Кем на самом деле был Жюстиньен де Салер? Распутник в юности, добрый самаритянин, вернувшийся из Новой Франции? Почему он закрылся здесь, в этих руинах, с единственным выходом к берегу? Имея друзей на побережье, Жюстиньен мог переправиться в Англию или исчезнуть на болотах. Почему решил дождаться «синих»? Чтобы устроить им ловушку? Но если да, то какую? Нет, в этом не было никакого смысла…

Проходя мимо бойницы, Жан кинул взгляд вниз, на скалы. На рифах бурлила пена. Жан вздрогнул и продолжил свой путь. Маркиз остановился на верхнем этаже, открыл дверь. Жан последовал за ним.

Вердье остановился на пороге, и тепло комнаты окутало его, как вторая кожа. Он окинул взглядом помещение, в которое только что вошел. Оно имело форму полумесяца и было обито выцветшим бархатом. Из-за ткани нельзя было разглядеть расположение окон. В крепкой чугунной печи потрескивали угли. В глубине комнаты высокий подсвечник тускло освещал большую картину, величественную и старомодную. На ней был изображен мужчина в придворном облачении, а вокруг него угадывались фигуры других людей, одетых более скромно. Чуть дальше стояло низкое кресло эпохи Регентства^[6]. Слева от кресла находились две длинные белые восковые свечи, едва начатые. Они проливали мерцающий свет на заваленный письменный стол. Тот был полностью погребен под картами, исписанными бумагами, толстыми томами в кожаных переплетах, необработанными камнями, перьями и графитовыми карандашами, а также иными предметами, назначение которых было трудно определить. Пламя свечей отражалось янтарными отблесками на паре стекол темных очков.

Маркиз указал тростью на штору.

– Откройте, будьте так любезны.

Эта старомодная учтивость прозвучала как шутка. Жан на мгновение замер в нерешительности, но затем послушно отодвинул бархатную штору. Серый дневной свет выявил слои скопившейся за многие дни пыли по всей комнате и осветил лицо старого маркиза. Жан внезапно побледнел. Он участвовал в боях и видел разные раны. При Вальми^[7] его соседу и другу детства пушечным ядром оторвало руку и ногу. После битвы тот умер от гангрены.

Но эти набухшие рубцы, перепахавшие жалкие остатки лица старого дворянина, эти следы остервенелой ярости, с которой неведомое существо когда-то пыталось содрать кожу с его черепа… К этому зрелищу молодой лейтенант «синих» не был готов, хотя и слышал о нем. В свирепости и боли, память о которых сохранили эти шрамы, чувствовалось нечто одновременно гротескное и бесчеловечное. Эти раны, без всякого сомнения, нанесло не обычное оружие, а зверь, что был намного страшнее любого крупного хищника из французских лесов. Наверняка это оказалась одна из тех кошмарных бестий, что кроваво правят на бескрайних девственных просторах Нового Света. Как Жюстиньену удалось сохранить речь? Как он вообще остался жив? Это было чудо, и все же… И все же какая неугасимая энергия, какая дерзкая сила ощущалась под этой маской истерзанной плоти. Казалось, взгляд маркиза сверкал особенно ярко посреди этого месива, будто в насмешку над страданиями и смертью, едва не забравшей его. Его глаза имели цвет подлеска, карие с зеленоватыми вкраплениями и желтыми точками, похожими на крошечные пятна солнечного света. Один из шрамов искривил уголок его губ, оставив неизменную улыбку. А может, де Салера просто забавляла реакция юноши.

Жан прочистил горло, чтобы восстановить самообладание.

– Я смущен, я…

Маркиз пожал плечами.

– Мне приятно осознавать, что в моем возрасте я все еще произвожу определенное впечатление, – пошутил он с прежней слегка преувеличенной вежливостью в голосе.

Внешний облик маркиза принадлежал минувшей эпохе. Под плащом он носил костюм из старого золотого атласа, с жилетом и курткой, некогда приталенной, а ныне довольно свободно сидящей на его худом теле, бриджи, перевязанные ниже колен черными шелковыми лентами. Пряди его длинных седых волос выбивались из-под кожаного ремешка, который должен был их удерживать.

Маркиз дохромал до стола, положил трость и мушкет рядом с письменным прибором, зажег еще одну свечу.

– А теперь вы можете снова задернуть штору. Не нужно впускать холод.

Жан послушно подскочил, а после упрекнул себя за это повиновение. Маркиз снял плащ, расправил плечи, чтобы расслабить мышцы, затем извлек из беспорядка на столе два стакана и бутылку спиртного. Лейтенант перевел взгляд на мушкет и молниеносно кинулся вперед, но прежде чем успел дотянуться до оружия, Жюстиньен отреагировал с поразительной скоростью, вынув из-под полы куртки пистолет. Увидев направленный прямо в лицо ствол, Жан отступил.

Маркиз согнул ноги, тяжело оперся на стол и осторожно помассировал колено. Жан выпрямился. Столь внезапный выпад, очевидно, не прошел для старика без последствий.

– Вам не обязательно было это делать, – проворчал маркиз.

– Это мой долг… – просто ответил Жан.

Жюстиньен скривился. Или, по крайней мере, лейтенанту показалось, что он скривился. Это было трудно определить из-за вечной ухмылки, рассекавшей его щеку. Шрамы, словно маска горгульи, не скрывали эмоции полностью, но и не позволяли их ясно увидеть.

– Вы правы, – преувеличенно любезно признал маркиз. – И, разумеется, вы не знаете, стоит ли мне доверять. Однако, уверяю вас, своего обещания я не нарушу. Я последую за вами без какого-либо сопротивления.

Он поднял голову и набрал полные легкие воздуха.

– Но сначала, – заключил он, – мы выпьем.

Со знанием дела маркиз наполнил два стакана полупрозрачным крепким напитком, источавшим резкий запах трав и ягод. Один стакан протянул лейтенанту. Тот жестом отказался.

– Смелее, – подбодрил его маркиз. – Не изображайте невинность. Не со мной, не здесь. Чего вы боитесь? Что ваши люди осудят вас?

В голосе де Салера сквозили явная насмешка и вызов. Чтобы не усугублять ситуацию, Жан принял стакан. Возможно, ему следовало дождаться, пока маркиз сделает первый глоток, но он так сильно устал. И одним глотком выпил половину. Крепость алкоголя оказалась неожиданной для него. Внезапный жар, как раскаленный кулак, ударил в пустой желудок. Жан выдохнул:

– Что это?

– Navy Gin^[8]. Если смочите им порох, он все равно воспламенится.

Маркиз поднял стопку и опрокинул ее одним махом. Ледяной ветер раздул бархатную драпировку. Жан рефлекторно схватился за стакан.

– Как-то не слишком хорош, – заметил он.

– Вкус – не главное его качество, – не дрогнув, признался Жюстиньен. – По крайней мере в начале. Это просто дело привычки.

Он налил себе еще, сел за письменный стол, положив перед собой пистолет. Напиток уловил отраженное пламя свечей.

– Почему вы пьете английский джин? – прямо спросил Жан. – Вы в сговоре с Англией?

– Нет, просто годы странствий развили у меня к нему определенную слабость.

Лейтенант вздрогнул:

– Вы путешествовали на английских кораблях?

– Это было давно, – терпеливо, со вздохом ответил Жюстиньен. – И опять же, я никогда не думал об эмиграции в Англию. Подумайте сами. Если бы я хотел бежать морем, то был бы уже далеко.

– Так почему вы этого не сделали?

– Почему это вас так волнует? Ведь я же в данный момент нахожусь здесь…

Жан не нашел, что на это ответить. Маркиз указал рукой на бутылку:

– Налить еще?

– Нет, спасибо.

Вердье допил джин и прошелся по комнате. У него было странное ощущение, будто он находится под перекрестными взглядами изуродованного старого маркиза и молодого человека с портрета.

– Сядьте, – посоветовал Жюстиньен.

Жан бросил на него угрюмый взгляд. Вынул из канделябра одну свечу и осветил самую большую раму на стене. Это была внушительного размера карта с уже пожелтевшей бумагой.

– Ньюфаундленд, – прочитал молодой лейтенант. – Это недалеко от Новой Франции? Это сюда местные моряки ходят ловить треску?

– На Гранд-Банк, да, – ответил маркиз. – Это карта 1775 года, точные очертания береговой линии Ньюфаундленда, установленные Куком. До него французы пытались нанести на карту остров, но… скажем прямо, им это не удалось.

Он осушил свой второй стакан столь же ловко, как и первый. Алкоголь, похоже, не действовал на маркиза.

– Вы тоже туда ходили? – спросил Жан, чтобы перехватить инициативу в разговоре. – В Ньюфаундленд?

– Давным-давно.

Лейтенант ждал… Продолжения или чего-то еще… Все-таки маркиз объявил, что хочет поговорить. Ничего не происходило. Ветер свистел, проникал сквозь щели в стене под бархатные шторы, задувая пламя свечей. Жюстиньен вынул из жилета часы и критически осмотрел их.

– Вы ждете подкрепления? – спросил лейтенант, снова насторожившись.

– С приближением бури? – пошутил Жюстиньен. – Не совсем.

– Буря?..

– Равноденствие, – лаконично пояснил маркиз.

– Ну и что? Чего же вы ждете? – нетерпеливо спросил Жан.

– Этого.

Маркиз поднял руку.

Словно по сигналу, у подножия башни послышались крики. «Мои люди», – мгновенно понял Жан. Его люди звали на помощь. Жан кинулся к лестнице и торопливо отслонил одну из бойниц. Внизу прилив полностью закрыл проход. Солдаты толпились на лестнице, ведущей к башне, уже облизанной морской пеной. Небо в сумерках становилось серо-голубым. Вдали волны пропахивали океан и спадали, не достигнув пляжа.

– Прикажите им войти, лейтенант, – повелел маркиз. – А затем пусть они забаррикадируют дверь. Там внизу они что-нибудь найдут.

Жан бросился на первый этаж. Голос старого дворянина за его спиной прозвучал как удар хлыста.

– Разместите своих людей, а затем возвращайтесь сюда, лейтенант. Один. Не забывайте, я слежу за вами.

Позже, когда отряд расположился внизу на ночь, Жан со смешанными чувствами вернулся в кабинет старого аристократа. Он организовал дежурство, хотя в душе понимал, что изможденные и голодные бойцы вряд ли смогут сохранять бдительность. Впрочем, в этом не было необходимости: этой ночью ничто и никто не сможет проникнуть в башню или покинуть ее. Достаточно, чтобы Жан присматривал за маркизом, и тогда все будут в безопасности. По крайней мере до тех пор, пока буря не обрушит здание. И лейтенант, и его солдаты испытывали некоторое беспокойство по этому поводу.

Сначала он колебался, стоит ли возвращаться наверх, но затем любопытство взяло верх. И еще некий прагматизм: оттуда будет легче следить за стариком. «За нашим пленником», – тут же поправил себя Жан. Потому что технически, когда на первом этаже расположился вооруженный отряд, этот «бывший» действительно находился в их власти. И все же… И все же Жан не мог избавиться от неприятного ощущения, будто это они, солдаты Революции, находятся здесь в заточении.

Вердье не был наивен. Он подозревал, что маркиз специально всё подстроил так, чтобы «синие» застряли здесь до рассвета. Но с какой целью? Даже если бы он дождался подкрепления, «синие» успели бы застрелить его раз двадцать, прежде чем до него добрались освободители. К тому же де Салер заверил Жана, что не ждет никакой помощи. И хотя это могло показаться неразумным, Жан был убежден, что здесь старик сказал правду.

Именно потому молодого лейтенанта так манил луч света, выбивавшийся из-под двери там, на верхнем этаже. Ему хотелось узнать, ради чего они здесь оказались. Несколько бойцов попытались остановить Жана, но не слишком настойчиво – им просто не хватило сил.

Когда Жан вернулся в кабинет, маркиз поставил разогревать на печку трехногий кофейник. Пистолет, заткнутый за пояс, отчетливо просматривался под полами довольно широкой куртки. Едва лейтенант вошел, маркиз указал тростью на штору.

– Если хотите… Закройте сзади ставню.