Как лучше всего определить присутствие у нас за спиной какого-то человека, на которого мы не можем посмотреть? По голосу? По запаху? По звуку шагов? По теплу, исходящему от его тела? Протянув назад руку и дотронувшись до него кончиками пальцев?

Можем ли мы быть уверенными в том, что он рядом, если ничего из вышеперечисленного нет? На что нам опереться в таком случае?

Когда говорят, будто «ощущают», что в соседней комнате кто-то есть, – можно ли поверить в присутствие призрака? И как в таком случае отличить призрака от живого человека?

* * *

Что за чувства испытывают на самом деле, когда говорят, будто ощущают чье-то присутствие?

Существует ли загробный мир для наших запахов?

Между Женевой и Лос-Анджелесом

У нее была привычка, выпив с утра чашку кофе, общаться со своей подругой С. С. была историком, занималась средневековой Центральной Азией, а она сама преподавала историю современного искусства. Каждая из них занимала должность в университете: она во Фрибуре, а С. – в Тайпее, но благодаря тому что у обеих каникулы были в одно и то же время, им удавалось встречаться несколько раз в году. Зимой одна из них проводила семинар-интенсив где-нибудь за границей, вторая присоединялась к ней, пользуясь выходными днями в конце года. Но этой весной им обеим пришлось в течение полутора месяцев работать далеко друг от друга – одна читала лекции в Женеве, другая в Лос-Анджелесе, и они общались по интернету.

Обычно, когда она звонила С. утром, в Тайпее была вторая половина дня, но теперь, когда С. оказалась на западном побережье США, они поменялись ролями.

Однажды утром С. сказала: «Вчера ты приготовила мне еду».

С., которая не допускала никаких уступок, когда речь заходила о качестве еды, была шокирована убогостью и дороговизной американских продуктов питания и критиковала их с самого первого дня. Это стало для нее дополнительным источником тревоги. В последние дни она не очень жаловалась на свои мучения, но тем утром сказала:

– Вчера ты приготовила мне еду.

– Как это?

– Мне это приснилось, – ответила С. таким тоном, как будто речь шла о чем-то очевидном, после чего добавила: – И думаю, это было уже не впервые – ты подала мне лепешки, сделанные из остатков ризотто с шафраном, значит, ты готовила мне это ризотто позавчера, но я не помню, как ела его.

То, как С. из природы блюда выводила, что подруга снилась ей две ночи подряд, вызвало у нее улыбку. Что же, если ей хорошо от того, что я ей снюсь, тем лучше, думала она.

– И как, было вкусно?

– Конечно, спасибо! Особенно это ризотто вот так, с шафраном… – С. сделала вид, что берет щепотку шафрана. – Пахло просто божественно!

После этих слов она немного смутилась.

– Прости, что морочу тебе голову своими историями о еде. Не думала, что это будет так сильно меня волновать. Осознав, что должна пробыть здесь еще больше месяца, я чуть не впала в панику. Вот почему позавчерашнее ризотто произвело такое благотворное действие.

– Дорогая моя, если это доставляет тебе удовольствие, я буду готовить для тебя в твоих снах!

Следующей ночью сон приснился ей. Она была у себя в кухне во Фрибуре. Из духовки аппетитно пахло слоеным пирогом с кровяной колбасой, фруктами и специями. Она мыла одуванчики, цветки и листики настурции, дикий укроп и кислицу – хотела сделать мистиканзу, салат из диких трав. Собираясь попросить С. открыть бутылку вина, она проснулась.

Ей надо было дождаться, пока С. встанет, чтобы рассказать ей сон. Когда в начале вечера по женевскому времени С. позвонила, она в первую очередь спросила, снилась ли она ей опять.

– Я больше ничего тебе не готовила? Может быть, десерт? Панна-котту? – пошутила она.

– Нет, представь себе, я ничего не ела сегодня ночью. Но мне снилось, что у нас с тобой каникулы. Мы собирались обедать в саду какого-то загородного дома, и я расставляла складную мебель – столик и стулья, а потом проснулась.

Это знак, думала она.

Возможно, она почувствовала запах своей мистиканзы, отсюда сон про весенний сад. Ей нравилась игра, затеянная С., но подобное совпадение удивляло. Она тоже рассказала С. свой сон, и та пришла в восторг.

– Я хотела бы поспать подольше, чтобы отведать твоего слоеного пирога – он такой вкусный, – ответила она, понимающе улыбаясь.

С тех пор у них возник ритуал – они рассказывали друг другу, что ели во сне. Их связывало скорее непоколебимое доверие друг к другу, нежели пламенная страсть, но разговоры о снящейся еде, казалось, добавляли дополнительное измерение их отношениям. Раньше они иногда обсуждали отдельные блюда, например, в ресторане или во время путешествия, но, хотя обе любили готовить, эта тема никогда не занимала столько места в их разговорах. Возможно, потому, что они так много говорили об этом, сюжеты их снов пересекались, и им удавалось их запоминать. Но совпадения следовали одно за другим, опровергая эту гипотезу.

Однажды ей снилось, что она готовит пюре из баклажанов с кашком^[13] по-ирански, а С. видела во сне ташкентский рынок, где она купила курт – сушеный ферментированный йогурт в форме шариков. В другой раз С. приснилось, что они обе в гостях у друзей, которые угощают их дымящимся пловом, поданным на большом блюде, а она видела во сне, что они с С. сидят в тайваньской столовой. На первый взгляд, ничего общего между этими снами не было, но запах кислого молока в первом случае и жирный пар, поднимающийся от риса, – во втором, объединяли их. Даже если в своих снах они были в разных местах, даже если одна не снилась другой, теперь они знали, что через их сны красной нитью проходит обоняние, ночь за ночью.

Что за паутина там плелась?

Такую жизнь пары перелетных птиц они вели уже лет десять. С тех пор как они познакомились, еще будучи студентками-дипломницами, им всегда удавалось найти время для встречи, а когда стали жить далеко друг от друга – для общения по интернету. Они пытались найти работу в одном городе, но, с учетом того, что они занимались совершенно разными вещами, это было равносильно подвигу. Вроде бы они нашли компромисс и выработали себе ритм общения, а той весной, когда их разделял океан, у них появилась новая территория для встреч – обоняние. Эта территория ширилась с каждым днем, с каждой неделей, и в результате они поняли, что их двойники в снах ведут отдельную от них жизнь, проживают собственную историю любви, которая, будучи немного иной, тем не менее оставалась той же самой. Связывавшая их красная нить, поначалу совсем тонкая, становилась все короче и крепче. В своих снах они часто встречались, ходили куда-нибудь по вечерам, путешествовали – и постоянно ощущали одни и те же запахи. В основном это были запахи еды, порой иные – например, запах прачечной, топящегося камина, птичьих перьев, лежащих на скамейке, деревянного амфитеатра. Дар, которым они обладали и который ощутили во сне, поражал.

В какой-то момент они перестали рассказывать друг другу сны – и так знали, что им снится одно и то же и время от времени сны открывают для них новые горизонты, новые ощущения.

Однажды ночью во сне они ощутили запах друг друга.

Люди всегда стремятся уничтожить расстояние, отделяющее их от любимых. Сначала письма, потом телефонные звонки позволяли им стать ближе друг к другу. Наконец, появилась видеосвязь.

– Как ты думаешь, не изобрели ли мы только что средство для передачи запахов на расстоянии?

– Надо срочно запатентовать машину «телеобоняния»!

Они рассмеялись.

Потом С. спросила:

– Дорогая моя, как ты думаешь, что будет, когда мы наконец встретимся? Будем мы и дальше чувствовать друг друга во сне?

– Еще бы! Зачем лишать себя возможности получать двойное удовольствие – и днем, и ночью? Когда мы увидимся, мы сможем соединить все ароматы нашего существования и наших снов, жизнь станет вдвое ярче, и…

…и моя нежность удвоится, подумала она в ту минуту, когда С. произнесла эти же слова.

* * *

«В Древней Греции однажды вечером во время пира в зал выпустили пропитанных всевозможными ароматами голубей и окропили духами гостей ‹…› На состязаниях, устроенных Антиохом Эпифаном в Дафне, всех выходящих на арену умащивали благовониями – одним из пятнадцати ароматов ‹…›, из чего можно сделать вывод, что в античности запах считался не исключительным свойством каждого человека в отдельности, а принадлежащим сообществу в целом»^[14].

– И они больше никогда не расставались, – написала она, подчеркнув предложение.

– Они, то есть запах и она.

Лишь намного позже она узнает, почему написала это именно так. Но то, что записано, однажды обязательно произойдет.

В Тегеране

В конце дня от ее отца пахло иначе, чем утром. Запах не был неприятным, нет. Он будто бы переставал быть человеком и превращался в нечто иное. Что-то в этом запахе напоминало индиго, и когда она с наступлением темноты открывала дверь дома, ей казалось, будто перед ней не отец, а морские волны, которые она видела только на картинах. Она думала, что море, должно быть, пахнет так же. Может быть, он каждый день ныряет глубоко под воду, чтобы достать со дна настоящие звезды? Он часто читал ей стихи, из которых она понимала лишь отдельные строки и ритм которых убаюкивал ее, как колыбельная песня. В ее сознании то, о чем рассказывалось в этих фантастических стихах, слилось с действительностью, и она поверила, что звезды плывут по небу так же, как и по морю, и что лошади скачут то по пустыне, то по подземным пещерам.

Когда мать ходила за покупками и брала ее с собой, она никогда не улавливала на других мужчинах запах, похожий на запах ее отца. Но когда однажды мать купила сбрызнутые водой овощи, ей показалось, что через сухой шелест скомканной газеты, в которую торговец завернул зелень, до нее долетает легкий знакомый аромат.

Ее отец не походил на других. Других она видела лишь изредка, и они ее пугали. Она в любой момент ожидала, что они вот-вот ее отругают, а отец всегда смотрел с улыбкой, прятавшейся в уголках глаз. Именно он научил дочь читать и писать – сначала на персидском языке, затем на арабском. Узнав, что «песни», которые она слушала каждый вечер, можно записать на бумаге, она очень разволновалась и по утрам стала переписывать предложения, которые отец оставлял ей перед уходом на работу. Еще ей нравилось резать тростник, чтобы делать из него калам – остро заточенную тростинку, применяемую в каллиграфии. Запах чернил немного напоминал запах отца, как будто в бутылке с чернилами содержался концентрат моря.

Позже, когда она подросла и стала помогать отцу в работе, она поняла, откуда взялся этот запах. Он был печатником, печатал книги, которые если не были совсем секретными, то уж точно предназначались не для всех. С отцом работали несколько человек. Они брали из наборной кассы свинцовые литеры и набирали текст, глядя в рукопись. Ей достался маленький закуток, прямо рядом с наборной кассой. Она там сидела и проверяла набор на предмет опечаток.

Она не могла рассказать подружкам о том, чем занимается на работе, но гордилась своей миссией и доверием отца. Она была его сообщницей. Впрочем, подруг у нее было мало, и мало с кем из них она могла разделить свою страсть к книгам. Она гордилась тем, что придерживалась той же веры, что и отец, и тем, что встречалась с верующими женщинами, но догадывалась, что отличалась от других, и отличие заключалось в ее главной страсти. Мелодия стихов, лившаяся бесконечным потоком, захватывала ее. Слыша, как их произносят, она успокаивалась, и с каждым повторением мир словно становился ярче, наполнялся новыми красками. Ей казалось, что на свете нет ничего прекраснее. Слова были ее религией.