И она действительно пала – на колени перед Антониной, тяжело добежав до неё.

– Спаси, барышня! Спаси, Христа ради! На тебя одна надежда! Спаси, Богом прошу! – заголосила она, схватила ладони остолбеневшей от неожиданности девушки и принялась осыпать их поцелуями и орошать слезами. – Спаси, святых заступников ради, заклинаю!

Бересклет бросила ошалелый взгляд на соседку, но та тоже взирала на странное явление в изумлении и не могла вымолвить ни слова, только истово мелко крестилась.

– Кого спасти?! Что случилось?! Отпустите мои руки!

– Спаси, Богом молю! – продолжила выть незнакомка, и больше ничего сказать не могла.

Антонина окинула ищущим взглядом избу в поисках хоть какой-то помощи, а потом опомнилась. С трудом вырвав одну руку у оглашённой бабы, подхватила со стола кружку с недопитым чаем и, набрав полный рот, с шумом прыснула на незваную гостью. Та поперхнулась воздухом посредине очередного заклинания, пару раз нелепо хлопнула ртом.

– Что случилось? Кого надо спасти? – строго спросила Антонина.

– Сына! – взмолилась та более связно. – Сына моего спаси! Единственный, кровиночка, деточка малая, не переживу! Спаси, барышня!

– Встаньте немедленно! – воскликнула Бересклет, понимая, что объяснять женщине свою специальность – словно об стенку горох, и чувствуя от этого огромную растерянность, которую изо всех сил старалась спрятать.

Она жутко боялась лечить живых людей. Тем более если это вопрос жизни и смерти. Тем более одна, без надёжной поддержки наставника! Но также Антонина прекрасно понимала, что не сумеет оставить без помощи ребёнка. От панической мысли, что он вообще-то может умереть у неё на руках, если дело и впрямь дрянное, стало холодно и едва не подкосились ноги, но…

– Что с сыном? Дарья Митрофановна, помогите её поднять! Кто она?

Тут очнулась и соседка, кинулась к пришелице, и в четыре руки они сумели усадить её на стул. Костенкова зачерпнула в кружку холодной воды, Антонина сунула ту в руки женщине, придерживая её ладонь, и украдкой потянулась к дару. Довольно и того, что она не сумела скрыть своей принадлежности к числу врачей, а если местные узнают, что она ещё и жiвник талантливый и хорошо обученный – вовсе житья не дадут. Это в большом городе, хоть нередко приходилось сталкиваться с невероятными просьбами – чуть ли не мертвеца поднять, – всё же можно попытаться объяснить людям, что одарённые – не значит всемогущие, талант этот был неплохим подспорьем, но ничего и никогда не решал. А здесь, в глуши, кто знает, что о чародеях думают?

После глотка воды, а больше благодаря чарам пришелица, Авдотья Брагина, сумела наконец внятно рассказать, что случилось. Её сын, мальчишка десяти лет, сорвался на прибрежных камнях и сломал себе правую руку, причём явно со смещением. Конечно, товарищи по играм не сумели нормально помочь, благо хоть до больницы довели, а местный фельдшер только одно и предложил – ампутацию. Что делать с такой рукой, он понятия не имел. А перепуганная мать как раз вечером слышала от кого-то, что в доме исправника вроде как докторша из столицы завелась, ну и кинулась к ней, настрого запретив калечить сына.

– Дайте мне минуту одеться.

Когда Антонина натягивала сапожки и застёгивала пальто, у неё отчаянно тряслись руки, а в голове взапуски метались параграфы из учебников и слова наставников, смешиваясь в страшную неудобоваримую кашу. Она точно знала, что изучала этот вопрос и даже ассистировала в госпитале, но совершенно ничего не помнила. А мысль, что ей сейчас предстоит самой, одной, без помощи и руководства собирать мальчишескую руку, приводила в ужас. Отчаянно хотелось бежать не в больницу, а на пароход и слёзно умолять капитана забрать её из этого страшного места. Причём непременно отчалить прямо сейчас, не дожидаясь окончания погрузки.

– Ведите, Авдотья, – скомандовала Бересклет, выходя в горницу с саквояжем. Она явно сумела вполне убедительно изобразить уверенность: безутешная мать воспрянула духом и помчалась к выходу.

Пути до больницы Антонина не запомнила, а то, что Дарья Митрофановна увязалась с ними, и вовсе обнаружила уже на подходе к цели – одному из каменных зданий на другом конце города. Всю дорогу девушка пыталась справиться с обуревающей паникой, успокоиться и взять себя в руки, иначе с таким тремором и начать операцию не выйдет, не то что сделать хоть что-то правильно.

Операцию. Господи, она в самом деле собиралась оперировать живого человека. Одна! А ведь даже не помнит, положила ли набор инструментов, подаренный отцом, ещё когда у дочери открылся дар и стало понятно, что та хочет пойти по стопам родителя. Хорошие инструменты, замечательные инструменты, дорогие, качественные, которые она никогда не брала в руки. Отец дарил их будущему талантливому хирургу…

А материалы-то у неё есть? Шовный точно был, а остальное? Чем кость скреплять?!

Бересклет уже рысью взлетала на высокое крыльцо, запыхавшаяся от быстрой ходьбы, когда в голову пришла мысль, что можно было попросить кого-то довезти их, тем более телеги попадались. Но что уж, хороша ложка к обеду!

У тяжёлой рассохшейся двери курил дрянные, едкие папиросы хмурый сутулый мужик высокого роста, нескладный, весь чёрный, помятый и обносившийся. Антонина бы и внимания на него не обратила, если бы не засаленный белый халат.

– Вы фельдшер? – спросила, хмурясь.

– Ну, – буркнул тот.

– А где пациент? И почему вы здесь?!

Возникло жуткое подозрение, что мальчик умер, пока его мать бегала за Антониной. Но больше испугало не оно, а робкая надежда именно на такой исход: тогда бы не пришлось ничего решать. Испугала, а потом – разозлила, потому что отступать перед трудностями Бересклет не привыкла.

– Да там. – Фельдшер махнул рукой.

– А вы почему тут?

– Так эта припадошная велела не трогать. – Он дёрнул плечом.

– И что, вы даже кровь не остановили?! – возмутилась Антонина. Злость её от этого открытия распухла и начала потихоньку выдавливать страх, только девушка уже не обратила на это внимания.

– Мне чё, больше всех надо? – скривился он. – Сказали не лезть.

– Ах, вы всегда делаете то, что вам сказали? Тогда бегом марш мыть руки! Будете мне ассистировать!

– Чёй-та? Вот мне ещё девка какая-то указывать станет! – выцедил он и выпустил клуб вонючего дыма Антонине в лицо.

Та отшатнулась, уловила гаденькую ухмылку и в первый момент задохнулась от негодования и обиды. Глубоко вдохнула, благо дым уже рассеялся на ветру, вознамерилась выдать гневную тираду о долге и обязательствах… А потом споткнулась о всё ту же ухмылку и презрительный взгляд и осеклась.

– Что ж, воля ваша, – коротко бросила она. – Авдотья, покажите, где вы сына оставили?

– Но как же… – пробормотала та. Обе женщины неловко переминались с ноги на ногу и в спор не лезли.

Это неприятно царапнуло. Мать так отчаянно бросилась спасать своего сына, а против подобного равнодушия – и слова не сказала.

– А с ним пусть Березин разбирается, – бросила Бересклет, всем весом налегая на тяжёлую дверь.

– Зря вы так, барышня, Артём – Ларина родня, градоначальника нашего, тот его во Владивосток аж снаряжал учиться, тутошний он, выучился вот… – забормотала Авдотья, показывая дорогу по коридору.

– Ему же хуже, – сухо уронила Антонина.

Пострадавший обнаружился в небольшой комнате аж с тремя большими окнами на разные стороны – нечто неслыханное по местным меркам, – но всё равно достаточно тёмной, облака с неба никуда не делись. Кажется, это была операционная, но от её вида кого-то из институтских профессоров постарше мог бы хватить удар. Грязные окна, всюду пыль. Холодно и стыло – непонятно, сколько здесь вообще не топили. Операционный стол, на котором лежал мальчишка, по краям побила ржа.

Пациент был бледным в синеву, но оставался в сознании, и по крайней мере кровь ему всё-таки остановили: на плече раскуроченной руки затянули жгут. Над мальчиком рыдали две перепуганные девицы постарше и неловко мял в руках шапку щуплый мужичок с козлиной бородой и влажными серыми глазами. Что с рукой у пострадавшего в самом деле беда – издалека видать.

Антонина поджала губы, но выговаривать за состояние операционной было некому. И приводить её в порядок, кажется, тоже.

Стоило начать составлять в голове список необходимых действий, и опускались руки. Бересклет привыкла к другим условиям и другой работе, она ведь не военный медик, чтобы быть готовой к любым обстоятельствам! И ладно бы ей пришлось вскрывать здесь труп, но лечить живого ребёнка? Дар поможет обезболить, если постараться – избежать заражения, ещё что-то по мелочи подлатать, но – и только! Всё остальное предстояло решить ей самой. Как-то. И это если в худо-бедно обустроенной операционной, а здесь…

Антонина не знала здесь ничего и никого, не понимала даже, где взять воду, но осознавала: если просто стоять посреди комнаты и глупо хлопать глазами, ничего хорошего не выйдет. Требовалось с чего-то начать, и она начала со своего пальто, вопросов и поиска запасов.

Присутствующие оказались роднёй мальчишки – отец и старшие сёстры. Все они тряслись, все с тревогой и сомнением наблюдали за столичной девицей, которая принялась осматривать шкафы в поисках чего-то, что могло пригодиться. Первым таким оказался платяной шкаф, куда Антонина пристроила пальто, шарф и берет, благо плечики имелись, а пыли внутри как будто не наблюдалось.

– Вы хотите попытаться сохранить мальчику руку? Тогда действуем так. – В отсутствие нормальных помощников Бересклет предпочла воспользоваться теми руками, которые оказались доступны.

Семейство Брагиных заметно растерялось, но перечить не посмело то ли от неожиданности, а то ли от отчаяния – было видно, насколько все раздавлены трагедией. А там и бойкая Дарья Митрофановна поддержала порыв, так что уже через полчаса операционная изменилась.

Нашёлся гипс и многоразовые шприцы, и – слава богу! – многие операционные материалы, включая паршивые бинты. Но главное – спицы и аппарат для фиксации. Совсем простой, стержневой, новые веяния и последние открытия до здешней глуши не добрались и невесть когда ещё доберутся, однако он был и задачу выполнить мог, особенно если правильно поставить и добавить гипсовую повязку покрепче, не жалея.

Обнаружились тёмные стеклянные аптечные пузырьки и порошки в бумажных кульках, но выискивать среди них нужные и проверять сохранность было некогда, тут стоило полагаться на собственные запасы. Спирта не нашлось, эфира тем более, да и белья никакого тоже, но всё равно условия оказались куда лучше, чем виделось в первый момент.

На примусе позвякивали в кипящей воде с содой инструменты и спицы, будущий пациент лишился рубашки и крепко уснул под чарами жiвницы: родня вряд ли могла сейчас отмечать подобные мелочи, и Антонина махнула рукой на скрытность.

Авдотья тщательно отмыла столик для инструментов и ещё один, на котором Антонина уже расставила свои богатства. Сама девушка аккуратно собрала волосы, надела халат – благо пара была с собой, потому что они в любом случае требовались для работы.

Брагин-старший приволок откуда-то газовый фонарь и пару керосиновых ламп, первый приладил на крюк над столом, на котором должна была висеть лампа, а горелки попроще расставили на столиках – один рядом с инструментами, второй у головы пациента. Плохо и неправильно, но лучше так, чем маяться вовсе без света.

То ли от энергичной деятельности, то ли от злости и стычки с фельдшером у Бересклет перестали трястись руки, но эта малая радость почти не успокаивала. У мальчика случился классический, как в учебнике, диафизарный перелом предплечья: обе кости в средней части, локтевая распорола плоть и выступила наружу. Рука, конечно, не шейка бедра и не позвоночник, но это сомнительное утешение не могло прогнать страх, и тщательная подготовка будущего операционного поля лишь усугубляла его: чем внимательнее девушка рассматривала рану, тем больше плодилось сомнений и вопросов.