Во-вторых, возникают явления как бы новые, но при ближайшем рассмотрении воскрешающие память о давно минувших днях. Так, примерно год тому назад появилось объединение так называемых «новых критиков». Они обещали жечь, сечь, бичевать всех, кто позорит отечественную словесность. Таковыми оказались практически все, кто издает книги не за свой счет, а после того получает литературные премии. Есть сайт, на котором публикуются отчеты о порках. Разоблачительные тексты, как правило, не слишком хорошо написаны, но чувствуется «душа». Проблема в том, что сами «новые критики» – опять же несостоявшиеся прозаики и поэты. Их восхождение на Парнас застопорилось на разной высоте. Кто-то напечатал несколько книг, но так и не дождался внимания со стороны города и мира. Кто-то пытался издаться, но был отвергнут туповатыми редакторами. Кто-то просто замыслил что-то шедевральное, но мир также остался холоден. К слову, умение достойно пережить свой литературный неуспех – во многом делает сочинителя писателем. По стилистике большинство текстов «новых критиков» напоминает жалобы пенсионеров доинтернетовской эпохи в компетентные органы: от ЖЭКа до Верховного суда ООН. Упор делается на низкий моральный уровень осуждаемого автора, вплоть до ссылок на статьи УК. Далее указывается на слабое владение предметом. Например, калибр патронов, указанный писателем, в реальности не подходит к конкретному пулемету. Из этого делается вывод о неизбежной духовной и умственной бедности. Общая унылость и однотипность приемов осуждения погасила первоначальный интерес к «новым критикам», которые, как оказалось, совсем и не «новые», и, понятно, не «критики» как таковые.

Но само появление подобного – признак тревожный. Размывается профессиональное сообщество, становятся зыбкими, текучими критерии того, что называется критика.

2021

Об университетских писателях

Не так давно я высказался о возможном и желаемом приходе в литературу «возрастных» авторов. Текст вызвал определенный интерес. Часть аудитории поддержала озвученный тезис. Были и те, кто не согласился. В частности, озвучен следующий аргумент. «Взрослый» автор в свои книги неизбежно привнесет личный опыт. А нужно ли снова читать в энный раз роман о «лихих 90-х»? Не слишком ли много написано, не дать ли теме остыть? Тогда какой актуальный для современного читателя материал может использовать «зрелый» писатель? Законный вопрос…

Тут нужно заметить, что проблема «знания жизни» – одна из причин общего падения интереса к литературе. Интерес к автору с «прошлым» ведет к тому, что неожиданным плюсом становятся факты биографии, которые языком науки обозначаются как «девиантность» и «маргинальность». Алкогольное прошлое считается серьезной заявкой на вхождение в литературу. Преодоленная наркомания идет классом выше: «уникальный жизненный опыт». Отсидка – тут можно рассчитывать сразу на включение в шорт-лист какой-либо престижной премии. При этом отечественных Чарльзов Буковски и Вильямов наших Берроузов все равно как-то не наблюдается. Авторам не о чем писать, поэтому читателю незачем читать. Исторические романы и фантастика даются не всем, да и поляна там достаточно утоптанная. Для сегодняшнего писателя средних лет, но с высокими – то есть нормальными для писателя – амбициями проблема выбора материала – не пустой звук.

Есть ли выход из данной ситуации? Есть. И решение, как говорили раньше, должно носить комплексный характер. Предлагаю обратиться к опыту бездуховного Запада и вспомнить такие понятия, как creative writing и «университетский поэт». Большинство западных университетов и колледжей предлагает программы «творческого письма». Значительная часть преподавательских кадров состоит из действующих писателей. Считаю необходимым использовать накопленный опыт в отечественной высшей школе. И сразу возникнет обоснованное сомнение. Какой из вузов захочет по собственной воле «нанимать» писателя? Механизм же стимуляции достаточно простой. Сделать наличие собственного писателя в университете бонусом при прохождении многочисленных плановых и внеплановых аттестаций и проверок, при составлении рейтингов вузов. Кроме этого, «свой писатель» – важный элемент персонификации вуза, способ выделиться среди себе подобных. Заманивать абитуриентов и их родителей новыми баскетбольными мячами и командой КВН, прошедшей в областной полуфинал, уже несколько старомодно. Необходима индивидуализация.

Очень важно, чтобы «университетский писатель» не был социальным иждивенцем, просто получающим зарплату. Он должен вести разработанный им факультативный курс свободной тематики: «Проблемы современного городского фэнтези», «Современная русская поэзия (от Бродского до меня)», «Трагедия и величие писателя, не понятого своим временем». Не нужно устанавливать какие-то количественные рамки посещаемости курса. Двадцать человек – прекрасно, два – тоже хорошо. Будут ходить те, кому это интересно. Среди молодого поколения много тех, кто тянется к писательству, но не удовлетворен пабликами в социальных сетях или роликами на YouTube. В воспоминаниях многих больших, состоявшихся писателей присутствует почти обязательная сцена. Он, неуверенный в себе вьюнош, побуждаемый родителями получить нормальную профессию (строитель, учитель, инженер), встречает «настоящего писателя». Надежды родителей рушатся. Да, прошло время, мы живем в эпоху цифры. Но при всей изощренности современных технологий эффекта личного общения ничто не способно заменить. В будущем армия маркетологов или айтишников может и потерять одного из своих бойцов. Им же, надеюсь, прирастет отечественная словесность.

Впрочем, «творческое письмо» обязательно пригодится и тем, кто писателем не станет. В наших школах, где ученики по-прежнему исправно строчат сочинения, правильной организации текста почти не учат. Выпускники не знают ни о ритмических приемах в прозе, ни о «плотности текста», ни о контрапунктах. А ведь эти знания помогут написать и толковый пресс-релиз, и сценарий документалки об Уральском руднике, и длинное романтическое письмо девушке. Чего в жизни не бывает? Даже банальная заявка на какой-нибудь президентский грант у того, кто владеет creative writing, получится гораздо более связной и отчетливой, чем у конкурента.

Теперь несколько слов о самом университетском писателе. Что получает он помимо денег и стажа к гипотетической пенсии? Каков его нематериальный интерес? Он есть. Это обратная сторона общения студента с писателем. Автор также «закупорен» в своем пространстве, ему катастрофически не хватает общения за рамками привычного круга. Вдобавок издержки профессии и груз традиций: склонность к рефлексии, мрачноватый взгляд на мир, сформированный под влиянием русской классики, для которой «бедные люди – пример тавтологии». Но очень часто стенания по поводу несовершенства мира объясняются банальным незнанием этого самого мира. Общение с молодым поколением может и должно поколебать эти вековые установки. Конечно, самым лучшим итогом работы университетского писателя станут книги, написанные им. И они будут важны не только для него. Спросим себя: кто и когда читал роман о современном студенчестве? И здесь я с некоторым ужасом осознаю, что в памяти у меня всплывают чуть ли не «Университет» Григория Коновалова и «Студенты» Юрия Трифонова. Кто сегодня знает, чем живет, интересуется, к чему стремится эта не самая маленькая часть нашего общества? Которая, извините, является нашим будущим. Почему потенциально премиальные книги о «невписавшихся» важнее взгляда на тех, кто стремится и делает?

Прекрасно понимаю все возражения и их резонность. Да, кто-то «наймет» писателя для статистики. Ушлый проректор вспомнит о родном дяде, сорок лет тому назад опубликовавшем стихи в многотиражке «Бой за уголь». Кто-то из принятых писателей забьет на работу и примется писать очередной роман о тех, кто не понят и не принят во всех смыслах. Но в нашем случае важен даже точечный результат. Если раз в год выйдет роман о молодом поколении, основанный не на внимательном чтении Фейсбука^[4], а на живом общении с теми, без кого раньше трудно было написать роман, – с прототипами, то можно считать программу сработавшей. Не говоря уже о молодых авторах, которые продолжат русскую литературу благодаря иноземному creative writing.

2021

Сердце, память и бетономешалка

Вокруг все чаще говорят о создании/реформировании большого писательского союза, вслед за которым грядут благие изменения в жизни и судьбах мастеров пера. Думаю, что оптимизм имеет основания. Откроются некоторые перспективы перед одаренными прозаиками, получат толику благ и признания поэты. Есть основания для светлого взгляда на будущее у таинственных драматургов. При этом многие уверены, что у последних и так все замечательно. Всегда есть повод припомнить коллеге постановку его пьесы в Тюменском кукольном театре в 1987 году. Опасения возникают только по поводу возможной судьбы критиков.

Именно критики являлись той частью советского писательского сообщества, судьбе которой трудно завидовать. Их тяжкое положение объяснялось рядом причин. Главная ловушка следовала из статуса советского писателя. Принятие в ряды ССП означало коллективное признание таланта или как минимум литературных способностей. Соответственно, советский критик был всегда ограничен в собственно критической функции. Он не мог прямо назвать автора или его творение бездарными.

Попытки бунта всегда пресекались, хулиганов били по рукам. В памяти всплывает история со статьей Владимира Бушина «Кушайте, друзья мои. Все ваше…», которая была напечатана в журнале «Москва» в 1979 году. Критик в ней разобрался с исторической прозой Булата Окуджавы. И сейчас статья читается прекрасно: она ладно сделана, точна и не оставляет сомнений по поводу таланта Окуджавы как исторического романиста. Бушин мгновенно прославился. Текст особо смаковался в писательских компаниях. Следующая статья литературного критика вышла в 1986 году. «Сведение личных счетов» и волюнтаризм не поощрялись.

Сложилась парадоксальная ситуация. Чем разбираемый текст был новее, тем статья о нем скучнее и унылее. И наоборот. Гремели работы Лотмана о Пушкине. Настоящим бестселлером могла стать книга о Шекспире. Издание же с подзаголовком «современная советская литература» прочно врастало в прилавки книжных магазинов и позже находило последний, тихий приют на библиотечных полках. Неудивительно, что по-настоящему любящие слово критики независимо от их мировоззрения (Вадим Кожинов, Бенедикт Сарнов, Олег Михайлов) вынужденно мигрировали в иные сферы литературы.

Нужно отдать должное нашим коллегам из прошлого. Все же в большинстве своем советские критики сами были людьми читающими, поэтому они симпатизировали – а самые совестливые и сочувствовали – любителям книг. Автор предупреждал читателя сразу. Взгляд на обложку – и протянутая рука потенциального поклонника советского Белинского замирала в воздухе. Был особый изыск – сочинить название сборника критических статей, сразу и бесповоротно отвращающее от его чтения. Возьмем базовое название: «Память сердца». Книга об исторических романах могла именоваться «Долгая память сердца». Если труд посвящался военной литературе, то рождался вариант «Суровая память сердца». Книга о современной проблемной прозе радовала не меньше: «Сердце обретает память».

В названиях приветствовались многоточия, намекающие на особое эмоциональное состояние критика, взволнованность от прочитанного, некоторую переполненность мыслями и чувствами. В аннотации пунктуационная имитация непосредственности отливалась в формулу «автор ведет живой, искренний разговор с читателем». В ту же кассу – фотография критика, задумчиво и со смыслом прикусившего дужку очков.

Название, аннотация и портрет гармонично сочетались с содержанием. Любимые жанры советских критиков – литературный портрет и обзорные статьи. Выбор первого объясняется биографическим моментом. Если поэты и прозаики могли прийти в литературу от сохи или станка, то в критики зачастую забривали доцентов филологических факультетов пединститутов. Как люди рациональные и рачительные, они использовали тексты своих диссертаций в качестве базы «литературной работы». Отсюда во многом мертвящий, замороженный язык их критических публикаций. Естественно, что, защитив диссертацию, допустим, по творчеству Федина, критики продолжали писать о нем, но уже для «широкого круга читателей». Тексты разных лет не единожды переписывались, переназывались. Ограниченность круга читателей играла в пользу критика. Чем незаметнее и тише пройдет публикация, тем больше шансов на вторичную переработку литературного продукта.

Тяга к написанию обзорных статей также объясняется прагматическими соображениями. Их объем регулировался не погружением в тему, а заказом редакции журнала или издательства. Всегда можно прибавить или убавить по желанию. Книг и публикаций на историко-революционную тему, гражданского мужества, морального самоопределения было в избытке. Тонкие эстеты разбирались с портретом современного лирического героя.