В голове, словно заевшая граммофонная пластинка, вертелся план будущей операции. Притом Антонина не сомневалась, что забыла и не учла нечто важное и всё непременно закончится катастрофой, но держалась старого принципа: глаза боятся – руки делают.

Бересклет разложила простерилизованные инструменты прямо на столике, перед этим с особым тщанием ещё раз протёртом нашатырём, нашедшимся в запасах, тщательно отмыла руки: методы асептики в институте преподавали всем. И поняла, что дольше оттягивать невозможно, пора уже подойти к пациенту и… что-то с ним сделать.

Антонина на мгновение зажмурилась, закусив губу, глубоко вздохнула и подошла к столу.

Мальчику повезло, что кость сломалась без множества осколков, а сместившись – не задела крупные сосуды. А ещё в том, что Бересклет очень хорошо училась и программа в институте была весьма обширной. И, конечно, в том, что она не могла оставить человека без помощи.

Антонина совершенно потеряла счёт времени и не сумела бы сказать, сколько провела над мальчишкой. Отчаянно не хватало кого-то многоопытного и мудрого, кто мог бы солидно кивать, одобряя её действия, и осторожно подталкивать в нужном направлении в мгновения сомнений. А ещё – лишних рук ассистента, но дар в чём-то сумел их заменить, а в чём-то оказался гораздо полезнее: указывал сосуды и совсем незаметные ниточки нервов, заставлял мышцы пациента расслабиться, а кровь – замедлить ток.

Если поначалу сердце отчаянно стучало в ушах от страха, то постепенно – помаленьку, незаметно, с каждым движением рук и капель силы, – всё прошло. Сомнения никуда не пропали, но вынужденно затаились, как ночной зверь ярким полднем. Слишком сосредоточена была Антонина, так что им попросту не осталось места.

Итог оказался, на взгляд Бересклет, выше всяких похвал и уж точно куда лучше того, что рисовало воображение в самом начале. Дар подсказывал, что спицы встали как надо, повязка вышла – на загляденье, пусть торчащие из гипса железки и выглядели весьма зловеще.

Вновь проверив состояние мальчишки и убедившись, что тот всё ещё крепко спит, Антонина вышла из операционной с улыбкой. Снаружи к ней шагнула бледно-зелёная от страха Авдотья, пришлось спешно заверять, что всё прошло успешно, теперь пострадавшему нужен только покой и хорошее питание. Лучше бы мальчику остаться под приглядом врача на несколько дней, но больница находилась в плачевном состоянии, так что пусть отправляется домой. Да Антонина и сама не пылала желанием перебираться в сырой каменный мешок, пропахший прелым лаком, плесенью и унынием.

Пока говорила, Бересклет успела отметить, что в коридоре толчётся куда больше народу, чем нужно и тем более допустимо, но предпринять по этому поводу уже ничего не успела. Мир вокруг медленно куда-то поплыл, отдаляясь и словно бы расширяясь, голоса стали гулкими и неразборчивыми. Девушка испуганно взмахнула рукой, пытаясь ухватиться за близкую стену – и осела на пол без чувств.

– Померла! – ахнула в воцарившейся тишине Авдотья.

– Да бог с тобой, что ты говоришь такое! – зашикал кто-то ещё, вовсе уж посторонний. – Накликаешь!

Ещё один из зевак запоздало опомнился, шагнул к упавшей девушке, но тут всех бесцеремонно раздвинул в стороны короткий приказ Березина:

– Разойдись!

Голоса тот привычно не повышал, но и от его спокойного тона мало кто мог тотчас же не взять под козырёк. В больничном коридоре таковых не нашлось.

* * *

О том, что приехал доктор, и доктор этот – щуплая девица возмутительно юных лет, весь город узнал ещё вчера вечером, это оказалось главной новостью не только дня, но и недели, даже, может быть, месяца. Неудивительно: пароход прибывает по расписанию, в одно и то же время с одними и теми же грузами. К этнографам и прочим учёным пришельцам давно привыкли, к шахтёрам – тем более, а тут – новое лицо, да ещё какое приметное!

Обсуждали новость больше как анекдот, никто и не думал обращаться к ней за помощью. К прошлому-то долго привыкали, приученные обходиться по старинке, народными средствами, но тот был солидный мужчина в очках и при аккуратной бородке, а тут… Юбка едва колени прикрывает, одно слово – вертихвостка! Какой это доктор? И хотя большинство горожан за всю свою жизнь и видели-то всего двух врачей, но были твёрдо уверены: они выглядят совсем не так, как Бересклет.

Очень быстро у горожан родилась связная и более близкая им версия, что к Березину приехала невеста. А что докторша – ну так у всех свои недостатки, бывает. Приучится к хозяйству, нормальной женщиной станет, а там, как дитё родится, может, чего на костях и осядет. Потому переезд исправника в избу приятеля, такого же бобыля, восприняли с одобрением: и верно, нечего до свадьбы вместе жить, чай не нехристи местные.

Сидору всё это сообщил первый же встреченный утром горожанин, притом с радостью и из самых лучших побуждений: поздравлял и спрашивал, когда свадьба, и почти каждый следующий прохожий норовил поинтересоваться тем же. Оставалось лишь недовольно морщиться и отмахиваться, ничего не отвечая. Объяснять всем и каждому и доказывать – себе дороже, всё одно не поверят.

Пусть и не именно таких, но Березин ожидал от приезда судебно-медицинского эксперта неприятностей, и ничего кроме них. А чего ещё ждать от молодой девушки из столицы, которая добровольно согласилась сюда перебраться? То ли безумная суфражистка, то ли всеобщая благодетельница, несущая дикарям просвещение, и неизвестно, что хуже.

Ожидал Сидор всего этого, впрочем, без огонька, да и запамятовал быстро. О том, что к нему в помощь шлют некую Антонину Фёдоровну Бересклет, специалиста хорошего и надёжного, сообщили больше двух месяцев назад, но почти сразу после этого произошла очередная стычка чукотских охотников с городскими, Сидору пришлось их примирять, быстро стало не до новостей. Когда там этот эксперт ещё доберётся, и то, может, передумает по дороге!

Возражать против приказа Сидор не стал бы. Приказ есть приказ – это во-первых, а во-вторых, глядишь, и пользу какую принесёт. Это обычно в Ново-Мариинске можно обойтись без эксперта, но если вдруг раз в год понадобится – то лучше пусть будет свой, хоть и плохонький, но под рукой, чем ближайший в Петропавловске, куда зимой попробуй добраться. Да и в остальном… Люди умирали, и не всегда от старости или при свидетелях, и попробуй установи без понимания – не то он сам упал и головой ударился, не то столкнули, а не то камнем чья-то рука приголубила.

Но при виде Антонины Сидору сделалось тоскливо и тошно, потому что лучше бы и впрямь суфражистка. «Помрёт», – была его первая мысль.

Помрёт, и будет это на его совести. А уж когда стало ясно, что не однофамилица, а родная дочь ныне покойного хирурга, которому Березин был по гроб жизни обязан, выбора не осталось вовсе. Следовало как-нибудь сделать так, чтобы девица дотянула до весны и сумела отплыть на «Северном» обратно в свой Петроград, потому что нужда нуждой, но… Тонкая как веточка, городская до кончиков ногтей, куда её принесло? Деньги зарабатывать приехала, придумала тоже!

Высказывать всё это упрямице Сидор не стал, без толку, но в мыслях прикинул, как добиться того, чтобы Бересклет выжила, и первым делом отправился просить соседку о помощи по дому. Не забесплатно, само собой, – у всех и в собственных домах дел по горло, чтобы ещё просто так какой-то хилой посторонней девице помогать. Конечно, этакая забота лишь укрепила слухи, но пустая болтовня его не волновала.

Сегодня Березин поднялся с рассветом: надо было успеть на лодку до того берега реки, которая возила шахтёров, давно собирался. Поселение ссыльных держалось особняком и вообще-то к городу никак не относилось, но он считал своим долгом приглядывать. Это давалось тем проще, что начальником там стоял отставной артиллерист, как и сам Сидор, только Мельник служил не на западе в Великую, а на этом краю страны в Восточную войну. Два отставных офицера быстро нашли общий язык и незаметно сдружились, составляя почти противоположность во всём остальном.

Крепкий, сухощавый, с военной выправкой и залысинами среди коротко остриженных русых волос, Виктор отличался молодцеватостью и на свои пятьдесят не выглядел, даже несмотря на шрам на левом виске и затянутый бельмом глаз, а Березин с ранней сединой – напротив, казался куда старше своих лет. Кроме того, Мельник отличался дружелюбием, лёгким нравом, был общителен, давно и счастливо женат, причём супруга отвергла предложение остаться в более благоприятных условиях и отбыла вслед за мужем и теперь небезуспешно пыталась создавать семейный уют здесь, среди холодов и ссыльнопоселенцев. Оба сына этой четы учились в Петропавловске и проблем не доставляли, вызывая у отца законную гордость.

Конечно, на другом берегу лимана уже знали главную городскую новость – по воздуху она перелетела, что ли? – и Мельник первым делом спросил у гостя, правда ли, что к тому приехала невеста. Тут Сидор, конечно, уже не сдержался и послал его по матери – наедине можно, – но приятель не обиделся, рассмеялся и налил гостю в качестве извинения хорошего кофе. Большая ценность и редкость в здешних краях – Березин хотя и не был любителем напитка, но жест оценил и извинения принял.

В остальном, как и следовало ожидать, за неделю, минувшую с прошлого визита, ничего не изменилось, тишина и покой – и в поселении, и в угольной шахте, и на золотых россыпях чуть дальше к востоку, и на аффинажном заводе. Да ещё у Мельника имелись свои дела, так что долго задерживать гостя он не стал, а тот и сам спешил: волновался о хозяйстве, взбаламученном новой фигурой. К счастью, Виктор сумел воздержаться от шуток о спешке к возлюбленной в объятья.

По возвращении в Ново-Мариинск Сидор какое-то время провёл в порту, в том числе с капитаном «Северного», а после выяснил, что спешил не напрасно и не зря воспользовался хорошим отношением начальника поселения, попросив катер: весь город гудел от нового трагического происшествия и судачил об отчаянии, в которое впала Авдотья, механика Брагина жена, если ринулась за помощью к столичной девице. Почти все были уверены, что мальчишку Бересклет уморит.

Решив не тратить время на опрос сплетников, Сидор напрямую двинулся в больницу, где нашёл операцию в разгаре, семейство Брагиных – в ужасе и десяток праздношатающихся зевак – в предвкушении. Уездному исправнику охотно объяснили, что Митька с приятелями убежал ловить рыбу с бережка, а там на камнях поскользнулся и неудачно упал и сломал руку. Конечно, кое-кто попытался преувеличить, и пацан выходил весь целиком на куски поломанный, но болтуна нашлось кому осадить и поправить.

Пока всё выяснялось, на пороге операционной возникла и сама героиня дня. Она вроде бы улыбалась, но Сидор отметил и другое: бледность, круги под глазами, которых ещё вчера не было, тик нижнего века и лёгкое пошатывание, так что когда Антонина осела прямо у двери, не удивился. Подошёл, опустился на одно колено рядом с девушкой, нащупал жилку на шее.

– В обмороке она, не голоси, – велел он Авдотье и аккуратно подобрал бесчувственного эксперта на руки. В огромных ручищах Березина девушка показалась особенно хрупкой и маленькой, словно фарфоровая кукла. – Осип, пригляди тут, – бросил он, высмотрев в небольшой толпе самого достойного доверия человека.

Осип Осипович Хорватов раньше преподавал в школе литературу и языки. Подслеповатый, слабый голосом и здоровьем, с бойкими учениками он уже не справлялся и потому службу оставил, но сохранял прежние спокойствие и рассудительность, а главное – пользовался заслуженным уважением среди горожан.

Лучше всего было, конечно, отвезти Антонину домой, но Сидор прекрасно понимал, как будет выглядеть со стороны с девицей в охапке и сколько всего присочинят языкастые горожане. И ему такого не надо, и ей – тем более, так что мужчина шагнул в операционную и ногой прикрыл за собой дверь. Огляделся.