Энн Княгинина: Расколотое сознание

Глава 1
Первый контакт

Концерт за концертом.

Пальцы, стёртые в кровь.

Классическая музыка, утомляющая однообразностью.

Зрители, слившиеся в одно пятно.

Букеты, мягкие игрушки, как будто я девчонка: на помойку не выбросить – не даёт совесть и мать.

Учёба в колледже, каждодневная помощь родителям. Нет продыху, настроения, смысла жизни. Скучно.

От официального стиля одежды хочется блевать.

Напиться бы, да алкоголь ни разу в рот не брал. Наверное, и не нужно.

Мои мысли тёмные, а образ светлый.

Образцовый.

Афиша с моим лицом прикреплена чёрными кнопками по углам к доске объявлений в колледже. Такой же и цвет у моего настроения – чёрного, траурного, с пугающей неизвестностью будущего.

Пол, мой единственный друг, такой же трус, как и я, стоит рядом и внимательно рассматривает мою фотографию. За два года обучения это уже пятое приглашение на мой концерт, и каждый раз фотографии разные.

Зализанные волосы цвета пшеницы, тёмно-карие раскосые глаза с потухшим взглядом, длинная шея и выпирающий кадык. Я не красив и не уродлив – безликая масса.

– Арти, в этот раз я не смогу прийти – предупреждает он.

Но я не чувствую ни разочарования, ни радости. Не сможет и не сможет, я всё равно не смотрю на зрителей со сцены, а после концерта ухожу с родителями домой.

– Я, Артур.

Я постоянно поправляю Пола. Мне не нравится, когда моё имя сокращают, но он, как и все остальные, не хочет меня услышать.

Майк выходит из-за спины Пола, отталкивает его в сторону и тычет пальцем в афишу, попадая прямо в мой глаз.

– Это ты? – спрашивает он.

Майк впервые обращается ко мне. Я устремляю взор поверх его плеча в коридор, но не вижу Таю. Опять с подружками, наверное, тусуется.

– Уже в пятый раз, – встревает Пол.

– Да плевать.

Майк обнимает Пола за плечо одной рукой и прижимает к себе. Демонстрирует силу на таких слабых, как мы.

Пол съёживается.

– Приду, – смех Майка похож на грозное рычание медвежат, и он такой же пугающий. Когда он смеётся, единственное желание – спасаться.

Очень мне нужно видеть твою рожу в зале, – думаю я, но молчу.

– О, Тая, поди сюда, – Майк окликает Таю, и та, попрощавшись с подругами, идём к нам.

Большие голубые глаза, каштановые блестящие волосы и такие же изогнутые брови. Светлая кожа без единого изъяна – косметика это или генетика, неважно. Алые губы, меняющие оттенок в зависимости от цвета помады. Точёные скулы. Она словно с картинки, не похожа на реального человека. Иногда это пугает.

Тая никогда не стояла так близко, но я ничего не могу сделать или сказать, чтобы привлечь её внимание. Я не подхожу ей как парень, и даже как друг. Все её знакомые – это раскрепощённые, шумные ребята.

Противоположности меня.

– Пойдём?

Она изучает афишу, читает пригласительный текст. Пол всё ждёт, когда его отпустит тяжёлая рука Майка.

– Ага, можно.

Её голосок подобен чарующей, сказочной мелодии без фальши. Но лжи в нём намного больше, чем Тая хочет обнажить.

– Концерт в шесть.

– Видим, – смеётся Тая, и её смех, словно звон колокольчиков, разливается по всему коридору.

Она смотрит на меня, но взгляд направлен куда-то вдаль. Я для неё невидим.

– Майк, отпусти парня, а то я подумаю, что ты по мальчикам, – издевательски хихикает Тая, тыкая Майка в бок.

– Я и по пацанам? Ты чё?

Майк отталкивает Пола, словно не он его держал всё это время.

Ладно, нет смысла задерживаться с ними. Я ухожу и жду, когда Пол поравняется со мной.

Я хочу никого не ждать, идти вперёд, и чтобы все расступались. Но пока что мне светит только одно – это идти по стеночке, чтобы никому не мешать.

Мама протягивает мне рубашку с нотами. Отец передаёт фиолетовый пиджак. Отстойный цвет.

– Я должен выступать в этом?

Чёрные ноты на сиреневой рубашке. Фиолетовый пиджак. Чёрные брюки.

«Модно, стильно, молодёжно».

– Очень хорошая ткань. А эти но-о-о-ты, – пытается пропеть моя мать. Закрыть бы уши, и не слышать этого.

Не упираюсь и одеваюсь так, как хотят родители. Мне всё равно не разрешают делать выбор самому.

Я уже пытался возражать, но в итоге мы всегда приходили к одному и тому же: я надевал то, что они выбрали, и играл на сцене то, что они решили с организаторами. Моё мнение никогда не учитывалось.

Отец одет с иголочки. На лице написано: «Это мой сын. Он лучший музыкант».

Но я не лучший, и не худший. Я никакущий.

У зала человек десять, в их числе Тая, Майк, и ещё одна девушка. Не знаю её имени, но она подруга Таи, или была ей. Они разные.

Тая в бальном платье, с броским макияжем. Она здесь не для музыки или вдохновения, она пришла показать себя: моя любовь к ней не делает меня слепым или бестолковым, чтобы не заметить этого.

А её подруга в длинной юбке, топике, и без макияжа. Волосы до плеч окрашены в тёмно-вишнёвый цвет. Овальное лицо, узкий подбородок, пышные брови. Светло-карие глаза с приподнятыми уголками. Верхняя припухлая губы выделяется на фоне тонкой нижней. Странная внешность, но привлекательная. Не такая, как у Таи, конечно.

Стоит себе, как невидимка.

Знакомо.

Есть в ней что-то такое, что заставляет чувствовать облегчение. Она чем-то похожа на меня.

Мама шагает впереди, отец сзади. Они как телохранители, в которых я не нуждаюсь.

– Разойдитесь и не прикасайтесь к моему сыну, – кричит мать, проталкиваясь к сцене, но никто и не думал меня трогать.

Они создали для себя несуществующую картинку, где я знаменит, где все хотят моего автографа. А я живу в реальности, настоящим – и здесь всем на меня плевать.

У пианино истёртые клавиши, чёрные и белые приняли серый оттенок. Так влияет на них время и использование.

Я тоже стираюсь. Мир для меня подобен ластику.

Нотная тетрадь на подставке не нужна, пальцы помнят всё наизусть.

Зрители рассаживаются, но их так мало, что зал сужается на лицах. У нескольких человек букеты с цветами: кто надоумил их притащить этот бесполезный хлам.

Родители в первых рядах. Ну да, гордиться выдуманной жизнью проще вблизи со мной.

Пальцы опускаются на клавиши, и музыка (Vivaldi Ensemble Canon and Gigue in D Major: I.) вырывается из натянутых струн. Я растворяюсь в ней, взлетаю.

В груди моей пурга, а мелодия весёлая, скачущая, как солнце в детских мультика. Все пальцы задействованы, каждая мышца рук напряжена, но не я сам.

Музыка не подгоняет, и я не спешу. Низкие ноты и высокие дружны, между ними нет разлада. Они как грибной дождь, как радуга, как водопад. Клавиша с клавишей не соревнуются, звучание неоднородное, но так похоже.

Нужно расслабиться, ведь эта композиция должна приносить радость и покой, но я не счастлив, и для меня это всего лишь набор нот, разные нажатия клавиш и педаль. Мелодия составлена из различных тональностей, но мне так привычно, что скучно.

Она парализует тело, но не пальцы.

Я парю над головами, скольжу с мелодией по залу. Не боюсь ошибок в произведении – здесь их никто и не заметит.

Игра на пианино, как мой крик, но никто его не слышит, слух публики улавливает лишь музыку. Зрители поднимаются на небеса, а я ускользаю на улицу подальше отсюда. А пальцы продолжают бегать по клавишам, создавать музыку, от которой, как обычно, плачет мать.

Достало. Всё достало. Вырвать бы эти клавиши, а не блуждать по ним пальцами. Разбить бы пианино, а не сидеть за ним.

Нет гармонии с мелодией, нет близости.

Одна апатия.

Нота за нотой. Скоро конец, пора возвращаться.

Звучат аплодисменты.

Встаю с банкетки, выпрямляюсь, и кланяюсь.

Майк и Тая поднимаются с кресел. Тая делает вид, что вытирает слёзы. Лживая и прекрасная.

И снова сажусь. Новая мелодия. Новый порыв свалить со сцены.

Трусость – это делать то, что не нравится и не хочется.

Я трус.

Завершаю концерт длинной нотой ля.

Ухожу со сцены, как давно хотел. Зрители вкладывают цветы мне в руки: я учусь с ними, но в колледже они меня даже не замечают.

Мать отнимает у меня букеты, отец стоит с ней рядом.

Забирайте всё и дальше.

В ваших руках верёвочки от моей жизни – куда тянете, туда и шагаю.

Майк преграждает мне путь к выходу. Блондин сильнее и крепче телосложением.

Я останавливаюсь. Сердце барабанит ненавистную музыку страха. Его глаза, как льдинки на лепестках цинерарии «Серебряная пыль». Когда Майк смотрит, становится холодно. От него и пахнет морозной свежестью – возможно, это обман мозга, но я чувствую этот аромат. Мурашки ползут по коже.

Из-за сквозняка и так небрежная причёска Майка похожа на метёлку. На щеку падает тоненькая светлая косичка.

Он играет желваками. Неужели не понимает, что это тупо? Но женщины на это ведутся.

– Классно сыграл, парень.

– Я, Артур.

– Артур, Артём, неважно. Ты хоть раз в морду давал? – он задаёт мне неожиданный вопрос, и я чувствую, как меня охватывает депрессия.

– При чём тут это?

– Посмотри на свою маму.

Я оборачиваюсь. Моя мать хвастается МОИМИ цветами перед отцом. Я к этому привык, но для других это необычно и странно.

– Ну?

– Ты тюфяк, Артур.

О, неужели правильно произнёс моё имя. Что, не такой он и дурак, получается?

– Ну и ладно… – ворчу я в ответ. Его слова задели те места в душе, которые желают перемен, и снова в груди одна апатия.

– Если на твоих нападут, как защищать собираешься?

– Кто нападёт? – отвечаю вопросом на вопрос.

Родители у сцены смотрят на расходящихся зрителей.