие листики, на Зиночку, которая колдовала над телом Ивана Лукича, щупала пульс, прикладывала своё ухо к сердцу. На Митрича, который с невозмутимым видом курил самокрутку. И… ущипнул себя за запястье.

– Чёрт! – вырвалось у меня, я поморщился.

– Что такое? – всполошилась Зиночка. – Вам плохо, Егор Александрович?

– Мне хорошо, – торопливо заверил я. – Как Иван Лукич?

– Пульс в норме, просто обморок, – ответила фельдшерица.

– И долго он так… лежать будет? – уточнил у девушки.

– Ну-у… – уклончиво протянула Зинаида. – По-разному бывает. Нашатырь надо, – решительно произнесла Зина. – Да где его тут взять?

Мы невольно оглядели пустые стены комнаты. Из мебели в помещении находился один цветочный горшок с землёй, но без цветка, выгоревшие занавески и табурет, сиротливо стоящий в углу. На него чья-то заботливая рука уложила постельное бельё. Видимо, для нового учителя, то есть для меня. Только на что новый жилец будет его стелить, никто от чего-то не подумал.

– Может, по морде его того-самого? – выдвинула предложение Степанида.

– Ты чего, Стёпка, – Митрич изумился до такой степени, что едва не выронил изо рта папироску. – Всё ж таки председатель! Не абы кто! Тут понимать надо! – для пущей важности дядь Вася задрал вверх указательный палец, пожелтевший от табака. – Не, тут с лекарской точки зрения надобно подходить. Медицина, что скажешь? – обратился к Зине.

– Да что тут говорить! – всплеснула руками Зинаида. – Нашатырь надо! Или скорую вызывать.

– Скорую вызывать резону нет, – скривился Митрич.

– Почему? – полюбопытствовал я.

– Да пока доедет, председатель окочурится, – доверительно пояснил мужичок.

– Дурак, ну, как есть дурак, – покачала головой бабка Степанида, аккуратно вытерла кончиком белого платка уголки губ, сурово сдвинула брови и приказала. – А ну-ка, Михална, хватит мямлить. Сынок, – обратилась ко мне. – Глянь-кось на кухне в ведёрке, вода стоит, али нет?

Два шага, и я уже в так называемой кухне. Оглядел нехитрые пожитки и обнаружил эмалированное ведро на печке. В нём действительно оказалась вода, и даже ковшик свисал с железного бока. Набрав немного, вернулся к честной компании.

– И зачем тебе вода? – проворчал Митрич. – Чай, не ведьма деревенская, заговоров не знаешь.

– Тьфу на тебя, дурак старый! У-у-у, так бы и дала в лоб!

Степанида закатила глаза, приняла из моих рук ковшик, набрала в рот воды. Щёки у старушки раздулись, я едва сдержался, чтобы не улыбнуться. До того боевая бабулька стала поводить на хомяка. Боевой такой худощавый хомяк.

Недолго думая, старушка подскочила к неподвижному председателю и фыркнула водой прямо ему в лицо.