Ну всё, моё терпение закончилось. Дернувшись, я грубо сбросила его руки, и уже собралась в десятитысячный раз отчитать за вольное поведение, когда услышала повелительное:

– Сиди смирно, девочка, и не мешай врачу! Разве подобает королеве скакать по постели как взбесившийся кузнечик?

Сердце подпрыгнуло в груди при звуках самого родного в мире голоса, который я уже и не чаяла когда-нибудь вновь услышать. Бабушка!

Забыв о боли, я повернулась, и в миг очутилась в мягких объятиях грозной Арабеллы д’Арси. И впервые за долгие годы, видимо по причине сильного напряжения, меня прорвало. Не обращая внимания на застывшего с отвисшей челюстью медика, наплевав на все приличия, я крепко прижалась к её груди и, совсем как дитя, зарыдала.

Я плакала так, как, пожалуй, ещё никогда в своей жизни. Слёзы текли по щекам рекой и никак не хотели останавливаться. От частых всхлипываний нос покраснел и распух.

– Ну же, моя хорошая, успокойся. Твои слёзы разбивают мне сердце, – гладя меня по голове, нежно приговаривала бабушка. И если у меня ещё оставались какие-нибудь сомнения относительно реальности происходящего, то после следующей фразы, они моментально улетучились:

– Доктор, не стойте как истукан, подайте воды. Живо! – Прикрикнула она, увидев, как тот на секунду замялся. – Вот возьми, – это она уже мне, всунув в руку кружевной платок, – вытри свои прекрасные глазки. Негоже Вашему Величеству вести себя как сопливая девчонка.

Всхлипнув в последний раз, я улыбнулась. Если что-то в мире оставалось неизменным, то это острый язык герцогини д’Одемар. Воистину, этой женщине не было равных ни при французском дворе, ни при боравийском.

Кстати, если говорить о равенстве… Только сейчас, немного отстранившись, чтобы привести себя в порядок, я обратила внимание на ее внешний вид, и ужаснулась. Линялое платье из грубой ткани, видавший виды передник, и, о боже, уродливый чепец, скрывающий половину ее лица. Что происходит?

Я так прямо об этом спросила. Но перед тем, как ответить, бабушка стрельнула глазами в сторону вытянувшего от любопытства шею, эскулапа:

– Подите прочь, любезный. Дальше, Её Величество справится без вас.

– Но позвольте… – с оскорбленным видом попробовал было возразить медик, но я взглядом заставила его умолкнуть.

– Ступайте, Тамаш. Если понадобитесь, я за вами пришлю.

Провожая взглядом коренастую фигуру врача, бабушка задумчиво нахмурила брови:

– Ты, возможно, удивишься, душенька, но этот человек и лицом, и сложением, самым удивительным образом напомнил мне…

– Де Кресси, – улыбнувшись, закончила я за нее я. Правда от стреляющей боли на затылке, улыбка вышла несколько кривой. – Вот только пообстричь эти густые усы до тоненьких полосочек, да чуть укоротить рост и будет просто вылитый шевалье.

– Именно! – всплеснула руками герцогиня. – Вот только он уже не шевалье, а граф, и, кстати сказать, уже далеко не беден. И… раз уж речь зашла о нем, то считаю, тебе следует знать, что только благодаря его содействию, я до сих пор жива и нахожусь здесь, с тобой.

В первое мгновение мне показалось, что ослышалась, но лицо бабушки хранило такое серьезное выражение, что все сомнения разом развеялись.

– О чём, ты толкуешь?! Что значит «жива»?

Прежде чем ответить, бабушка глубоко вздохнула, собираясь с мыслями, а затем взяв мои ладони в свои, зажмурилась, как перед прыжком в пропасть:

– Мне ужасно жаль, что приходится тебе это рассказывать, но дважды в течение месяца на меня были совершены нападения, и, лишь благодаря случайности в первый раз, и помощи де Розена во второй, мне удалось сохранить жизнь. К несчастью, не могу того же сказать о маркизе. Крепись, дитя, но нашего милого Розена больше нет. Он грудью принял предназначавшуюся мне пулю, и скончался на вот этих самых руках, – она беспомощно посмотрела на свои трясущиеся ладони, как если бы на них до сих пор оставалась кровь её защитника.

– О, нет! – Схватившись за голову, простонала я, отказываясь принимать сию жестокую правду. – Как же так? Почему?

– Увы, дорогая моя, этого я не знаю. Всё происходило как в страшном сне. Помню лишь неожиданное появление в моем доме де Кресси, который настойчиво рекомендовал до выяснения обстоятельств и того, как убийца будет пойман, находиться возле тебя. О, я пробовала спорить, ты же меня знаешь, но месье ищейка, был неумолим: «Вы обязаны немедленно покинуть Францию, мадам. И точка!» Ты бы видела, в условиях какой строжайшей секретности хранился мой отъезд. Одна из служанок, переодетая в мой дорожный костюм, вместе с сундуками и в сопровождении охраны отправилась в Марсель, чтобы сесть на корабль, а я, налегке, в этом убогом тряпье, была вынуждена всю дорогу трястись в повозке, запряженной полудохлой старой клячей, наверняка моей ровесницей.

– Ты всё это время была одна?! – услышанное не укладывалось в голове. – Мне позволили взять только самую верную горничную и кучера. Правда, должна признаться, до границы нас сопроводил переодетый де Кресси с полудюжиной своих молодчиков, ну а затем, да, нам пришлось добираться самостоятельно. Благо потом, было достаточно назвать твое имя первому попавшемуся бродяге, как нас с «почестями» доставили прямиком сюда. Господи, столько оборванцев я не встречала даже на улицах Парижа! Неужели, они все твои друзья?

– Я их королева, бабушка. Добро пожаловать домой.

* * *

Я скомкала полученное письмо и гневно отбросила в сторону. Оно было от Нино. В нём он предупреждал, что вести о смерти матери, заставившие его отправиться на Сицилию, оказались ложными. Женщина оказалась в добром здравии, чего нельзя было сказать о самом Нино. Стоило ему только покинуть здешнюю акваторию, как фле́йт, на котором он спешно отправился в путь, подвергся мощному пушечному обстрелу со стороны неопознанного корабля, появившегося словно из ниоткуда.

Для Нино, ногу которого придавила рухнувшая мачта, и всей команды дело могло закончиться крайне плачевно, не догадайся они дважды выпустить вверх красные огни – условный знак, по которому патрулирующие эту территорию суда берегового братства могли понять, что кто-то из «своих» терпит бедствие. Помощь подоспела вовремя. Сразу несколько капитанов откликнулись на призыв «брата». Их появление заставило вражеский пинасс спешно покинуть место боя и самому спасаться бегством. Когда же стало известно, что на атакованном судне находился мой «генерал», было решено разделиться: пара кораблей осталась сопровождать его до конечной точки путешествия, в то время как остальные бросились вдогонку за пинассом.

В письме Нино умолял меня быть осторожней и сетовал на то, что из-за травмы вынужден задержаться на Родине. Бедняга. Страшно представить, что стало бы с ним, узнай он о произошедшем после его отъезда.

Я с силой вцепилась в столешницу и сжала зубы, чтобы не выругаться вслух. Череду нападений на моих близких никак нельзя было принять за случайность и совпадение. Кто-то намеренно старался вывести меня из равновесия. Но кто? Я снова и снова мысленно задавала себе один и тот же вопрос и не находила на него ответа. Что-то всё время ускользало от моего внимания. Знать бы, что именно…

Машинально потерла ноющий висок, на котором бледнел небольшой затягивающийся шрам, оставшийся как напоминание о том, что и королевские особы тоже смертны. Внутреннее чутье подсказывало, что следует вернуться на место взрыва и самолично всё осмотреть. Как знать, может свежим взглядом удастся зацепиться за мелкую деталь, в суматохе оставшуюся незамеченной.

Решив безотлагательно заняться этим делом, пока меня вновь не отвлекли какой-нибудь ерундой, я свистом подозвала Клода и, подобрав раздражающие юбки, спустилась вниз.

В отличие от хаоса в моей голове, жизнь вокруг текла в прежнем порядке. Так же суетливо выполняя поручения носились слуги, без умолку тарахтели словоохотливые горничные и судомойки, делясь между собой последними сплетнями, и так же, с самого утра, неизменно упившийся в хлам, привалившись к двери коптильни беззаботно дрых старый Барто, бывший грум, который пожизненно застолбил себе теплое местечко во дворцовом дворике за то, что лет десять назад не побоялся плюнуть в ряху Айвана, когда тот пытался его наказать за распевание антиправительственных куплетов. Именно тогда, по слухам, Барто и видели в последний раз трезвым, потому что, доказывая генералу, что, будучи пьяным не несет ответственности за собственные слова и поступки, проходимец стал специально накачиваться до поросячьего визга, чтобы потом с «чистой совестью» горланить похабные песенки, в которых главным действующим персонажем неизменно являлся его превосходительство и его драгоценный зад.

Кивнув на очередное приветствие пробегающего мимо лакея, я слегка замедлила шаг. Где-то я уже видела эту остренькую, похожую на крысиную мордочку… Я наморщила лоб. Ну, конечно! Это же он, за несколько мгновений до взрыва, вызвал меня во двор, сославшись на поручение князя… А до этого… не уверена, но кажется видела его отирающимся возле зарешеченного окна камеры…

Стараясь не вызывать подозрений, я одарила улыбкой присевшую в поклоне стряпуху, потеребила спутанную шевелюру босоного мальчишки, пустившегося наутек при виде Клода, и как ни в чем не бывало продолжила путь, делая вид, что выгуливаю пса. Мельком пробежавшись взглядом по развороченному зданию, от которого почти ничего не осталось, я подошла к коптильне, и, застыла над неподвижным телом местной знаменитости. Кончиком башмачка ощутимо ткнув полутруп под ребра, заставив подать признаки жизни, я присела на корточки, и, отчаянно пытаясь выжить от неравного контакта с волной перегара, сурово посмотрела в чуть приоткрывшиеся осоловелые глаза.

– Барто, ты слышишь меня? Кивни, если узнал.

Старик что-то нечленораздельно промычал и попробовал было повернуться на другой бок. Не тут-то было. Оглядевшись, я знаком подозвала к себе двоих молодцов и, велев принести ведро с водой, самолично опрокинула его на голову незадачливого пьянчуги.

Через три четверти часа, промокший до исподнего, злющий как черт и при этом до омерзения трезвый Барто был насильно водружен на перевернутый пустой бочонок в углу коптильни, в которую его, следуя приказу затащили, и, хлопая глазами уставился на меня.

Взяв в руки кувшинчик с брагой и, демонстративно хлебнув из него прямо перед носом активно задвигавшего ноздрями забулдыги, я отложила его в сторону, и, уперев руки в бока, нависла над несчастным.

– Барто, я задам тебе пару-тройку вопросов, и если ты расскажешь мне то, что хочу услышать, я оставлю тебя в покое и даже угощу крепким так, что неделю будешь валяться без просыха. Но, если окажется, что от тебя нет никакого толку, то велю гнать тебя в шею со двора и больше никогда не давать тебе и капли спиртного. Ну, что скажешь?

С трудом оторвавшись от созерцания заветного кувшинчика, бедняга с тяжелым вздохом облизнул пересохшие губы, после чего перевел бесконечно несчастные глаза на свою мучительницу. То бишь на меня.

– М-мне бы г-глоточек чего-н-нибудь, – робко попросил он.

– Дайте ему воды, – велела я, игнорируя выражение отвращения, появившегося на заплывшей физиономии бывшего грума.

С видом великомученика, Барто зажмурился прежде чем сделать глоток живительной влаги. И тут же выплюнул с такой брезгливостью, будто вместо чистой воды хлебнул помоев.

– Что за …

Отборная брань последующая следом, прервалась на самом интересном месте. Это я, потеряв терпение, ударом ноги выбила бочонок из-под тощего зада пьянчуги, отчего он, потеряв равновесие, опрокинулся спиной прямо на землю.

Кряхтя и охая потирая ушибленную пятую точку, любитель выпить попытался подняться, но я как фурия нависла над ним, и, схватив одной рукой за горло, а другой ощутимо дав под дых, разок стукнула его и без того пустой головой об пол коптильни.