Бересклет никогда прежде не видела деревенского дома и мало интересовалась подобными вещами, и сейчас, стараясь сохранять беспристрастность суждений, напоминала себе: могло быть гораздо хуже. Вспоминалось пугающее и драматическое из книг – о нищете, голоде, щелястых стенах и заколоченных гнилыми досками окнах. Да и этнограф что-то такое говорил, вспоминая прошлые попытки обжить эти неприютные места. В свете всех подобных соображений дом уездного исправника следовало считать не просто пригодным, но даже и очень устроенным, хорошим.

Но при мысли об уборной на улице и общественной бане беспристрастность давалась Антонине с огромным трудом. И это ещё неизвестно, в каких условиях ей предстояло работать! И даже кем, тоже не вполне ясно…

И вроде бы оставался другой выход, «Северному» предстояло несколько дней простоять в порту, чистя пёрышки после дороги, разгружаясь и заполняя трюмы в обратный путь. Пароход наверняка сможет взять на борт одного лишнего пассажира.

Но стоило об этом задуматься, и беспристрастность Антонины взбодрилась и повеселела. Слишком свежи ещё в памяти были мучения, перенесённые в бурю, и добровольно обречь себя на них снова девушка просто не могла. Не говоря уже о том, что долгий утомительный путь в этом случае окажется проделанным напрасно.

А стоило припомнить, что дополнительных денег на обратную дорогу никто не выделит, вариант побега оказался окончательно отброшен вместе с тоской и сомнениями, и Бересклет решительно села на постели.

Только теперь она вдруг заметила: в комнате почти жарко, не то что перед сном. Сначала подумалось, что во всём вновь виновата дорога и усталость, исказившие вчерашние ощущения, но быстро стало ясно, что тепло шло от печной стенки. Это и мысль о груде угля, которую таскал Березин, а ещё о том, что уголь тут не привозной, а добывается совсем рядом, приободрили. Возможно, хотя бы мёрзнуть не придётся.

Первым делом, радуясь толстому и чистому половику, Антонина встала и взялась за чемодан. Нужно было достать домашние туфли, свежую смену белья, чистое платье и разложить прочие вещи, собранные в дорогу, а главное, пальто. Она очень надеялась, что погода сегодня наладилась, но всерьёз на это не рассчитывала и предпочитала учитывать прежние ошибки.

Платяного шкафа в комнате не было, а может, и во всём городе их не водилось, так что девушка двинулась к сундуку и решительно, хотя и не без труда, откинула тяжёлую крышку. Внутри нашлась пара пуховых подушек, чистое бельё, перина и изрядно свободного места. По всему выходило, именно оно предназначалось для пожитков новой обитательницы комнаты, но от кавалерийского наскока Антонина удержалась и решила сначала спросить у хозяина.

Однако в большой комнате его не обнаружилось, зато у печи хлопотала невысокая дородная женщина с убранными под светлую косынку волосами, одетая в простую полотняную рубаху с закатанными рукавами, открывавшими полные белые руки, тёмную юбку и застиранный старый фартук.

– Доброе утро, – растерянно поздоровалась Антонина.

– Добренько, барышня! – улыбнулась та. – Умываться подать? У меня вота и водица согрелася.

– Спасибо, да я сама всё сделаю! – смутилась от предложения девушка, которая к прислуживанию не привыкла и подобного не ожидала. – А вы?..

– Костенкова я, Дарья Митрофановна, соседка. Сидор Кузьмич велели за вами приглядеть да помочь. Вы барышня вона городская, к нашим порядкам непривычная… Да и вона, гляжу, тоненькая какая, беленькая, хорошенькая! И впрямь, чего у печи-то валандаться? – Говоря, женщина оттеснила Антонину от чайника, к которому та потянулась, подхватила и его, и ведро с водой и смешала горячую с холодной прямо в медном умывальнике, который висел у печи сбоку. Девушка его вчера даже не заметила. – Вота, пожалте, сейчас я, суконце ещё подам, отереться.

– Спасибо, – сдалась Антонина. – А где сам Сидор Кузьмич?

– Так он к Гавриле вона перебрался, тот всё одно в тундре днюет и ночует. И то вота верно, он бобылём живёт, а вы молоденькая, немужняя, нехорошо в одной избе-то! Вот ежели поженитесь, то оно и ладно…

– А гостиницы в городе нет? – уточнила Бересклет, чувствуя себя виноватой перед новым начальником. Не успела приехать, а уже доставила уйму неудобств. И ведь не поспоришь! В Петрограде бы и то на них косо смотрели, живущих вдвоём под одной крышей, а уж тут, в глуши…

Но, с другой стороны, он же согласился, чтобы прислали именно Антонину, наверняка в документах был указан и её возраст, и семейное положение. Да и комнату для нового жильца явно подготовили заранее, как бы не эта самая Дарья Митрофановна хлопотала. Так что виниться и просить прощения Бересклет быстро раздумала.

– Господь с вами, откуда! – засмеялась соседка. – Да и на кой она? Шахтёры вона в бараках живут, ежели кто учёный явится – так на постой кто возьмёт, оно вона проще… К столу садитеся, я сейчас и травки заварю, и еда уж поспела!

– Вы не знаете, я долго проспала? Какой сейчас день? И час? – уточнила Антонина, без возражений устраиваясь, где велели. – Сидор Кузьмич говорил про баню, а мне бы очень хотелось как следует вымыться после дороги…

– Четверг сейчас, к полудню, да только куда ж вы, барышня, да в общую баню? – Дарья Митрофановна всплеснула руками. – Да и какая там баня-тка? Ни парку, ни веничка хорошего…

– Но других вариантов всё равно нет. – Бересклет и сама не горела желанием знакомиться с означенным общественным заведением, однако деваться и впрямь было некуда. – Кроме того, я никогда не была в бане и понятия не имею, какой пар хороший, а какой – не очень. Мне просто нужно вымыться горячей водой.

– Батюшки, да как же вы там в своём Петрограде-то живёте-та?! – ахнула соседка с искренним ужасом, вновь всплеснув белыми руками, словно гусыня крыльями.

– Хорошо живём, с водопроводом, – вздохнула Антонина. – Вода прямо в дом поступает и течёт сразу горячая, сколько нужно. Вѣщевики^[2] замечательный нагреватель придумали, очень удобный.

– Ой, вона радость какая, вода по проводу, эка невидаль! Вот что, барышня, я вам ввечеру такую баньку истоплю, пропарю хорошенько! Вота вы разницу-то и увидите, заново родитеся, вот вам крест. И не спорьте, не спорьте! Сидор Кузьмич велели за вами приглядеть, я и сделаю как надо.

– Не стоит беспокойства, Дарья Митрофановна! Не можете же вы каждый раз ради меня так утруждаться!

– Ничего, ничего, мы всё одно и сами будем мыться, так что и не спорьте даже, барышня. Вот лучше кушайте, кушайте…

Кушать Антонине предлагалось гречневую кашу с грибами – не бог весть какой изысканности блюдо, но до того ароматное, что в ход пошла добавка. Да и голод, как известно, лучшая приправа, а путешественница с самого Петропавловска толком не ела. У соседки это вызвало умиление, и женщина явно едва сдержалась, чтобы не погладить материнским жестом новую жиличку по голове.

– Кушайте, кушайте, барышня, ну что же вы тоненькая такая, чисто прутик!

– Ну вы скажете тоже, прутик, – улыбнулась Антонина. Она всегда считала себя достаточно плотной – всё же не белоручка, да и вся их порода отличалась крепостью. Однако слова Костенковой пришлись по душе: вкусы здесь явно были иными, но столичная гостья предпочла счесть их похвалой собственному изяществу. – Ой! Что это было? – вырвалось изумлённое, когда на краю поля зрения будто бы мелькнула некая тень.

– О чём вы, барышня?

– Будто прошмыгнул кто-то…

– Мыши проклятые, – отмахнулась та. – А ежели нет – может, суседка на вас поглядеть решил, – невозмутимо проговорила она и положила кусочек хлеба на блюдце под бочкой.

– Суседка? – с сомнением переспросила Антонина. Что-то такое вертелось в голове…

– Да дух домовый, нешто в ваших Петроградах не слыхали? – изумилась Дарья Митрофановна.

– В сказках разве что, – пробормотала девушка. – Стоит ли возмущаться мышам, если вы их так щедро подкармливаете?

– Ой, барышня, да ни одна мыша суседкиного лакомства не тронет, не выдумывайте!

Антонина порывалась высказаться о глупости подобных суеверий, но ругаться не хотелось, а переубедить Костенкову добром вряд ли получится. И к помощи и авторитету Березина не прибегнешь: блюдце тут и раньше стояло, теперь хоть понятно, для чего. Сложно поверить, что уездный исправник, да ещё отставной офицер, всерьёз принимает этакую ерунду. То ли соседка и здесь отметилась, то ли то была такая же дань уважения, как иконы в углу. Бересклет нашла это ироничным: святые образа, а под ними – призрак языческих обрядов, – и на том тему оставила.

Дарья Митрофановна оказалась не только хорошей хозяйкой, но и большим знатоком местных обычаев, порядков и обитателей. Конечно, всё это мог бы рассказать каждый житель Ново-Мариинска, в котором, как в любом другом маленьком городке, сложно было утаить нечто от соседей, и пусть поверхностно, но все друг друга знали, но зачем этого кого-то искать? Тем более соседка уже произвела приятное впечатление и к разговору была искренне расположена.

Антонина узнала, что лето здесь – короткое и холодное, и вчерашняя погода – обычное дело. Теплее бывает, но редко и ненадолго. А зима, напротив – снежная, морозная и очень длинная, так что на реке долго стоит лёд, и сообщение по морю возможно только несколько месяцев в году, тогда-то в город привозят продовольствие, какого в здешних краях не сыщешь, – консервы, крупы, муку.

Многие держали птицу, а вот скотина приживалась с трудом, так что местные переняли от чукчей оленеводство. Другие промышляли рыбной ловлей, рыбы хватало и в реке, и в лимане. А кто и в шахте работал – на угольной, на другом берегу реки, или на золотых россыпях чуть подале, или на заводе.

Но даже золото не привлекало к этим местам душегубов, это Антонина уточнила особенно. Соседка повторила мнение этнографа, что преступления случались, но больше – простые, бесхитростные, и редко когда полиции приходилось ломать голову. Из не столь давнего припомнилось два случая.

Первый произошёл зимой, сразу после появления в городе Березина. Охотник Маркелов порешил друга-приятеля из-за бабы, а говорил, будто они потерялись в буран и бедолагу задрали волки. Весь город судачил и гадал, как исправник отыскал мертвеца среди зимней тундры, да только нашёл и приволок вместе с его простреленной головой. Исправник, конечно, никому не отчитывался и ничего не говорил о том случае, только чукчи именно тогда стали называть его Умкы, а за ними и местные подхватили.

Второй приключился три года назад, когда рыбак Нелидов тишком задушил неверную жену да спрятал, пытаясь представить так, будто она к любовнику ушла, оленеводу из чукчей, но Березин быстро изобличил его безо всякого судебно-медицинского эксперта.

Имелась в Ново-Мариинске городская школа, да ещё с классом прогимназии для способных детей и ремесленными классами. Больница тоже была, вот только единственный хороший врач в прошлом году умер, остались на весь город один фельдшер да повитуха. Ещё врач служил при поселении ссыльных на другом берегу реки, и если что серьёзное – посылали за ним, но редко. Не так уж он был хорош, да и денег много брал: лечение городских в его обязанности не входило, чем и пользовался. Оттого Дарья Митрофановна бурно радовалась, что к ним наконец прислали Бересклет. Антонина поначалу пыталась спорить, что она не врач, и объяснять, что прибыла работать в полицейское управление, помогать ловить преступников, но собеседницу не убедила. Та вежливо слушала, ахала, кивала – и вновь заводила шарманку о радости от появления врача.

Вскоре Костенкова засобиралась уходить, пообещав заглянуть вечером, чтобы позвать в баню, и посоветовав дождаться Сидора здесь: где он намеревался провести день, она не знала, не бегать же в поисках по всему городу. Но Бересклет только и успела, что подняться с места и вызваться проводить, когда в комнату ворвалась незнакомка.

Уже по одному виду её нетрудно было понять, что случилось нечто дурное или даже чудовищное. Простоволосая, растрёпанная, раскрасневшаяся и взмыленная от бега, эта нестарая, дебелая тёмно-рыжая женщина походила на тяжеловоза в пене, готового пасть от усталости.