– Почему тот человек так обращался с тобой? 

Аврора хмурится, а затем грустно усмехается. 

– Потому что я должна ему деньги. Я вернула все до последнего пенни, но мне не разрешили больше ходить туда. Они мне не верят. 

Мои брови опять подскакивают. За вечер они это сделали раз сто. 

– Я хожу туда почти каждый день. Это… недешево. Но я не могу не ходить. Возможно, я игроман? Что думаешь? – Она горько смеется. – На самом деле нет. Мне просто… комфортно за рулем. Тихо. Свободно. Я не злюсь. Мои мысли упорядочены. Короче, неважно. – Аврора проводит рукой по волосам, заправляя темно-каштановые пряди за уши. – Не говори Аннабель, пожалуйста. Сейчас все в порядке. Ты можешь сказать, что видел меня у гейм-клуба, или же я сама скажу ей об этом, но не говори, что… не говори о конфликте. Прошу. 

Я слышу честность и искренность в ее словах и совершаю огромную, мать ее, ошибку, когда киваю. Потому что это становится первым секретом, который связывает меня с Авророй Андерсон. И я чувствую каждой разумной клеткой мозга, что он будет не последним. 

– Обещай мне, что ты будешь в безопасности, что тебе ничего не угрожает. 

Она смотрит мне в глаза и не медлит, когда отвечает: 

– Обещаю. 

– И не ходи туда больше. Уверен, это не единственный гейм-клуб в городе. Они не должны так обращаться с детьми. 

– Я не ребенок, – она зло фыркает и снова бросает взгляд на цветы на заднем сиденье. – Ну что ж, не буду отвлекать, а то у тебя, кажется, еще много дел. – Аврора торопливо отстегивает ремень безопасности. А потом чуть не запутывается в нем, когда тот отскакивает. – Я… эм… пойду. – Она все еще пытается совладать с ремнем и одновременно с этим перекинуть рюкзак через плечо. Это оборачивается тем, что замок бьет ей в уголок глаза, и она стонет. – Чертова штуковина.

Я протягиваю руку и спокойно отвожу ленту ремня в сторону. Щелчок, с которым он возвращается на место, звучит оглушительно в тишине салона. 

Аврора смотрит на меня пару секунд, то хмурясь, то жмурясь, то потирая место удара.

– Больно? – Я слегка наклоняюсь, чтобы проверить, не осталось ли ссадины. Рора напрягается, будто ожидает, что я коснусь ее, но это не произойдет. Во мне все еще остаются здоровые клетки мозга, которые не отмерли за время дороги. Спасибо Господу. 

Мне не следует касаться ее. Не только потому, что я знаю: по какой-то причине Аврора не фанатка даже самых невинных прикосновений, но и потому, что это выглядело бы… странно. Все этим вечером чертовски странно. 

– Не особо, – наконец-то шепчет она, когда начинает вновь дышать. 

И я, похоже, тоже. 

Аврора пробегается глазами по моему телу, а затем поднимается к лицу.

– У тебя грязь. – Она нерешительно протягивает руку и проводит дрожащими пальцами по линии моей челюсти. Я не шевелюсь. Замираю, как кинофильм, поставленный на паузу. Все мысли вылетают в окно, оставляя меня в беспорядке перед этой девушкой. Я тактильный до безумия и люблю прикосновения. Мои подруги Аннабель и Валери постоянно обнимают меня, а я целую их в щеку. Но то, что происходит с этой девушкой, ощущается иначе. Все кажется ярче и громче. 

– И здесь. – Аврора откашливается и указывает на мой джемпер. 

Я тяжело сглатываю и провожу рукой по волосам, слегка массируя кожу головы. Кажется, у меня начинается мигрень. 

– Я переносил мешок с землей. Видимо, испачкался. 

– Ты? – Она выгибает темную бровь. 

Я хмыкаю.

– Ты думала, что парни, которые занимаются танцами, не могут этого сделать? Шутки про лосины приветствуются. 

Мой друг Леви шутил по этому поводу до тех пор, пока действительно не стал моим другом, а не парнем, который раздражал меня до трясучки.

Аврора усмехается и покачивает головой.

– Я думала, что лорд не может этого сделать. 

– Что ж, как мы видим, может. 

Она кивает и тянется к ручке двери. 

Я наклоняюсь к заднему сиденью, чтобы вытащить из огромного букета три цветка. Видно, что они нравятся Авроре, а мне совершенно не жалко. А может, я просто хочу, чтобы она перестала быть такой колючей и напряженной. 

– Обещай мне, что не вляпаешься в неприятности. – Кончики наших пальцев соприкасаются на долю секунды, когда я вкладываю в ее руку бордовые каллы. Аврора приоткрывает губы и глубоко вздыхает. 

Я стискиваю зубы, потому что волосы на моей руке встают дыбом. Это похоже на прикосновение к глыбе льда, или, наоборот, к раскаленному углю. 

Аврора смотрит на меня, а я в ответ теряюсь в цвете ее глаз. 

Всегда ли они походили на хамелеона? Зеленые, которые то и дело меняют цвет на карий. 

– Обещаю, – тихо отзывается она и выскальзывает за дверь. 

Я смотрю ей вслед, чтобы убедиться, что она войдет в свой дом и по пути не наживет еще каких-нибудь проблем. 

Как только Аврора исчезает, с губ срывается: 

– Что, черт возьми, это было? 

Я не знаю ответа на это вопрос. 

Но когда доезжаю до усадьбы и смотрю на центральную консоль, где обычно лежит мой телефон и прочая мелочь, понимаю две вещи: во-первых, Аврора Андерсон украла мой бумажник. Во-вторых, Аврора Андерсон огромная, мать ее, проблема. 

Я прокручиваю эти воспоминания всю дорогу до дома. Они цветные и громкие, как если бы мне показывали фильм в 3D.

Еще в ту встречу с Авророй я должен был знать, что эта девушка опасна.

Для моего разума. Для моего сердца. Для моей чертовой души.

Она не из тех людей, которые уходят бесследно. Нет, Аврора буквально клеймит своим именем ваше сердце. Это больно, это жжет, и от этого не избавиться.

Я прохожу через вестибюль здания, в котором располагается мой пентхаус, и только подойдя к личному лифту, понимаю, что даже не могу в него войти. Ключ-карта осталась в моем бумажнике.

Не знаю, то ли мне смеяться, то ли кричать и проклинать эту занозу в заднице.

Чтобы окончательно сделать этот день еще хуже, чем круг ада, мой телефон начинает разрываться от уведомлений о списании с карты.

Это мелкие покупки. Такое ощущение, что Аврора оплачивает каждую пачку чипсов отдельно. Затем следует череда списаний в секс-шопе под названием «Розовый банан». А завершается это все звонком из банка о подтверждении перевода в благотворительные фонды и организации. Я даю согласие, потому что мне интересно, чем закончится эта игра.

И только когда я наконец-то добираюсь до своей двери с помощью консьержа, смотрю выписки из банка, где указаны организации, куда я так добродушно и от всего сердца пожертвовал тысячи долларов.

«Международная ассоциация по защите одиноких носков, чья пара потерялась при стирке».

«Фонд борьбы против ветра».

«Клуб недооцененных стерв».

«Общество любителей пушистых тапочек».

«Фонд помощи обиженным пледам».

«Фонд помощи людям с плохим чувством юмора».

«Фонд борьбы с монстрами под кроватью» и мое любимое «Ассоциация по защите мужчин с маленьким пенисом».

Я. Придушу. Эту. Женщину.

Однако я не могу так сильно злиться, потому что самая большая сумма пожертвована в «Молчи – мы услышим». Фонд по защите детей. Радует, что Аврора не продала свое сердце дьяволу.

Зайдя на сайт фонда, я обнаруживаю множество направлений, куда можно направить средства. Интересно, что выбрала Аврора?

Я знаю об этой девушке многое, но моих вопросов все еще нескончаемое количество. Аврора прячет все свои секреты и чувства в бутылку, закупоривает ее и не дает никому в руки. И я уверен, однажды пробка выскочит, как из шампанского, и все с шипением выльется наружу.

Следующие несколько часов я напиваюсь до беспамятства и играю на своем симуляторе в Гран Туризмо, представляя, что наконец-то обгоняю и оставляю Аврору Андерсон позади.

Глава 6
Аврора

– Сфокусируйся, Андерсон.

Мой тренер, Зак, швыряет в меня теннисным мячом, который я уронила во время упражнения на зрительно-моторную координацию. Оно помогает развить и отточить реакцию и синхронизировать движение рук и глаз. Суть в том, что мне необходимо предугадывать сторону, силу и скорость, с которой Зак решит бросить мяч.

– Я стараюсь. – Потираю плечо, куда прилетел мяч. – Будь нежнее.

– Если хочешь нежности, тебе стоит заняться другим видом спорта. Как насчет шахмат?

– Любой спорт не нежен. Не принижай шахматы. – Я собираю в корзину теннисные мячи. – Знаешь, у шахматистов очень сексуальный ум… в отличие от тебя, – добавляю шепотом.

Зак складывает свои мощные руки на груди и приподнимает темную бровь. Его черные волнистые волосы торчат в разные стороны, потому что он хватался за них каждый раз, когда я не могла правильно выполнить элементарные упражнения.

– Я все слышал. Иди-ка в парилку, дорогая.

– Не-е-ет, – стону я, падая на мат и притворяясь мертвой. Даже язык свешиваю набок. Надеюсь, Зак поверит.

– Да-а-а. – В его тоне столько злорадства, что он мог бы озвучивать какого-нибудь злодея в мультике. Джафара, например.

– Тебе не хватает попугая, который потом поймет, что ты говнюк и переметнется на мою сторону.

– Что?

Я вздыхаю и поднимаюсь на ноги.

– Неважно. Тебе не быть диснееведом.

– Тебе когда-нибудь говорили, что ты до неприличия странная? –  Зак идет за мной в парилку. Так мы называем зал, где температура, вероятно, почти такая же, как в ядре земли. В нем располагаются беговые дорожки и другие тренажеры, на которых пилоты должны заниматься, обливаясь потом.

 Обычно в машине очень жарко, это дает огромную нагрузку на сердце и другие органы, а если учесть, что некоторые гонки проходят в таких странах, как Испания, то ты ощущаешь себя в духовой печи.

Организм пилота должен быть готов к такой нагрузке, поэтому я смиренно встаю на беговую дорожку, пока Зак прикрепляет к моей груди и рукам датчики, которые будут отслеживать мое сердцебиение и другие показатели.

– Тебе когда-нибудь говорили, что ты до неприличия заноза в заднице? – Отвлекаюсь разговором от неприятных ощущений на коже.

– Каждый день. – Зак подмигивает и выходит из парилки, чтобы начать наблюдать за мной орлиным взглядом через стеклянную стену.

Несмотря на то что мы с ним раньше никогда не работали и познакомились всего пару недель назад, нам достаточно комфортно. Мы определенно бесим друг друга, но наши тренировки всегда очень эффективные, а общение непринужденное. И Зак еще ни разу не ткнул меня носом в слово «женщина» и не вел себя как мудак, лапая мой зад. Что делали почти все тренера до него.

Я включаю дорожку и начинаю легкий бег, постепенно ускоряясь. Тело мгновенно покрывается тонким слоем пота, а горячий воздух обжигает легкие. У меня никогда не было головокружения в парилке, но сегодня я чувствую себя просто отвратительно. Возможно, все дело в том, что у меня была бессонница, ведь проклятый Уильям Аарон Рассел III восседал, как на кресле в определенных отделах моего головного мозга, отчего мне хотелось выйти в окно.

И да, у этого придурка есть свое собственное кресло в моей черепной коробке. Которое я давно должна вынести на помойку, а еще лучше – сжечь.

Любая встреча с этим человеком сулит мозговой штурм с долей отвращения к себе. Я закрываю глаза и продолжаю бежать, пытаясь выкинуть из головы образы прошлого вечера.