Мои молодцы, не знававшие меня в прежние времена, когда я командовала целой армией таких отщепенцев и моральных уродов, при необходимости ловко научившись вправлять им мозги, растерянно застыли на месте. В их вытаращенных глазах читалось изумление, граничащее с испугом. Действительно, откуда им было знать, что по обыкновению сдержанная на людях царственная особа окажется способна за долю секунды обернуться ведьмой, и с видом сумасшедшей наброситься на перепуганного насмерть бедолагу.

А пока они решали, как им поступить, я продолжила урок воспитания, в прямом смысле вбивая знания в бестолковую голову нерадивого ученика.

– Посмеешь ещё раз разинуть пасть без позволения, и я забуду о твоих прежних заслугах и собственными руками вырву к чертям твой поганый язык! И если после этого, ты, мразь, ещё останешься жив, то о выпивке навсегда можешь забыть! Кивни, если понял.

Нет, всё-таки правы были сёстры в монастыре, утверждающие, что вежливость и изысканные манеры способны открыть любые, даже самые крепкие замки. Наглядным примером сейчас служил злостный пропойца, вмиг проникшийся новыми знаниями, с ходу усвоив азы изящной словесности и этикета, преподаваемыми ему самой королевой – их олицетворением.

– Да понял я, понял, – обреченно махнул рукой, Барто, опасливо косясь в мою сторону, пока охрана вновь усаживала его на бочонок, придерживая в вертикальном положении.

– Вот и отлично, – мне удалось взять себя в руки. Уголки губ даже растянулись в подобие улыбки. – Мы неудачно начали. Попробуем ещё раз. Давай договоримся. Я задам тебе несколько вопросов, ты мне на них максимально подробно отвечаешь, и мы расходимся друзьями. В противном же случае…

– Нет-нет, противного не надо, – мотая головой поспешил перебить мой визави. – Я понял. Расскажу всё как на духу. Спрашивай…те, Ваше Величество.

В другое время его последние слова наверняка вызвали бы у меня искреннюю улыбку, а чувство гордости за дипломатические успехи затопило бы до ушей, но только не сейчас, когда у меня обрывалось сердце за своих близких, которым всё ещё грозила опасность из неизвестного источника.

– Хорошо. Мне нужно, чтобы ты поднапрягся и в мельчайших подробностях оживил в памяти события последних дней. В частности, меня интересует утро, когда взорвалось здание напротив. Возможно, ты что-нибудь видел, или обратил внимание на каких-нибудь подозрительных лиц отирающихся рядом?

– Гм…ммм, – чувствовалось, что мыслительные процессы не были коньком Барто, но нужно отдать должное, он явно очень старался вспомнить, чтобы поскорее избавиться от своей мучительницы. Его и без того морщинистый лоб ещё сильнее напрягся, брови сошлись в одну линию. – Так-с… это же утро вторника, да? – скорее утвердительно, чем вопросительно спросил он, и сам же тотчас себе ответил: – Ну да, точно, я как раз ждал, когда, когда мальчишка с кухни принесет мне закусь и чарку браги. Ну да, ну да…

– И…– напомнила я о своем существовании, когда он снова надолго замолчал и углубился в какие-то свои мысли.

– Ну да, говорю же, вторник… Зеленщик, как обычно оставил тележку под навесом; молочник из-за чего-то бранился с поваренком; мимо проплыли горничные… красивые чертовки, хоть и вечно сплетничают о чём ни попадя. Утро было жаркое, а я был просто до омерзения трезв, прям как сейчас, потому что негодный мальчишка задержался, и я уже готов был сам идти за ним, да боялся получить ухватом от кухарки.

– И что дальше? – я чувствовала, что вновь начинаю терять терпение.

– Что дальше… Да ничего. Я окликнул пробегающего мимо лакея и попросил забежать на кухню и поторопить пацанёнка. А эта сволочь даже не обернулась. Шмыгнул за сложенные бочки, как крыса. Точно, вам говорю. И рожа у него… тоже крысиная. Хоть хватай с ноги башмак и прям по этой роже…

Барто так разошелся, пытаясь наглядно показать степень своей неприязни, что чуть снова не слетел с бочонка, когда потянулся к ноге, чтобы стянуть вытертое до дыр недоразумение, гордо именуемое им башмаком. Но раздавшееся следом грозное покашливание, быстро вернуло его на место.

– Ты сказал, он похож на крысу? Вот как? И что же, ты не видел, что он там делал?

– Как же не видеть? Видел. Встретился с каким-то человеком, закутанным в плащ. Я ещё подумал, зачем ему накрываться, когда и так жара на дворе, а потом понял, он там прятал какой-то сверток, который и передал приятелю. Наверняка бутылку токайского, стибренного из погреба Вашего Величества. Непорядок, думаю. Как же так-то, да ещё и с нашей благодетельницей? Я решил отстоять ваши права и уже собирался было подойти к тем двум, но не успел. Крысиная морда успел испариться вместе со свертком.

В голосе выпивалы читалось явное сожаление, что не удалось попробовать вожделенного нектара. В эту минуту на него было жалко смотреть, что я не выдержала:

– Пожалуйста, напрягись, может вспомнишь ещё что-нибудь. Обещаю, если дашь мне то, что прошу, я велю вынести тебе три бутылки токайского. Можешь потом упиться хоть до смерти, слова не скажу. Только сейчас чуточку сосредоточься. Куда мог пойти незнакомец в плаще? Он ни с кем больше не говорил?

– Как же не говорил, когда эта сволочь оскорбила меня до глубины души!

– Вот как? Как это произошло? – я чувствовала, что разгадка где совсем близко.

– Как-как… Да вот так! Когда тот другой сбежал, я подошел к этому типу и сказал, что если они не поделятся со мной вином, то я обо всём расскажу виночерпию. А он, вместо того, чтобы послушать, толкнул меня в грязь и обозвал пьяной свиньёй! Пьяной! Меня! Когда у меня с утра и маковой росинки во рту не было!

Я закатила глаза. Вот же человек. Оскорбился на обвинение в пьянстве, а вовсе не на то, что назвали свиньёй.

– Ты рассмотрел его лицо? Сможешь опознать если снова увидишь?

– А зачем снова с ним видеться?

Господи, умоляю, дай мне терпения!

– Затем, чтобы расквитаться с ним за оскорбление…

– Так я ж и расквитался. Дождался, когда он повернется спиной и тюкнул его камнем по голове. Всего-то и делов, – он говорил это так, будто рассказывал о погоде.

– Так ты что, убил его?!

– Может и убил… Кто ж знает… Все были заняты своими делами, нас никто не видел. Затащил этого поганца сюда, и бросил в подпол.

О, Боже!

Глава 3

Барто сказал правду. Спустившись в погреб, охранники, действительно обнаружили там лежавшего без чувств человека, почти окоченевшего от холода, с большущей шишкой на удивительно крепкой, черепушке. К счастью, живого. Разумеется, я понимала, что он всего лишь исполнитель, и, возможно не мог знать всех подробностей, но у меня хотя бы оставался шанс узнать имя заказчика.

На радостях, я приказала выкатить пьянице бочонок отборного вина, при условии, что тот забудет обо всём произошедшем. Последнее можно было не объяснять. Как только старик смекнул, что за произошедшее никто его наказывать не станет, он сосредоточил всё своё внимание на вожделенном «нектаре», позабыв обо всём на свете. В том числе и обо мне.

Раненного, в условиях чрезвычайной секретности, перенесли в одно из складских помещений. Приставив к нему круглосуточную охрану, спешно отправили за врачом. Кровь из носа, но этот негодяй должен выжить. По крайней мере до тех пор, пока я не выбью из него всей правды. Ну а пока дознание раненного откладывалось на некоторый срок, можно было попробовать развязать язык тому самому слуге, выманившему меня из допросной. Меня безумно интересовало, как ему удалось остаться в живых при таком взрыве?

Первое оказалось несложным, но по итогу малоэффективным, так как негодяю было отведено место пешки в чужой игре и знал только то, что касалось его самого. А именно: пронести, а затем поджечь запал взрывчатки, предварительно убедившись, что я покинула помещение, а самому отлежаться на земле. Гм… следует ли под этим понимать, что в планы врагов не входило моё убийство?

Ну хоть что-то… хотя по-прежнему ничего не ясно.

Лакей, продавшийся за горстку монет, надеялся на снисхождение. Согласно его логике, он заслужил его «спася» мне жизнь. Глупость несусветная. О каких поблажках вообще могла идти речь, если по его вине погибли мои люди и ценный свидетель?!

Услышав короткий приказ: «Вздёрнуть!», – предатель даже не сразу понял, что речь шла о нём самом. Вскинув голову, он оглянулся, чтобы разглядеть того, кого только что, в его присутствии, приговорили к смерти, и был шокирован никого не обнаружив. Он во все глаза уставился на меня чтобы убедиться, что ему это показалось. Что ж, полагаю, прочитанное по моему лицу, оптимизма ему не добавило. Перед ним, в ту минуту, стояла не боравийская королева, на милосердие которой он мог бы рассчитывать, а предводительница пиратов, жестокая и беспощадная, не оставляющая ни малейшего шанса врагам и предателям. И в её глазах читалось только одно – смерть.

Приговор был приведен в исполнение незамедлительно, в одном из пустых стойл королевской конюшни. Соорудив петлю, слуги надели ее на шею приговоренного, стоявшего на шатком топчане, а конец веревки перекинули через одну из верхних балок, крепко закрепив на железном крюке, к которому обычно привязывали за узду особо норовистых жеребцов. Скрестив руки на груди, я бесстрастно наблюдала за приготовлениями, игнорируя крики и мольбы о пощаде. Знал бы кто, сколько таких криков мне приходилось слышать в прошлом. Я уже давно научилась не придавать им никакого значения. На войне только одно правило: либо ты, либо тебя. А то, что мы сейчас невольно оказались втянуты в чью-то войну, не подлежало сомнению. Кто-то хорошо знал мои слабые места, и, по-видимому собирался бить по ним и впредь.

Жестом остановив палача, я подошла к предателю, снизу-вверх заглянув ему прямо в глаза.

– Если есть что-то ещё, что я должна знать, говори. Миловать не буду, но по крайней мере сможешь облегчить свою совесть перед вечностью.

Лакей опустил глаза. Добавить ему было нечего.

В следующую секунду я выбила топчан из-под трясущихся ног лакея, и, не оборачиваясь, покинула стойло.

Что ж, война так война, господа. Всяк ищущий смерти, её и обрящет.

* * *

В отличие от повешенного предателя, его подельник оказался крепким орешком. Он много знал. Я чувствовала это. Но будто набрав в рот воды, он лишь обдавал всех презрительной усмешкой, упиваясь бессильной злостью, написанной на наших лицах. Наверняка слышал наш разговор с осматривающим его Тамашом, в котором тот позволил себе легкомысленно заявить, что организм пленника еще недостаточно окреп и он попросту не выдержит пыток. И этот гад понял, что нужен мне живым.

Не действовало ничего, ни угрозы, ни посулы. Пленник вёл себя до наглости самоуверенно. Выходит, был тот, кого он боялся больше, и предпочитал смерть от наших рук, нежели от его.

Прислонившись плечом к косяку двери камеры, жуя соломинку, я молча наблюдала за длившимся уже несколько часов допросом. Отчаяние, написанное на лицах моих людей и издевка на физиономии наемника… О, это сводило меня с ума!

Я перебирала в памяти все известные мне способы развязывания языка, от методов дознавания французской полиции и заканчивая извращёнными техниками берегового братства, пока, внезапно, не остановилась на одном. Ну, конечно! Как же я могла забыть о психологическом приеме, используемом однажды Патрисом на борту «Смерча». Покойный Таонга, которого он представил кровожадным дикарем- людоедом, одним своим видом сумел добиться того, чего не смогла сделать целая команда головорезов. Гм, почему бы и мне не попробовать нечто подобное? В конце концов, что я теряю?

Улыбнувшись собственным мыслям, я прервала дознание:

– Передохните немного, ребята. Выпейте, перекусите. И заодно проследите, чтобы этого, – кивнула на удивленно воззрившегося пленника, – хорошенько покормили. Нам с ним предстоит долгий разговор, – я намеренно сделала драматичное ударение на предпоследнем слове, чтобы дать негодяю почувствовать, что в отношение его несколько изменились планы.

Ну что ж, семя сомнения было посеяно, теперь оставалось дождаться всходов. А пока он будет морально готовить себя к предстоящему разговору, я разработаю план действий.