Указав Гневану на землю возле костра – поставь свою ношу сюда, – Прияна властным движением отослала его прочь. Торлейв ждал, что и его отошлют: он уже понимал, что она затеяла, но знал, что он в этом деле бесполезен. Прияна вынула из короба свернутый косяк беленого льна, длиной локтей в десять, и ровной полосой расстелила его на земле к северу от костра. Во тьме тот напоминал молочную реку. А потом Прияна показала Агнеру на лукошко с петухом.

Агнер взялся за короб, взглянул на Торлейва и сделал пальцем движение в сторону костра, а потом как будто очертил круг внутри него. Сообразив, что требуется, Торлейв взял несколько толстых сучьев и выложил их в пламя так, чтобы они образовали кольцо. Здесь, на месте встречи живых с мертвыми, а людей с богами, они с Прияной признавали превосходство одноглазого хирдмана и безропотно выполняли его распоряжения. Никто, как Агнер, не был так кстати у этого костра на полпути между землей и небом, как сам Агнер бывал уже на полпути между жизнью и смертью.

Потом Торлейв отошел на несколько шагов и сел на землю, стараясь быть тихим и незаметным: не хотелось, чтобы его прогнали.

Прияна и Агнер так хорошо понимали друг друга, будто заранее обо всем сговорились. Агнер взял петуха в одну руку, в другой у него оказался нож.

– Великие асы! – позвал Агнер, глядя в темное небо с таким выражением, будто звал соседа через тын. – И ты, Один, Всеотец, Владыка Асов! Примите эту жертву и пошлите нам мудрость понимать знаки!

Положив петуха на камень, Агнер ловко отсек ему голову, а затем бросил тушку на белое полотно.

Обезглавленный петух не скончался сразу, а еще некоторое время сохранял признаки жизни. Тушка дергала крыльями и ногами, иногда проходила лихорадочно несколько птичьих шагов, падала, барахталась, снова вставала… Торлейв не мог оторвать глаз от черного безголового существа, охваченный дрожью в теле и жутью в душе. Черный петух, птица Хель, пребывал сразу и в этом мире, и в ином. Страшно смотреть, как существо, совсем недавно живое, делает свои первые шаги через мир мертвых, тем самым притягивая его сюда, на это тропу белого полотна. И от каждого его движения на полотно лилась темная кровь, образуя причудливые, порывистые, рваные пятна и замысловатые узоры.

Но вот тушка опять упала, в последний раз дернула крыльями и затихла.

– На север! – прошептала Прияна. – Он побежал на север!

Агнер значительно кивнул. Даже Торлейв сообразил – не слишком хорошее предзнаменование, если жертва движется к стране мертвых.

Агнер и Прияна склонились над белым полотном и стали рассматривать узор кровавых брызг.

– Смотри! – вскрикнула она. – Это глаз! Ты видишь!

– Ты права, госпожа! – Агнер наклонился, своим единственным глазом вглядываясь в пятна, при свете огня черные. – Закрытый глаз. А вот это, я бы сказал…

– Похоже на стрелу! Или руну Тейваз! О боги, знак Тюра! – Прияна заломила руки. – Это он! Святослав!

– Это может быть копье, а значит, указывает на самого Бивлинди – Потрясающего Копьем!^[7]

– Нет, я знаю – это стрела! Стрела из омелы! Видишь вот эти пятна – это ягоды.

– Как тебе угодно, госпожа. А вот это что, по-твоему?

– Улыбающийся рот? Руна Ансуз – уста?

– Хм, я бы сказал, что это чаша…

– Ты прав! Это чаша, а вон сверху в нее капает… капает…

– Или это жертвенная кровь… или яд. Но давай же попросим совета в истолковании, пока наш петух кричит за черной стеной.

Агнер поднялся, подошел к тушке, взял ее с полотна бросил в огонь.

– Пусть прокричит цветом черный петух – глубоко под землею в селениях Хель! – воскликнул он, подняв руки к небу; в одной из них все еще был зажат нож, отблески огня играли на клинке. – Пусть пробудит он гостью из мрака, что прояснит нам вашу великую волю!

Пламя затрещало, полетели искры, по площадке повеяло горелым пером.

Прияна достала из короба мешочек и рассыпала по белому полотну горсть серебра. Богатство явно было из ларей, где хранится княжеская казна: обручья и кольца из простого дрота и проволоки, в которых нет особой красоты, шеляги, целые и рубленые, еще какой-то серебряный лом. Торлейв видел, как дрожат ее руки, как лихорадочно блестят глаза в свете огня. Она явно была сейчас одержима божественным духом, и взор ее ясно различал знаки там, где сам Торлейв видел просто пятна. Смотреть на нее было жутковато, но сквозь страх пробивалось и восхищение. Теперь Торлейв понимал, что хотел ему сказать Агнер: женщина – сосуд мудрости, и изопьет из него тот, кто сумеет ее познать. Блаженство любовной страсти в таком соитии будет далеко не главным… Но мудрости этой ему не вместить. Его понимание пока не идет дальше страсти…

Тем временем Прияна опустилась на колени перед разбросанные по кровавому полотну серебром и заговорила:

Правду мне поведай, норна,
Что спрошу я, отвечай.
Пламя волн^[8] взамен дарю я,
Лед ладони принимай.
Сына конунга получишь,
Что прекрасней в мире нет,
Земли все его в придачу,
Если верный дашь ответ.
Приоткрой мне правду, Дева,
И ни словом не солги,
Иль в огонь тебя я брошу,
В жарком пламени гори!^[9]

При словах «сына конунга получишь» Прияна бросила взгляд на Торлейва, сидевшего сбоку от нее в нескольких шагах. Он невольно дрогнул: мелькнула мысль, что и его привели сюда как жертву вроде того петуха! Она ведь сказала: «Ты нам пригодишься»! Но как лестно было думать, что «прекрасней в мире нет», – это о нем. Торлейв надеялся, что Прияна все же не собирается отдавать его норнам, а предпочтет оставить себе.

Она замолчала, и наступила тишина, только огонь потрескивал, пожирая петушиную тушу. Потом раздался голос Агнера:

– Приветствую тебя возле нашего огня, уважаемая госпожа! Подойди поближе, погрейся. Ведь там, откуда ты прибыла, изрядно холодно, как я слышал.

Агнер и Прияна смотрели куда-то в темноту позади расстеленного рушника. Торлейв ничего там не видел, но их взоры были устремлены на что-то определенное. Торлейв сидел к ним боком, лицом к огню, и ему видны были глаза Прияны – черные в темноте, прикованные к чему-то, ему недоступному.

Погрейся, сказал Агнер. Торлейв не видел гостя, но и на него вдруг повеяло холодом со стороны полотна, будто тот превратился в полосу свежего снега. Как хорошо, что тканина с брызгами жертвенной крови и рассыпанным серебром лежит между живыми людьми и тем, кто пришел! Захотелось отойти подальше, но Торлейв даже не думал шевельнуться, а сидел, как Агнер, скрестив ноги, и дыша медленно и осторожно. Глядел он то в огонь, то на Прияну, и лишь изредка бросал косой взгляд в темноту за полотном, дабы убедиться, что невидимое нечто остается там, за преградой.

– Приветствую тебя, госпожа… королева… – заговорила Прияна; Торлейв слышал ее голос, медленный и невыразительный, будто она говорит во сне. – Благодарю тебя, что ты откликнулась. Меня заботит судьба моего сына. Ответь мне… Получит ли он назад те владения, которые у него были отняты? Те владения на севере, Хольмгард и Гарды, которые отданы другому сыну моего мужа?

Агнер обнаружил гостью первым. И лишь после того как он заговорил, у Прияны тоже прояснилось в глазах и она увидела – на самой грани темноты, там, куда лишь чуть дотягивались последние капли света от огня, стояла невысокая, как ребенок, черная с ног до головы женщина без лица. Никто не мог бы узнать ее, да у нее и не было облика, вся она состояла из мрака пустоты. Это была сущность темнее самой темноты, но тем не менее Прияна знала: это она. Старая королева Рагнора, Рагнвёр, дочь Харальда Прекрасноволосого, конунга норвежцев, ее бабка по отцу. Та, что погибла ужасной смерть, удавленная мертвецом и уволоченная им за собой в могилу. Ее тело так и нашли: она сидела на коленях у мертвеца, похороненного несколько дней назад, в его богато устроенной срубной могиле. Прияне тогда было всего восемь лет; она не видела этого, но так много об этом слышала, что жуткое зрелище с детства ясно стояло перед глазами.

«Все владения твоего мужа будут в руках одного из его сыновей, – ответил ей голос. – Но принесет его к власти река из крови – крови его братьев. Отец пролил ее первым и тем дал начало реке. А у чего было начало, у того будет и конец – как смерть Бальдра дала начало концу мира».

Голос исходил прямо из пустоты, заменявшей лицо гостье из Хель. Он был не женский и не мужской, не громкий и не тихий, не злой и не добрый. Он был темным и холодным, как мутная вода.

– Но это будет… – Голос Прияны задрожал. – Кто будет этот сын?

«Тот, кто окажется сильнее. Тот, за кем будет могущественная поддержка».

Прияна помолчала: поняла, что более ясного ответа не дождется. А скорее, гостья и сама его не знала: это будущее еще не спрядено. Победа еще таится в облачной кудели норн, будущим воинам только предстоит обрести силу. Удачный жребий только один, и он ждет счастливой руки.

– Позволь задать тебе еще вопрос, госпожа, – вежливо сказал Агнер, видя, что Прияна, потрясенная, не может собраться с мыслями. – Своей ли волей Святослав конунг сотворил эти дела – убийство брата, дележ владений, – или его толкнула на это воля Одина?

«Своей ли волей Локи сгубил Бальдра? Известно только, что не своей рукой. Воля – одного, рука – другого, а Локи лишь посредник между волей и рукой. Но его-то и считают главным виновником, вот незадача!»

– Ждет ли моего мужа наказание за убийство брата? – прерывистым голосом спросила Прияна.

«Известно, что Локи избежал немедленного наказания за смерть Бальдра – кара обрушилась на того, кто пустил стрелу, на слепого Хёда. Но в конце времен Локи ответит сразу за все, ответит за смерть обоих братьев. В темной подземной пещере будет висеть он, а змея над ним будет испускать жгучий яд, а жена его будет держать над ним чашу, сделанную из собственного его черепа… И сдается мне, эту жену я вижу сейчас перед собой».

– Можно ли как-то выкупить его вину? – спросил Агнер, видя, что помертвевшая Прияна утратила дар речи.

«Можно выкупить время. Как Локи кровью Хёда выкупил немного времени для себя. Тебе под силу выкупить еще… хм, лет восемь или девять. Для богов этот срок – ничто, но в земной жизни можно успеть дать сыновьям подрасти. Если для тебя это важно, поищи другую жертву взамен. Вот все, что мне позволено тебе передать».

– Благодарим тебя, уважаемая госпожа, что посетила нас и ответила на вопросы, – произнес Агнер. – Теперь возвращайся, и да будет легким твой путь. Именем Одина, Тора и Фрейра, теперь мы сами по себе!

И как будто где-то в темноте лопнула невидимая струна – а скорее удавка: сразу стало легче. Торлейв вздохнул во всю глубину груди – вдруг обнаружил, что не хватает воздуха, не забыл ли он дышать? Неведомый гость исчез, и повеяло теплом летнего вечера. Звезды ярче засияли в вышине, полусозревший месяц проглянул, будто только сейчас посмел появиться.

– Как ты, госпожа? – обратился Агнер к Прияне.

Она опустила голову и закрыла лицо руками. Поняв, что все закончилось, Торлейв поднялся, подошел к ней и обнял за плечи. Ощутил, что она дрожит.

– Что это было? – спросил он у Агнера.

Торлейв слышал только вопросы, которые задавались, но не слышал ответов; он видел, что они ужасают Прияну.

– Это была моя бабка… – сквозь ладони простонала Прияна. – Рагнора. Я уже пыталась ее вызвать, но она не откликалась. Получилось только с Агнером. Но не знаю… стоило ли мне задавать эти вопросы… Но я хотела знать… Виновен ли мой муж в том, что случилось, к чему все это идет, как мне защитить моего ребенка? Иначе я не знаю, как мне быть, не потеряю ли я свою честь и удачу, если все оставлю… как есть?

– С тех пор как Один вручил ему золотой меч, мы все знаем, что он ведет конунга, – напомнил Агнер. – Но вот куда ведет – это ведомо лишь ему одному.

– Твоя бабка сказала что-то ужасное? – спросил Торлейв. – Может, она просто была в дурном расположении духа? Когда живешь в Хель и все время видишь вокруг разных чудовищ, трудно быть доброй.