– Что ты, Зинка, неугомонная какая, – цокнул языком Митрич. – Всё бежишь куда-то, всё опаздываешь. И на больничке тебя ждать приходится, – недовольно ворчал дядь Вася, уплотняясь на сиденье, заставленном коробками.

– Не ворчи, Василь Митрич, уколы пропишу, – отбила подачу фельдшерица.

Девчонка задорно сдула чёлку со лба, одёрнула юбку, перекинула на высокую аппетитную грудь толстую косу цвета воронового крыла, улыбнулась и выкрикнула:

– Поехали!

И мы поехали, вернее, полетели.

Сквозь шум и гул Зинаида пыталась что-то рассказывать и даже кокетничать то со мной, то со Славкой. Больше со мной, новенький потенциальный жених всегда интересней хорошо известных стареньких. Я слушал вполуха, практически не разбирая слов от вертолётного гула. Любовался видами, улыбаясь, как ребёнок.

«Эх, хорошо в стране Советской жить! – пропел про себя строчку известной песни. – А что, жизнь-то налаживается, – оптимистично думал про себя. – Уж не знаю, зачем судьба подарила мне второй шанс, но я его использую на полную катушку. Займусь тем, на что вечно руки не доходили из-за бесконечных командировок. Может, ещё и женюсь, детишек настрогаю… Учитель из меня вроде неплохой вышел на пенсии. Живём, Саныч», – размышлял я, глядя по сторонам.

Мультики или Аэромоли – так пилоты прозвали вертолёты Ми–2, были настоящим произведениям авиационного искусства, созданными с душой и страстью. Даже сейчас, сидя не в кресле пилота, я чувствовал, как мощные двигатели наполняют меня радостью и лёгкостью. Аэромоли не просто летали. Они выполняли сложнейшие задачи. С их помощью спасали жизни людям, перевозили больных вместе с врачами, обирались в труднодоступные места, чтобы забрать терпящих бедствие.

По функционалу Мультики навроде как рейсовые автобусы, лёгкие в управлении, снуют туда-сюда в небесах, перевозят, помогают, забирают. И курсантов на них обучают. Здесь на них так и вовсе летают чуть ли не по расписанию. Вон, бумажка с рейсами болтается.

Хорошая машина. Я прикрыл глаза от удовольствия, краем сознания цепляя громкий голос фельдшерицы. Зинаида время от времени что-то пыталась выяснить, но лично я делал вид, что не слышу. Не хотелось горло надрывать. Да и честно говоря, желания общаться не возникало. Я сейчас словно заново на свет белый нарождался. Соединял прошлый опыт с неожиданно привалившей молодостью. Заодно ностальгировал и вспоминал. С Ми–2, к примеру, у меня много связано. Доводилось летать на месте пилота.

Было дело, встретились как-то на пенсии старой гвардией, зашёл разговор за вертолёты. Мишка Зыков тогда послушал, послушал нас, умных сухопутных пассажиров, да и выдал свою резолюцию. Сказал, что когда с Ми–8 пересел на Ми–2 у него словно крылья за спиной образовались. А уж сколько он химии перетаскал на своём Мультике по полям нашей страны, когда списали его из армейки.

Справедливости ради Мишка отметил один-единственный недостаток. Мотор у «двоечки» очень уж ласку любит и хороший уход. У вертолётчиков даже примета говорит, была: если Аэромоль масло жрать начала, значит, пора на ремонт ставить.

Нет, восьмёрка тоже машинка хорошая, надёжная. Сколько мы на ней налетали по высокогорью с разреженным воздухом, в песках. Но словам опытного пилота веры больше.

Я открыл глаза и со скрытой гордостью разглядывал кабину. Вячеслав время от времени косился на меня, и, видя моё счастливое лицо, довольно улыбался. Думал, наверное, что столичный мальчик Егорка впервые летит на самом настоящем самолёте.

Может, оно, конечно, и так. Только вот я, Сан Саныч, лечу сейчас назад в своё прошлое. В страну, которой гордился. В те времена, когда мы, советские люди, создавали не просто технику. Мы создавали легенды, ковали историю. Тогда я чувствовал себя частью чего-то великого. И это чувство возвращалось ко мне здесь и сейчас с каждым оборотом винта.

Вячеслав что-то сказал, я не расслышал, погрузившись в свои мысли.

– Что? – крикнул я.

– Идём на посадку, – повторил пилот.

– Хорошо!

В ушах ещё гудело, когда Митрич присвистнул и довольно протянул:

– Эва как, сам председатель пожаловал на своём трофейном! Ну, живём, паря! – и потёр руки.

К нам мчался американский «Виллис». Интересно, почему Митрич назвал его трофейным?

– Вечер добрый, Иван Лукич.

Дядь Вася стянул картуз, пожал руку председателю.

– Вона, учителя привёз. Всё честь по чести встретил, доставил.

Митрич оглядел меня с гордостью, как будто не просто доставил Егора Зверева, но чуть ли не сам родил, воспитал и обучил на педагога.

– Здравствуйте… Иван Лукич Звениконь, – представился светловолосый мужчина средних лет. – Председатель сельского совета, – и вопросительно посмотрел на меня.

– Егор Александрович Зверев, молодой специалист, – в свою очередь обозначил я себя. Специальность свою уточнять не стал, потому как не сумел припомнить, каким предметом владел бывший студент. Разберёмся.

– Очень рад, очень. Очень рад! – председатель долго тряс мою руку, не отпускал, словно боялся, если выпустит, то я тут же прыгну обратно в самолёт и смотаюсь в далёкую Москву.

– А уже я как рад, – чуть сильнее сжал в ответ, Иван Лукич удивлённо охнул и тут же разжал пальцы.

– Ну, что, молодёжь, выгружаем, а потом загружаем, – хохотнул Митрич. – Зинка, ты чегой-то уселась? А ну, подь сюда. Давай, давай, хватай коробку и тащи себе. Твоё ж добро.

– Так тяжело же, дядь Вась, – протянула Зинаида грудным голосом и стрельнула глазками мою сторону.

– Ничё, небось не переломишься! Ишь, жопу отъела в кабинетике своём. А ну, хватай и неси, говорю! – приказал Митрич и сунул в руки фельдшерице средних размеров коробку.

– Василий Дмитриевич! – взвизгнула девушка моих лет, враз растеряв всю томность. – Как вам не стыдно!

– А чего стыдиться? – не понял дядь Вася. – Хороша корма-то, а, молодёжь?

Митрич залихватски сдвинул картуз на затылок и подмигнул мне, усиленно кивая в сторону Зинаиды. Девчонка не шла, а плыла, покачивая бёдрами, прижав коробку к крутому боку, словно кувшин. И ведь знала, зараза, что хороша. И что мужики сейчас, и стар и млад, как говорится, смотрят ей вслед и разве что слюни не пускают.

– Эх… зар-ра-з-за! – высказал всеобщее мнение Митрич. – Мне б годков десять скинуть. Уж я бы… Эх!

– Каких десять, Митрич, – Зинаида передала картонный ящик председателю и развернулась к нам, уперев руки в бока. – Все двадцать, а то и тридцать, если посчитать.

– Хороша, чертовка, – ещё шире расплылся в улыбке мужичок, гордо нас всех оглядел и гаркнул. – Чего стали, оглоеды, а ну, давай, шевелите поршнями!

Мы с Вячеславом переглянулись и принялись переносить коробки в «Виллис». Иван Лукич утрамбовывал их в машину, а Митрич больше руководил, чем помогла. Ну, да никто не был обиде от его добродушных подколок и ворчания.

– По коням, паря! – убедившись, что все загрузили и в салоне вертолёта не осталось ни единой бумажки, скомандовал Митрич. – Ну, бывай, Славка. Не забывай мать-то, наведывайся, – строго нахмурился, пожимая руку на прощанье.

– Как можно, дядь Вась, поклон ей от меня. Скажи, на тех выходных в гости прилечу.

– Ну, добро, – Василь Митрич довольно кивнул и потопал в машину.

– Спасибо, – поблагодарил я пилота и тоже пожал протянутую ладонь.

– Бывай, Егор. Если что надо привезти или заказать, не стесняйся, всё решим через Митрича или Лукича, – кивнул Вячеслав Синицын, забрался в свою Аэромоль и был таков.

Я подошёл к «виллису» и занял место рядом с водителем. Выбора мне не оставили: едва заметно недовольная Зинаида сидела рядом с Митричем на заднем сиденье. Я хмыкнул про себя: это ж любопытно, чью честь дядь Вася нынче блюдёт, мою или фельдшерицы?

Мотор взревел, и мы помчались по накатанной дороге.

– Вы, Егор Александрович, не переживайте! – начал тем временем председатель. – Мы вас в пустой дом поселим, всё чин по чину. Своё жильё, значит, у вас будет. Ну, не совсем пустой. Меблишка кой-какая имеется. Бабы наши постельное вам сварганили на первое время, посудку подсобрали. Понятное дело, у нас тут не Москва, центрального водопровода нет, но зато вода у нас хорошая, колодезная. Ух и студёная!

Иван Лукич показал большой палец.

– Это да, – пророкотал за нашими спинами Митрич.

– Школа у нас небольшая. По-хорошему, вам бы сегодня с директором познакомиться, да вот беда приключилась…

– Что такое? – поинтересовался я.

– Радикулит скрутил директора нашего, Юрия Ильича Свиридова. Он у нас и директор, и завхоз, и много чего ещё, – председатель покосился на меня, проверяя реакцию на его слова.

К многозадачности мне не привыкать, поэтому я никак не отреагировал. Иван Лукич довольно улыбнулся в пушистые пшеничные усы и продолжил свой рассказ.

– Деревня у нас небольшая, совхоз ладный, в передовиках идём, – с гордостью поведал мне. – Школа маленькая, всего на сто детишек. Но зато дружная, как в семье душа в душу все живут, и ребятишки, и учителя. С учителями, правда, напряжёнка, – закручинился председатель. – Я уж и в райком писал и в образование ваше ездил. Не поверишь, до первого секретаря дошёл с жалобами! – Иван Лукин покрутил головой.

– И как? – с любопытством спросил я.

– Каком к верху, – раздалось позади.

– Митрич! Ну что ты, право слово! – председатель кинул на дядь Васю осуждающий взгляд в зеркало. – Нету кадров, говорят. Кадры они вроде как есть, да вот на нашу долю недостаёт. Хорошо хоть вы нам достались, – довольно улыбнулся Иван Лукич. – Вам у нас понравится, Егор Александрович, точно говорю. У нас хорошо раздолье. Летом и рыбалка имеется, зимой опять-таки охота. Грибы, ягоды, загляденье. Приехали!

Председатель дал по тормозам, «виллис» резко остановился.

– А вот и дом ваш, Егор Александрович, – несколько напряжённым тоном произнёс Иван Лукич, выбираясь из автомобиля. – Добро пожаловать в Жеребцово!

Я вышел из машины и едва не заржал в голос, представив реакцию молодого идеалиста из столицы на халупу, которую председатель так смело назвал домом. Когда-то перед замызганными ныне окнами добрые руки хозяйки разбили цветник. Сейчас от него остались только воспоминания, как и от былой красоты дома. Деревянные стены покрывала облупившаяся синяя краска, резные наличники стыдливо смотрели на нас облезлым белым цветом и. К моему удивлению, относительно чистыми окнами.

Сам домишко был небольшим, на три окна, с петухом на коньке. Здание выглядело настолько необжитым, что даже у деревянной птицы поникли перья, когда-то выкрашенные разноцветной краской.

– Вот, Егор Александрович, дом ваш, проходите, – жизнерадостно ворковал председатель, делая страшные глаза в сторону Митрича.

Дядь Вася с совершенно невозмутимым лицом раскочегаривал цыгарку, не замечая выразительной мимики Ивана Лукича.

– Заборчик мы починим, вы не волнуйтесь. Вон, Василий Дмитрич и починит. Он у нас рукастый! Всё умеет, и по столярному делу, и по строительному, даже в электричестве разбирается, – рекламировал Митрича председатель Звениконь.

Дядь Вася довольно сопел, пускал дым кольцами и важно поглядывал то на явно давно не чиненую крышу, то на заросли травы перед домом, то косился на меня, когда я не видел, по его мнению. Видимо, проверял мою реакцию на жеребцовское гостеприимство.

М-да, оказался бы на моём месте столичный мальчик Егорка, не удивлюсь, если бы он тут же и сбежал, роняя туфли, подальше от деревенской романтики. Хотя пацан армию отслужил, может, и сдюжил бы. Я так точно не сбегу.

– Не переживайте, починим, – засуетились председатель, заметив выломанную штакетину. – Мальчишки балуются, – смутился Иван Лукич. – Мы вам вот тут веточку вишенки подпилим, они и не будут лазать, – смущённо стрекотал Звениконь.