– Свойство психологии таково, что человек все ставит под сомнение. Что бы ты не сказала, тебе не поверят до конца. Вывернись ты хоть наизнанку. Они начнут допытываться дальше, копать глубже. А поскольку ты уже выложишь все до основания, что ты станешь отвечать на расспросы? Будешь твердить: «Я вам все сказала»? Это вызовет еще большие подозрения. Если начнешь повторять ту же историю, расскажешь ее непременно иначе. Это неизбежно для неподготовленного человека. Ты ведь не учила наизусть. Заметив противоречия и неточности, твои подруги, особенно ушлая Айна, за них зацепятся… К чему я все это? – Разия заметила погрустневшее лицо девушки. – Они тебя просто придушат. И надзиратели не успеют прийти на помощь. Да и не захотят, учитывая твое нежелание сотрудничать. Ты хочешь подохнуть в тюремной камере, с подушкой, заткнутой в рот?

– Может, это выход из моего положения? – Хатима смотрела в пол.

– Я не стану тебя переубеждать. Если решила так закончить свою жизнь, ради Бога. Но я бы на твоем месте поборолась, – Разия досадовала, что недооценила степень депрессивного настроя Хатимы.

Разия вызвала женщину-конвоира и поглядела на заключенную:

– Ступай с Богом. Да хранит тебя Аллах. Захочешь поговорить, позови меня через надзирательницу.

В данной ситуации Разия почувствовала себя химиком или кулинаром, знающим тайный элемент или ингредиент, который добавила в мутный бульон отношений между тремя «подругами». Ингредиент этот, словно дрожжи, начнет бродить и запустит необратимый процесс, когда Хатиму вынесет на поверхность вспученного бульона, прямо в объятия Разии.

Дня три она дала на процесс брожения и не ошиблась в расчетах. Однако, судя по реакции, вместо дрожжей добавила нитроглицерин – Хатиму избили и довольно жестоко, как, пожалуй, умеют только женщины, впавшие в истерическую ярость. Причем били ее не только Айна и Захия, но подключились и другие. То ли их подговорили поучаствовать, то ли те вступили в драку от нечего делать. Исцарапали Хатиме лицо, сломали два ребра и палец на правой руке, выдрали волосы буквально с мясом, рассекли лоб.

Надзирательницы вырвали ее из рук толпы и отволокли в медчасть, там уже она попросила позвать Разию.

Хатима едва шевелила распухшими губами с запекшейся кровью вокруг грубо наложенных швов. Нитки, как тонкая синяя рыболовная леска, торчали в разные стороны, она каким-то заторможенным жестом пыталась отодвинуть мешавшие ей нити, норовившие попасть в рот. Когда смыкала губы и вовсе начинало казаться, что рот у нее зашит.

«Символично, – подумала Разия. – Они в ДАИШ просто марионетки – с зашитыми ртами и связанные по рукам и ногам. Как бы их не использовали, их именно используют. Да, место женщины в исламе не столь независимое, и все же даже в странах, где самые ортодоксальные формы ислама, нет такого унижения, как в псевдохалифате».

Разия гордилась своими офицерскими погонами, своей судьбой, не считала себя при этом женщиной эмансипированной. В ней органично уживались и мусульманская покорность, и свободные нравы. Она благополучно забывала, что является единственным ребенком в семье, ее отцу хавильдару^[8] полиции, жаждавшему как все пакистанцы рождения сына, пришлось довольствоваться Разией. Он благосклонно принял ее решение стать военной, не торопил с замужеством. А когда она стала офицером, отец уже из пиетета не смел ей предлагать женихов и вообще что бы то ни было навязывать. Догадывался он и о существовании любовника, но, узнав, какой пост занимает охальник, отец Разии, каждый раз общаясь с дочерью, хмурил черные густые брови над черными глазами с красноватыми белками, но никак высказываться на эту тему не решался.

– Что вы хотите? – прошептала Хатима, и ее скрипуче-ослабленный голос вывел Разию из задумчивости.

– Мне нужно, чтобы ты рассказала о своей жизни в ДАИШ. С самого начала, как только ты приехала в Сирию. С кем ты встречалась, имена, фамилии, прозвища. Описание этих людей. Про погибших можно не говорить. Особенно детально расскажи про жизнь в Мосуле и о том, как вам с подругами удалось оттуда выбраться.

– Да нечего рассказывать, – Хатима поправила платок, сползавший на подушку. – Я почти никого не видела, кроме мужа. Все годы. Только чуть удалось вырваться из этой тюрьмы, когда он погиб… – она осеклась, испугавшись, что прорвалось слишком откровенное. – Но почти сразу начались такие бомбежки, что мы забивались в подвал дома. Только женщины. А вот уже в Эрбиле к мужу Айны ходило много людей. Но я не знаю их имен и уж тем более фамилий.

Разия подошла к зарешеченному окну, открытому в этот вечерний час, подержалась за решетку, пыльную и ржавую. На пальцах остались рыжие отметины. Солнце светило лимонно-блекло, сбоку, свет его пробивался между листьями старого евфратского тополя. Время шло к намазу, но Разия не слишком истово молилась. Сейчас ее занимала мысль, не ошиблась ли она в своих расчетах? Айна, конечно, была предпочтительнее в плане осведомленности. Но от нее вряд ли удастся что-нибудь добиться. Ни уговорами, ни пытками. Разве что подкуп. Однако Нур не санкционировал никакие траты. А подобные Айне, если и согласятся пооткровенничать, то лишь за немалые суммы.

Хатима, наверное, увидела разочарование на лице Разии и вдруг нестерпимо захотела по-настоящему выбраться из западни, подальше от лживых подруг, которые везли ее с собой, как жертвенного барана.

– Есть одно, что я могу… – голос у нее иссяк. Хатима снова отвела в сторону нитки, мешавшие ей говорить. – В Эрбиле была женщина. Она приехала к Касиду…

Разия вернулась к стулу, стоящему около кровати Хатимы. Но слушала без энтузиазма.

– Я подслушала их разговор. Но расскажу только в том случае, если вы… Мне надо, чтобы вы перевели меня подальше от этих, – Хатима кивнула в сторону окна.

– Все зависит от важности информации. Если она стоящая, то я добьюсь перевода, – скрыла зевок Разия.

– Эта женщина – организатор, насколько я поняла по-арабски. – Хатима торговаться не стала, но решила приберечь кое-что как страховочный вариант, не веря Разие так же, как она не верила уже никому. – Прозвучало слово «миссия».

– Как?

– «Альбада», ну, что-то в этом духе, – припомнила Хатима. Она покосилась на Разию и вдруг заявила: – Я не хочу больше говорить. Только с русским консулом.

– Да кто ж к тебе его пустит! – улыбнулась Разия. – К вам и до этого его не пускали. Давай дальше. Рассказывай. Теперь поздно торговаться. Ты ведь уже на больничной койке, а это тебя должно убедить в том, что я твоя единственная надежда. Дальше будет хуже.

– Почему ты выбрала меня?

Разие не понравился вопрос. Слишком правильный для запутавшейся дурочки.

– Есть люди заинтересованные в информации, – признала она, чувствуя, что иначе дело не сдвинется с мертвой точки. – А ты из троих самая… чужеродная для них, что ли… Они тебя недооценили.

– Что вы можете дать? Деньги в тюрьме не нужны. В Россию мне дорога заказана, там меня тоже ждет тюрьма.

– Пока я могу тебе гарантировать безопасность. И это уже немало. Когда на кону стоит жизнь, радуешься малому, не так ли?

– Но хочется большего, – в голосе Хатимы прорезались нотки человека, доведенного до крайности, а потому чрезвычайно решительного. Она молча ждала предложений.

Разия призадумалась, прикидывая варианты. Нуру, очевидно, информация нужна не для полицейского управления. А значит, рассчитывать на официальные ресурсы не стоит.

– Я отъеду на пару дней, а когда вернусь, мы поговорим более предметно.

Исламабад, явочная квартира полицейского управления

Обернув бедра белоснежным полотенцем, Нур вышел из ванной комнаты. Его почти голубые глаза поблескивали, как у человека сытно поевшего, насладившегося женским обществом и принявшего освежающий душ. Он достал сигареты из кармана пиджака, висевшего на стуле, и прикурил, запрокинув голову, выпуская дым в потолок.

Разия, полулежа на кровати, пила чай с молоком и листала журнал. Ее волосы, густые и волнистые, рассыпались по шелковой красно-черной подушке. Она не беспокоилась, что ее с любовником здесь кто-нибудь застанет. Нур использовал квартиру для встреч только с двумя важными агентами, под которых его управление специально снимало квартиру.

Нур полюбовался изгибами тела Разии, очерченными белой простыней, как будто ее до крепких смуглых плеч залили гипсом. Он налил и себе чаю, привычно сдобрив его молоком, и присел на край кровати.

– Ты теряешь хватку, – он провел по плечу Разии тыльной стороной ладони. – Не смогла справиться с этой фанатичной дурочкой.

– Ни то, ни другое, – покачала головой Разия, отставив чашку на тумбочку. – Далеко не дурочка и не фанатичная. Уже не фанатичная. Муж-садист умело выбил из нее иллюзии, пару зубов и желание идти дорогой джихада. Она не хочет возвращаться в общество подруг, да и в Россию тоже. Там ее ждет тюрьма. Она хоть и не воевала, но участие в ДАИШ ей все равно прилепят. Что мы можем предложить ей взамен на информацию?

– Думаешь, она знает что-то стоящее? – скривил лицо Нур.

– Я же тебе рассказывала! – чуть раздраженно напомнила Разия. – И о той женщине, и о загадочной миссии. И, в конце концов, если там ничего стоящего, мы же не будем выполнять свою часть соглашения с ней. Только вот в чем будет заключаться это самое соглашение?

– Во-первых, главное условие – все, о чем она нам расскажет, ей сразу же необходимо забыть. Не доносить до тех, с кем придется общаться в дальнейшем. Во-вторых… – Нур отставил свою чашку и склонился над Разией: – Как считаешь, она способна на что-нибудь стоящее? Или ее сломали окончательно?

Девушка улыбнулась:

– Знаешь ли, женщины народ живучий и мало предсказуемый. А что, есть варианты ее пристроить? К тому твоему приятелю из ISI^[9], из контртеррористического центра?

– Ты прозорлива как всегда. Она ведь знает арабский? А у нас есть арабы-беженцы, с которыми надо работать, – он усмехнулся. – Все чудненько устроится.

Приподнявшись на локтях, Разия повела носом. Нур удивленно взглянул на нее.

– Пахнет международным скандалом, – пояснила она. – Как ты себе представляешь? Мы изымем девушку из тюрьмы… Какие основания? Как обоснуем начальству? Российский посол спросит, а куда их гражданку дели?

– Как только мы убедимся, что у нее за душой что-то дельное, мы ее сдадим моему приятелю из ISI. Он обладает достаточными полномочиями, чтобы изъять ее из тюрьмы для своих оперативных нужд.

– И это станет известно послу, – стояла на своем Разия.

Нур покосился на нее с недовольством. Он и сам подумывал о том, что о международной подоплеке стоит переговорить с Арефьевым. Скандал не нужен. Все надо провернуть тихо. В конце концов, девушка россиянка, и Арефьев может сделать так, чтобы посол… просто забыл о ее существовании. Но признаваться в своих сомнениях Разие он не спешил.

Однако встретившись с Арефьевым, Нур не получил ожидаемого одобрения. Куратор выглядел раздраженным, выслушав историю о неумелой обработке Хатимы, он скривился и велел справляться своими силами, не рассчитывая наивно на то, что посол закроет глаза на пропажу россиянки в пакистанской тюрьме. Даже если удастся убедить дипломата не поднимать шумиху вокруг пропажи Хатимы, то пакистанская сторона заподозрит неладное в том, что русские так легко смирились с исчезновением своей гражданки.

– Вот только если ее исчезновение останется незамеченным…

Нур не сразу понял намек куратора, но пока пробирался по пробкам Исламабада на встречу со своим приятелем из контртеррористического центра, оценил по достоинству остроумие Арефьева. Пожалуй, куратор мог предложить и конкретный вариант решения, но он дал понять, что Нуру неплохо бы и самому отработать те немалые деньги, какие он получает. К тому же полицейский лучше знает местные правила, а главное, как их обойти.

Нур изложил своему приятелю только в общих чертах, что, возможно, появится неплохой вариант разжиться агентом, владеющим арабским и жившим в ДАИШ на территории Ирака. Он даже не обозначил пол будущего агента, чтобы не раскрывать карты прежде времени. В Пакистане хватает арабов-беженцев, сорванных из родных стран войнами и революциями.

Дело оставалось за Разией – убедить Хатиму, что она только тогда получит шанс выбраться из тюрьмы, когда будет полностью откровенна. Не стоит играть с огнем.