Софи Ларк: Тяжёлая корона

Sophie Lark

Heavy Crown

* * *

Copyright © 2021 by Sophie Lark

© Комаревич-Коношенкова А., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025

* * *

Для всех поклонников моего творчества,

благодаря которым цикл «От врагов к возлюбленным»

обрел такой невероятный успех!

Надеюсь, эти книги доставили вам

столько же удовольствия, сколько и мне.

Это был безумный год, но мы прожили его вместе ♥

Xoxoxo

Софи

Плей-лист

1. Blood // Water – grandson

2. Bubblegum Bitch – MARINA

3. Deep End – Fousheé

4. Naval – Yann Tiersen

5. Once Upon a December – Emile Pandolfi

6. City Of Stars – Gavin James

7. Hate The Way – G-Eazy

8. Where Is My Mind? – Pixies

9. Riptide – Vance Joy

10. Prisoner – Miley Cyrus, Dua Lipa

11. But I Like It – Lauren Sanderson

12. I See Red – Everybody Loves an Outlaw

13. Fetish – Selena Gomez

14. Sucker for Pain – Lil Wayne

15. Play with Fire – Sam Tinnesz

16. River – Bishop Briggs

17. Saints – Echos

18. O Death – Kate Mann

19. Bulletproof – La Roux

20. Willow – Taylor Swift

Себастиан

Я сижу за угловым столиком в ресторане «Ла-Мер» с двумя моими братьями и младшей сестрой Аидой. Ресторан уже час как закрылся, так что официанты давно убрали со столов скатерти и стеклянную посуду, а повара как раз заканчивают очищать плиты и холодильники.

Бармен все еще проводит свою ежевечернюю инвентаризацию – дольше обычного, вероятно, на случай, если кто-то из нас захочет выпить напоследок. Удобно быть владельцем ресторана – никто и не подумает тебя выгнать.

«Ла-Мер» славится своими высококлассными морепродуктами: палтус, лосось, а также ножки камчатского краба, что длиннее вашей руки, каждое утро доставляют самолетом с восточного побережья. Ранее мы отужинали сочным лобстером, и последние несколько часов просто потягиваем напитки и разговариваем. Возможно, это наш последний вечер вместе на долгое время.

Завтра утром Данте улетает в Париж. Мой брат везет свою жену, сына и недавно родившуюся дочурку за океан в расширенное свадебное путешествие, как он его называет. Но почему-то мне кажется, что возвращаться они не планируют.

Данте никогда не хотел становиться capocrimine. Последние несколько лет он был, по факту, главой нашей семьи, но лишь потому, что он старший, а не из-за своих амбиций.

Разумеется, настоящий дон до сих пор мой отец, но его здоровье ухудшается с каждым годом. Он все больше и больше делегирует нам управление делами семьи. Раньше papa лично решал все вопросы других итальянских семей, какими бы незначительными они ни были, теперь же он надевает свой костюм и выходит из дома только ради самых безотлагательных дел.

Papa стал затворником в нашем доме на Норт-Уиленд-стрит. Если бы с отцом не жила наша экономка Грета, составляя ему компанию за обедом и выслушивая его жалобы на то, что Стейнбек должен стоять выше Хемингуэя в писательском пантеоне, я мог бы всерьез начать за него беспокоиться.

Пожалуй, я испытываю чувство вины, ведь я тоже мог бы жить с ними. Все остальные отпрыски семейства Галло уже съехали из дома: Данте женился, Аида вышла замуж, а Неро живет со своей девушкой Камиллой в квартире над ее новой мастерской автотюнинга.

Закончив универ, я мог бы вернуться домой, но не стал, а вместо этого снимаю квартиру на пару со своим товарищем Джейсом в Гайд-парке.

Я объяснял это себе тем, что мне нужно больше личного пространства, чтобы приводить девчонок или засиживаться допоздна. Но правда в том, что я чувствую, словно мои отношения с семьей дали трещину. Я будто плыву по течению – на виду у остальных, но в другой лодке.

Все так быстро изменились, да и я тоже. Но, похоже, изменились мы по-разному.

Со времен нашей последней стычки с Гриффинами прошло три года.

Та ночь изменила мою жизнь.

Все началось с ужина, похожего на этот – не считая того, что мы сидели на крыше нашего дома, в котором мы все тогда еще жили. Мы увидели салют над озером и поняли, что Гриффины устраивают праздник в честь младшей дочери.

Насколько иной была бы наша жизнь, если бы не этот салют и если бы не Аида, которая восприняла его как вызов или попытку взять нас на слабо.

Я помню, как разноцветные вспышки отражались в глазах сестры, когда она повернулась ко мне и прошептала: «Мы должны испортить им праздник».

Мы проникли в дом Гриффинов, и Аида украла часы их прадеда и случайно подожгла библиотеку, отчего Кэллам Гриффин отправился на поиски. Он нашел нас на пирсе, и тогда его телохранитель сломал мне колено.

Это был поворотный момент, после которого моя жизнь потекла в совсем ином русле.

До этого я мог думать только о баскетболе. Я каждый день подолгу играл. Теперь же мне сложно припомнить, насколько сильно я был поглощен игрой. Куда бы я ни шел, со мной всегда был мяч, и при любой возможности я тренировал дриблинг и кроссоверы, а перед сном пересматривал старые матчи. Я вычитал, что Коби Брайант не переставал тренироваться, пока ему не удавалось забить минимум четыреста мячей за день, и решил увеличить это количество до пятисот. Я оставался после тренировок до тех пор, пока уборщики не выключали в зале свет.

Ритм и ощущение мяча в руках запечатлелись в моем мозгу. Его шероховатая текстура была мне знакома как ничто, а самым узнаваемым звуком стал скрип кроссовок по твердой древесине.

Это была единственная истинная любовь моей жизни. Мое отношение к игре было серьезнее, чем к любой девушке, базовым потребностям, развлечениям или чему-либо другому.

Когда ботинок телохранителя опустился на мое колено и я почувствовал эту ослепляющую тошнотворную вспышку боли, я понял, что с моими мечтами покончено. Профи возвращаются в большой спорт после травм, но травмированные игроки не становятся профи.

Почти год я проживал стадию отрицания. Я проходил реабилитацию каждый божий день. Я перенес операцию, прикладывание грелок, пакетов льда, ультразвуковое воздействие на рубцовую ткань, электростимуляцию окружающих мышц и бесчисленные часы утомительной физиотерапии.

Каждый день я ходил в спортзал, чтобы поддерживать тело в наилучшей форме. Наращивал тридцать фунтов^[1] мышц в долговязое когда-то тело.

Но все было напрасно. Я избавился от хромоты, но скорость ко мне так и не вернулась. К тому времени, как я должен был стать еще быстрее и искуснее, я еще даже не наверстал упущенное. Я плыл против течения, и меня медленно сносило назад.

И теперь я живу в этой странной альтернативной реальности, где Гриффины наши ближайшие союзники, а моя сестра Аида замужем за мужчиной, который приказал размозжить мне колено.

А самое странное, что я и сам не ненавижу Кэллама. Он добр к моей сестре. Они безумно влюблены друг в друга и растят сына – наследника обеих семей, Майлза Гриффина. Гриффины выполнили свою часть брачного договора. Они нам верны.

Но я все равно чертовски зол.

Ярость бурлит и кипит во мне каждый божий день.

Я всегда знал, чем занимается моя семья. Это такая же часть Галло, как наша плоть и кровь. Мы мафиози.

Я никогда в этом не сомневался.

Но я думал, что у меня есть выбор.

Я думал, что смогу обходить стороной семейный бизнес, оставаясь при этом свободным и способным добиться всего, чего захочу в жизни.

Я не понимал, насколько сильно меня уже поглотила эта жизнь. У меня никогда не было выбора. Мне было суждено так или иначе стать ее частью.

И действительно, как только я сломал колено и потерял место в команде, мои братья стали все чаще звать меня на задания.

Когда поляки похитили Нессу Гриффин, мы присоединились к войне Гриффинов против польской мафии. В ту ночь я впервые застрелил человека.

Я не знаю, как описать этот момент. У меня в руке был пистолет, но я не собирался его использовать. Я считал, что я там для прикрытия – в лучшем случае, постоять на шухере. Но затем я увидел, как один из польских наемников наставил пистолет на голову моего брата, и инстинкты взяли верх. Моя рука взлетела, прицелившись поляку прямо между глаз. Я без промедления спустил курок.

Шатаясь, он сделал пару шагов назад. Я ожидал ощутить хоть что-то: шок, ужас, вину.

Но вместо этого я… не почувствовал вообще ничего. Это казалось неизбежным. Словно мне всегда было суждено кого-нибудь убить. Словно такова моя природа.

И тогда я понял, что я вовсе не хороший человек.

Я всегда считал иначе. Наверное, все так про себя думают.

Я думал, что я добросердечнее моего брата Данте. Не такой психопат, как Неро. Ответственнее Аиды. Я считал себя добрым, трудолюбивым, хорошим человеком.

В тот момент я понял, что жестокость всегда была во мне, как и эгоизм. Я не собирался жертвовать своим братом ради кого-то другого. И уж тем более я не собирался жертвовать собой. Я был готов причинять боль и убивать. Или чего похуже.

Странно узнавать о себе такое.

Я оглядываю своих братьев и сестру за столом. У всех нас так или иначе руки в крови, но, глядя на нас, этого не скажешь. Ну, разве что, скажешь, глядя на Данте – его ладони похожи на покрытые шрамами бейсбольные перчатки. Они были созданы, чтобы разрывать людей на части. Будь мой брат гладиатором, римляне бы выставляли его против льва, чтобы бой был честным.

Но все они выглядят счастливее, чем когда-либо. Глаза Аиды сияют от радости, она раскраснелась от вина. Сестра не пила, пока кормила грудью, и теперь она взбудоражена возможностью снова почувствовать себя немного подшофе.

Данте блаженствует, словно уже сидит на уличной террасе парижского ресторана. Словно его «долго и счастливо» уже началось.

Даже Неро изменился. А уж про моего брата никто бы не подумал, что ему суждено обрести счастье.

Он всегда был жестоким и наполненным яростью. Я искренне считал брата социопатом, когда мы были подростками: казалось, его вообще никто не волнует, даже его собственная семья. Во всяком случае, по-настоящему.

А затем Неро встретил Камиллу и ни с того ни с сего стал совершенно другим человеком. Я бы не назвал его славным малым – брат все еще чертовски груб и безжалостен, но тот присущий ему нигилизм исчез. Теперь он более сосредоточен, более осмотрителен, чем когда-либо. Теперь Неро есть что терять.

Аида спрашивает Данте:

– Ты собираешься учить французский?

– Да, – утробным голосом отвечает тот.

– Не могу себе этого представить, – замечает Неро.

– Я могу выучить французский, – защищается Данте. – Я же не тупой.

– Дело не в твоих умственных способностях, – поясняет Аида. – А в произношении.

– Что ты имеешь в виду?

Аида и Неро обмениваются смешливыми взглядами.

– Даже твое итальянское произношение… оставляет желать лучшего, – говорит сестра.

– О чем это вы? – требовательно спрашивает Данте.

– Скажи что-нибудь по-итальянски, – подначивает его Аида.

– Ладно, – с упрямством говорит Данте. – Voi due siete degli stronzi. – «Вы двое – придурки».

Это предложение абсолютно правильное. Проблема в том, что Данте произнес его все с тем же ровным чикагским акцентом, так что получилось что-то вроде: «Voy doo-way see-etay deg-lee strawn-zee», словно фермер со Среднего Запада пытается заказать блюдо в дорогом итальянском ресторане.

Аида и Неро прыскают от смеха, и я тоже не могу удержаться от того, чтобы не фыркнуть. Данте угрюмо глядит на нас – он так ничего и не заметил.

– Что? – требует он ответа. – Что здесь, черт побери, смешного?

– Лучше пусть говорить будет Симона, – сквозь смех замечает Аида.