Мо Жань весело сощурил глаза, вспоминая их юношеские годы. Уже очень давно в его жизни не было таких простых житейских радостей. После десяти лет полного одиночества Мо Жаню были по вкусу даже воспоминания о ранее ненавистных вещах; они казались ароматными и хрустящими, и смаковать их было одно удовольствие.

Завидев Сюэ Мэна, Ши Мэй тотчас спешился и снял шляпу с вуалью, обнажив свое лицо изумительной красоты.

Неудивительно, что Ши Мэю приходилось носить вуаль, когда он покидал школу в одиночку. Стоя рядом, Мо Жань украдкой разглядывал его, ощущая, как это лицо очаровывает его, приковывает к себе взгляд. «Действительно, какая редкая красота, ― думал он, ― просто потрясающая до глубины души».

– Молодой господин, – поприветствовал Ши Мэй.

Кивнув в ответ, Сюэ Мэн спросил:

– Уже вернулся? Смог уладить то дело с детьми-медвежатами?

– Смог, – с улыбкой ответил Ши Мэй. – К счастью, рядом случайно оказался А-Жань. Он очень мне помог.

Сюэ Мэн полоснул Мо Жаня острым, как нож, надменным взглядом и тут же отвернулся. Его брови сошлись на переносице, а на лице было написано такое пренебрежение, словно его глаза могли покрыться грязью, если б задержались на фигуре Мо Жаня еще на мгновение.

– Ступай отдыхать, Ши Мэй. Впредь поостерегись водить дружбу с этим бесчестным ублюдком, а то еще нахватаешься от него чего-нибудь плохого.

– Если Ши Мэю не следует учиться у меня, то нужно у тебя, что ли? – насмешливо парировал Мо Жань. – Только вот чему? Наряжаться посреди ночи, надевать все боевое снаряжение, какое только есть, и хвастливо распускать свой птичий хвост? Любимец Небес, тоже мне… Ха-ха-ха, думается мне, не любимец, а любимица!

Сюэ Мэн пришел в ярость.

– Закрой свой грязный рот, Мо Жань! Это мой дом, моей семьи! Ты кем себя возомнил?

– Твоим двоюродным братом, – охотно ответил Мо Жань. – И если уж на то пошло, старшим, так что стою повыше тебя.

– Да кому нужен такой двоюродный брат? – резко ответил Сюэ Мэн, с отвращением нахмурив брови. – Не обольщайся! Для меня ты всего лишь извалявшаяся в пыли псина!

Сюэ Мэн обожал обзывать других псами, сукиными детьми и прочими собачьими словами и знатно поднаторел в этом искусстве. Мо Жань давно привык к его ругани, поэтому просто стоял, ковыряя в ухе, и не обращал на оскорбления Сюэ Мэна никакого внимания. Ши Мэя, однако, весьма смущал этот поток брани, и он принялся шепотом увещевать Сюэ Мэна, который в конце концов надменно фыркнул и соизволил захлопнуть свой благородный клюв.

Улыбнувшись, Ши Мэй мягко поинтересовался:

– Кого же молодой господин ждет у ворот в столь позднее время?

– Почему обязательно жду? Может, я решил полюбоваться луной!

Мо Жань схватился за живот и выдавил сквозь смех:

– Я-то думаю, и зачем ты так вырядился? А у тебя тут, оказывается, свидание! Ох, и кто же та несчастная, на которую ты положил глаз? Как же я ей сочувствую, ха-ха-ха…

Лицо Сюэ Мэна так почернело от злости, что, казалось, поскреби ногтем – и с него нападает цзиня три сажи.

– Это ты! – грубым тоном отозвался Сюэ Мэн.

– Я?

– Молодой господин ждал тебя! Что на это скажешь?

Мо Жаню нечего было на это ответить.

Глава 5
Этот достопочтенный не вор

Внутри павильона Даньсинь ярко горел свет.

Ши Мэй ушел отдыхать, а озадаченный Мо Жань вслед за Сюэ Мэном вошел в павильон и, увидев открывшуюся ему сцену, тут же все понял.

Внутри стояла эта маленькая дрянь Жун Цзю.

Уходя, Мо Жань стащил у нее несколько лянов^[14] серебра, а эта Жун Цзю набралась дерзости и явилась на пик Сышэн разбираться.

Жун Цзю держал в объятиях какой-то рослый и крупный мужчина. Девушка льнула к нему, заливаясь слезами и жалобно стеная. Стоило Мо Жаню и Сюэ Мэну войти в павильон, как главная героиня драмы тут же принялась рыдать на три тона выше и буквально повисла на своем спутнике, будто бы готовая вот-вот пустить пену изо рта и грохнуться в обморок прямо посреди зала.

В конце павильона, на возвышении, полускрытом занавесом из бусин, сидела хрупкая женщина, на лице которой явственно проступали недоумение и растерянность.

Даже не удостоив двух пришельцев взглядом, Мо Жань поприветствовал сидящую на возвышении женщину:

– Я вернулся, тетушка.

Эта женщина была супругой главы пика Сышэн и звали ее госпожа Ван.

В отличие от сильных женщин, что старались ни в чем не уступать мужчинам, госпожа Ван была из тех жен, которые, имея пару ушей, не слышат, что творится у них под окнами, и не испытывают никакого желания влезать в чужие дела. Ее супруг был в отъезде, а тут пришли какие-то люди и подняли шум.

Не зная, как поступить, госпожа Ван робко проговорила:

– А-Жань, наконец-то ты пришел.

Притворяясь, что не видит двух жалобщиков, стоящих посреди зала, Мо Жань с улыбкой спросил:

– Уже так поздно, а вы, тетушка, не спите. Я вам зачем-то понадобился?

– Ага. Смотри, это господин Чан и его… э-э-э, и его приятельница. Они пришли сюда и сказали, что ты… что ты взял деньги подруги господина Чана.

Стыдливой госпоже Ван было неловко произносить вслух слова о том, что Мо Жань побывал в публичном доме, да еще и обокрал там Жун Цзю, поэтому она постаралась выразиться как можно мягче, упомянув, как ей казалось, о более незначительном проступке.

Мо Жань в изумлении вскинул брови:

– Что? Какой господин Чан? Я его не знаю. Вдобавок я не нуждаюсь в деньгах, к чему мне их у кого-то красть? Более того, я не имею чести быть знакомым с этими двумя уважаемыми людьми. Мы с вами где-то встречались?

– Со мной вы точно незнакомы, – холодно усмехнулся рослый мужчина. – Ваш покорный слуга носит фамилию Чан. Хотя я и старший в своей семье, опытные дельцы не обращают внимания на такие мелочи, поэтому можете звать меня просто Чан-да.

Усмехнувшись, Мо Жань ответил, намеренно коверкая его фамилию:

– Ах, вот кто господин Дачан^[15], рад с вами познакомиться! Прошу прощения за мою неучтивость. А госпожа рядом с вами…

– Хе-хе, господин Мо изволит прикидываться дурачком, – сказал господин «Дачан». – Мы с вами, без сомнения, видим друг друга впервые. Однако с Цзю-эр^[16] из тридцати дней этого месяца вы провели пятнадцать. Или вы ослепли? Зачем притворяетесь, будто не знаете ее?

Его слова, однако, не смогли заставить Мо Жаня покраснеть, и его сердце билось не чаще обычного. Посмеиваясь, он бросил быстрый взгляд на Жун Цзю и протянул:

– Что вы такое говорите? Что за гнусная клевета? Я приличный человек и знать не знаю никакую Сань-эр или Цзю-эр, как там ее.

Зардевшаяся от ярости Жун Цзю теснее прижалась к господину Чану и зарыдала еще пуще, говоря сквозь всхлипы:

– Господин, господин Мо, я знаю, что положение мое ничтожно, и я бы никогда не осмелилась появиться здесь, если бы не бесконечно глубокая обида, которую вы мне нанесли, но вы отказываетесь даже узнавать меня…

– Но я действительно с вами незнаком! – с обидой произнес Мо Жань. – Я даже не могу понять, женщина вы или похожий на женщину мужчина. Разве могли мы с вами где-то встречаться?

– Еще прошлой ночью вы пригласили меня выпить с вами, а сегодня уже так холодны? Господин Чан, о господин Чан, прошу, заступитесь за меня!

С этими словами Жун Цзю еще глубже уткнулась в грудь господина Чана и заревела белугой.

Брови бледного как смерть Сюэ Мэна, стоявшего рядом и вынужденного слушать все это, судорожно подергивались от сдерживаемого гнева. Похоже, только необходимость проявлять подобающую его положению сдержанность мешала всыпать этой мерзкой парочке палок и вышвырнуть их прочь с горы.

Поглаживая Жун Цзю по голове, господин «Дачан» нежно прошептал ей что-то успокаивающее, после чего поднял голову и сурово изрек:

– Госпожа Ван, пик Сышэн – крупная духовная школа, известная своей силой и дисциплиной, но этот господин Мо – просто подлец! Цзю-эр заработала те деньги тяжелым трудом и отложила их, чтобы поскорее выкупить себя из публичного дома, а этот взял и отнял у нее добытые кровью и потом средства! Пусть семья Чан и не взрастила ни одного совершенствующегося, мы искони занимаемся торговлей и наработали не только приличное состояние, но и полезные связи. Если сегодня же ваша духовная школа не удовлетворит нашу жалобу, я, будьте уверены, постараюсь сделать так, чтобы вашему пику Сышэн уже не так сладко жилось в царстве Шу!

– Ах… Не стоит гневаться, господин Чан, я… я… – растерянно пролепетала госпожа Ван.

Мо Жань усмехнулся про себя, подумав, что семья этого торговца солью по фамилии Чан невероятно богата, однако он почему-то не выкупил Жун Цзю, вместо этого вынудив девушку саму зарабатывать деньги. Кто поверит, что за всем этим не кроется нечто большее?

На лице Мо Жаня в это время сияла улыбка до ушей.

– А, оказывается, брат Дачан – видный купец из Ичжоу, поэтому и держится столь внушительно. Смотрю и восхищаюсь, в самом деле восхищаюсь.

– Хм, похоже, вы все-таки умеете разбираться в людях, – надменно ответил господин «Дачан». – В таком случае прошу вас поскорее проявить благоразумие, дабы не нарваться на неприятности. Почему бы вам прямо сейчас не вернуть отнятое у Цзю-эр?

Мо Жань засмеялся.

– Как странно! Ваша Цзю-эр ежедневно принимает у себя множество гостей. Так почему же, лишившись своего богатства, она торопится повесить всех собак именно на меня, а не на кого-то другого?

– Ах ты ж… – заскрежетал зубами «Дачан», изогнув губы в кривой улыбке. – Ладно-ладно, я догадывался, что вы станете ловко увиливать! Госпожа Ван, сами видите: господин Мо ведет себя неразумно, не желает ничего слышать и категорически отказывается признавать свою вину. Я больше не стану с ним разговаривать. Хозяйка здесь вы, а значит, и решение по этому делу принимать вам!

Простодушная госпожа Ван от волнения заговорила совсем сбивчиво:

– Я… А-Жань… Мэн-эр…

Видя, в каком затруднении оказалась матушка, Сюэ Мэн выступил вперед и сказал:

– Господин Чан, на пике Сышэн строго следят за соблюдением дисциплины. Если сказанное вами – правда и Мо Жань действительно нарушил как запрет на стяжательство, так и запрет на прелюбодеяние, мы сами сурово его накажем. Пока, однако, ваши обвинения голословны. Вы утверждаете, что Мо Жань – вор, но можете ли вы предоставить какие-нибудь доказательства?

– Я ожидал чего-то подобного от вашей школы, поэтому намеренно мчался сюда во весь опор, чтобы успеть увидеться с госпожой Ван до возвращения Мо Жаня, – с усмешкой ответил господин «Дачан».

Затем он откашлялся и продолжил:

– Слушайте внимательно. У Цзю-эр пропали два ху^[17] жемчуга, десять серебряных слитков, пара браслетов, украшенных золотыми цветами сливы, пара жадеитовых^[18] заколок и нефритовый кулон-бабочка. Нужно лишь проверить, не лежат ли эти вещи у Мо Жаня за пазухой, и тогда мы сразу узнаем, голословен я или нет.

– С какой стати вы будете меня обыскивать? – возразил Мо Жань.

– Ха! На воре и шапка горит, а? – Господин «Дачан» высокомерно задрал подбородок. – Госпожа Ван, какое наказание предусмотрено на пике Сышэн для тех, кто ворует и прелюбодействует?

– Делами… делами школы занимается мой супруг, поэтому я не… я не знаю… – тихо ответила госпожа Ван.

– Отнюдь, отнюдь! Думается мне, госпожа Ван прекрасно все знает, но намеренно уходит от ответа на вопрос, выгораживая своего племянника. Хе-хе… Кто бы мог подумать, что пик Сышэн на самом деле столь скверное, погрязшее в пороке место…

– Довольно! – прервал его потерявший терпение Мо Жань. – Моя тетушка уже сказала, что не знает, как следует поступить. Вам еще не надоело измываться над бедной женщиной?

С его лица исчезла привычная озорная улыбка, когда он повернулся к двум незваным гостям и вперил в них немигающий взгляд.