Вспоминая бабушкины истории, я перебирала ее вещи, которые лежали в кованом сундуке, стоявшем возле кровати. Тяжелый сундук, а в нем – книги, тетрадки (клеенчатые и простые, в клеточку), мешочки с травами, сухие ветки и много еще всякого интересного.

Записи бабушка оставила подробные. Как будто знала, что я прочту. Или вправду знала?

Наткнувшись на большой пакетик с крупными семенами подсолнечника, я вдруг вспомнила еще одну удивительную историю, которую, будучи ребенком, похоже, тоже не совсем правильно истолковала.

– Девушка одна жила в райцентре, Любой звали. Неплохая, может, была девушка, завистливая только и болтливая, удержу не знала. Подружка ее, Раиса, рассказала Любе тайну про свою любовь к одному парню. Женатому. Люба и сама в того парня влюблена была, а он другую предпочел и женился.

Раиса не собиралась в семью лезть, поделилась просто, чтобы в себе не носить, а Люба возьми и растрепли. И приврала еще, мол, роман у него с Раисой был! Ясное дело, с женой у него разладилось, а он ее сильно любил. Пришел к Раисе, наговорил всякого от расстройства. Люди на Раису смотрели косо, осуждали. Нехорошая история вышла, много там чего было. Несчастная повесилась от переживаний. Откачали ее, успели, жива осталась, но с той поры умом тронулась. Любу никто не винил, кроме матери той повешенной, но кто ее слушать будет? Горе разум замутило.

Люба вскоре перебралась в город, а на выходные приехала как-то, решила в магазин зайти. Перед магазином старушка сидит, семечками торгует. Крупные семечки, одна к одной. И так ей захотелось тех семянок, что купила Люба стаканчик, не удержалась. Из магазина вышла – нет старушки, распродала, видно, товар.

Пошла Люба домой. Вечерело, дождик накрапывал. Через поселок речушка протекала, не речушка даже, так, ручей. И мостик был перекинут. Пошла Любаша по мостику. Идет – и слышатся ей шаги за спиной. Странно как, думается девушке: улица пустая, не мог никто незаметно позади очутиться. Мог или не мог, а только слышит она, догоняет ее кто-то, прямо в спину дышит, а шаги тяжелые, топочут! Хотела Люба оглянуться, но вспомнила: нельзя оборачиваться, если чудится, что идут за тобой по мосту. Нечистый это.

Совладала с собой, не обернулась. Добежала до дому, заперлась на все замки, трясется от страха. Есть-пить Люба не могла от волнения, только семечек погрызла. Все, весь пакетик. Уж так ей тех семечек хотелось, сил нет.

Только на пользу семечки не пошли. Стала Люба худеть, бледнеть и чахнуть. Начнет есть – давится, любая еда горькой кажется, комом поперек горла встает. Во рту постоянно привкус земли, как ни полощи, зубы чистить бесполезно. Шаги за спиной теперь ей слышались постоянно, а еще и на шее будто удавка затягивалась, дышать не давала. Порча в тех семечках была, вот оно как.

– Умерла Люба? – спросила у бабушки маленькая я.

– Нет, осталась жить. Только они с Раисой, которая по ее вине пострадала, вроде как местами поменялись. Чем хуже было Любе, тем Раисе становилось лучше. В итоге Раиса совсем оправилась, уехала из этих мест навсегда вместе с матерью. А Любаша… Ты ж видела Любашу-то, дурочку местную!

Я видела. Но лишь теперь все-все поняла, что тогда случилось.

Поняла, какой силой обладала любимая бабушка. Одно мне непонятно было: откуда бралась людская злость? Они к ней за помощью обращались: кого вылечить, кому потерянную вещь найти, кого от пьянки отворотить, кого в семью вернуть. Советовались, бегали тайком, а все равно ненавидели. Оттого и со мной детям своим запрещали общаться.

Вспомнилось, как бабушка грустно сказала однажды, что большинство людей по натуре неблагодарные и трусоватые. Что с них взять? Такие уж они есть. Слабые. Сейчас-то мне ясно, что бабушка имела в виду.

Да, люди именно таковы. Но я другая. Не слабая, как оказалось.

Всю мою хандру, неуверенность в завтрашнем дне, растерянность перед будущим, обиду и горечь как ветром сдуло. Теперь я знала, что дальнейшая жизнь будет крайне интересной и увлекательной.

Пожалуй, и супругу своему бывшему я тоже скучать не дам. А то больно уж он хорошо устроился. Улыбнувшись, я стала выкладывать тетради из сундука.

…Через пять дней я собралась уезжать из городка домой. В сумке моей лежали записи бабушки, необходимо сделать копии. Стоит позаботиться о сохранности всего, что она мне оставила. И еще много чего я забрала, что должно пригодиться. По крайней мере, на первое время, а позже пополню запасы.

Теперь я точно знала, что это богатство бабушка оставила именно мне, не моей маме. Она была уверена: я обнаружу записи и все прочее, научусь использовать. И вспомню ее истории, и пойму их, переосмыслив заново, и приму свое предназначение. Я уже учусь, многое узнала и, конечно, приняла.

Закрыв дом на ключ, я обернулась и увидела бабу Глашу, которая стояла в своем дворе и смотрела в мою сторону. Заметив мой взгляд, соседка хотела отвернуться, но я громко поздоровалась и произнесла:

– Вы на днях сказали, бабушка моя ведьмой была. И порадовались, что род наш поганый прервется. Только с чего радость-то такая? Ведь и вы, было дело, не гнушались ведьминой помощью. – Баба Глаша хотела возразить, но не сумела, так и стояла, открывая и закрывая рот, словно аквариумная рыба. – Помните, у вас серебряная сережка с камушком синеньким пропала, вы ее найти нигде не могли, больно уж боялись, что муж ругаться будет? Он вам серьги эти на день рождения подарил. Муженек в командировку укатил, а вы не скучали, с огоньком были по молодости-то. Потеряли сережку, тряслись, не знали, что мужу говорить. А ну как найдет кто в неположенном месте? Прямо королева с подвесками из «Трех мушкетеров»! Бабушка моя подсказала вам, что серьга завалилась за спинку кровати в доме Степана, друга вашего мужа. Он ее там и нашел, вернул вам, пока ни его жена, ни ваш муж не прознали. Выходит, спасла вас моя бабка-ведьма, а, баба Глаша?

Громко произнеся это, я не стала дожидаться ответа, спустилась с крыльца и вышла за ворота. За мной уже приехало такси, водитель вышел, чтобы помочь мне уложить вещи в багажник.

Меня, как говорится, ждали великие дела.

Она тебя навестит

Старуха вошла в салон автобуса, и Митя едва не заорал от ужаса. В ушах застучало, в живот словно кулаком шарахнули: она!

Спустя пару мгновений пришло понимание: ошибся, не она, конечно. Да и откуда ей здесь взяться? Другой город, за несколько сотен километров от того, где все произошло. И выглядит иначе, хотя общего во внешности немало: неопрятная, засаленная, старая одежда, седые космы из-под криво сидящего на голове платка, несколько сумок – на плечах, в руках. Но таких бабушек каждый, наверное, видел. В городе, где родился, вырос и до недавнего времени жил Митя, их мусорщицами звали.

«Перестань параноить, все отлично», – успокаивал себя Митя, и стоявшая рядом девушка опасливо на него покосилась: похоже, видок у Мити тот еще.

Ехать нужно было довольно долго, от работы до дома – десять остановок, но Митя понял, что оставаться в автобусе больше не может: и девушка напряженным взглядом сверлит, и бабка эта… Невозможно с ней в одном замкнутом пространстве находиться, хоть и не та самая бабка, но все равно.

Митя вышел из автобуса, зашагал пешком. Пройтись, голову проветрить не помешает. Но вместо того чтобы отвлечься, не думать о плохом, Митя окунулся в прошлое, в голове непрошенным роем гудели воспоминания…

В прошлом году Митя учился на последнем курсе университета. Думал и после учебы в городе остаться, но судьба распорядилась иначе. Пришлось после получения диплома уехать, вся жизнь перевернулась, по-другому пошла.

Однако в начале последнего учебного года будущее представлялось вполне определенным: написать и защитить диплом, сдать экзамены, окончательно выбросить из головы Марину, с которой встречался на четвертом курсе, найти работу. Перспективы рисовались неплохие, во всяком случае, в поселок, из которого Митя был родом, он возвращаться не собирался, будущее связывал с городом, который успел полюбить за годы учебы.

В общаге он жил только первые три года, а потом начал подрабатывать, деньги завелись, Митя начал снимать жилье. В начале октября хозяйка квартиры объявила о решении продать ее, попросила Митю в течение двух недель съехать. Квартира была хороша: от университета недалеко, недорого, хозяйка не любопытная и не вредная. Митя огорчился, конечно, но времени на переживания не было, следовало как можно быстрее подыскать новый вариант.

Он никак не находился: или дорого, или далеко, или то и другое одновременно. Митя уже не на шутку психовать начал, когда подвернулась «однушка» в пятиэтажном доме, на втором этаже. Из мебели – только шкаф со скрипучими дверцами, пара табуреток и кухонный стол. По-спартански. Но зато дешево, а поспать и на надувном матрасе можно. Ноутбук есть – окно в мир, остальное по мере необходимости купим.

Сговорились. Родители приехали, микроволновку привезли, занавески (а то окна голые), посуду, еще кое-чего по мелочи, и зажил Митя на новом месте.

Примерно до ноября все было нормально. Да и потом, конечно, жизнь не сразу превратилась в кошмар.

Старуху Митя встретил возле подъезда вечером, когда возвращался из университета. На ней был темно-синий пуховик (длинный, весь в пятнах и с разорванным рукавом), стоптанные сапоги, похожие на мужские, на пару размеров больше, чем нужно, поэтому старуха шаркала, подволакивая ноги. На голове – нелепая вязаная шапка из грязной розовой шерсти. Вся одежда выглядела так, словно ее нашли на помойке.

На плече у странной женщины болталась сумка, на спине – школьный рюкзак, в каждой руке – по пакету. Все это было туго набито чем-то, несла свои котомки старуха с явным усилием. Зыркнула недобрым взглядом, но вместе с тем выжидательно, оценивающе. Похоже, жила в Митином подъезде, потому что в руке у нее был электромагнитный ключ.

С соседями (и вообще со всеми людьми) надо быть вежливым – эту аксиому родители накрепко вбили Мите в голову, поэтому он поздоровался со старухой.

– Добрый вечер, – отозвалась она и скрылась в подъезде.

Митя выждал немного и пошел следом.

Он иногда общался с бородатым мужиком, владельцем терьера Чапы, который жил в соседней квартире. Здоровались, про погоду могли словом перемолвиться. Хозяин Чапы сказал, что старуху зовут тетей Ниной, живет она на первом этаже, в двухкомнатной, раньше продавщицей в булочной работала.

У тети Нины в последние годы с головой нехорошо, по всему видать.

– Дочь у нее инвалид, тетя Нина за ней всю жизнь ухаживает. Не знаю точно, что с ней, вроде лежачая. Может, тетя Нина на этой почве повернулась. Ходит по помойкам, рухлядь всякую собирает и домой тащит. Представить страшно, что у них в квартире за свалка. Мусорщицами таких называют, слыхал?

Митя посмотрел в Интернете. Есть, оказывается, психическое заболевание – синдром Диогена или синдром Плюшкина, по-другому – синдром старческого убожества (вот же словечко для болезни!), патологическое накопительство. Больные не думают о гигиене, не заботятся о своей внешности и доме, который превращается в огромный склад старых, ненужных вещей.

Печально, конечно, подумалось Мите, но, поскольку к нему это в тот момент никакого отношения не имело, он о тете Нине забыл. И не вспоминал до следующей встречи, которая произошла примерно через неделю.

Старуха ковыляла к дому, а Митя вышел из двери подъезда, направляясь к остановке. На тете Нине был все тот же замурзанный пуховик (теперь Митя не сомневался в том, что он с мусорки) и розовая шапка. Они поравнялись, и в этот момент у одной из тети-Нининых сумок лопнула ручка. Сумка свалилась на асфальт, и старуха, вскрикнув, засуетилась, пытаясь удержать остальную ношу и поднять упавшую котомку.

Надо было пройти мимо, но Митя (снова клятое воспитание) остановился. Стало жалко несчастную, безумную старуху, которую дома ждет такая же больная, слабая дочь.

– Позвольте, я вам помогу, – сказал он, присел на корточки, еле скрывая брезгливость, поднял с земли сумку.