Но вот наступало утро, и Медди просыпалась в реальном мире, и перед ней опять вставала та же проблема: скопить достаточно денег, чтобы перевезти сестру в Лондон. При той сумме, что Медди зарабатывала в месяц, причем экономила при этом каждый шиллинг, не хватит и жизни, чтобы подготовить Молли для дебюта в свете. Она спросила леди Генриетту, можно ли взять ее старые ненужные наряды, но хозяйка отказала, заявив, что это тряпье годится лишь для мусорной свалки, но никак не для кладовки Медди. Медди не была воровкой, хотя могла позаимствовать платье, туфли и серьги леди Генриетты на один вечер, чтобы потом вернуть в том же состоянии.

Девушка по-прежнему горько сетовала на судьбу, когда вспоминала обстоятельства, что привели их с Молли к такой жизни. Она всегда была слишком беззаботна и следовала велению сердца, в то время как надо было включать здравый смысл. Весь прошлый год она старательно исполняла обязанности камеристки леди Генриетты, перестала следовать своим капризам вроде желания потанцевать на светском рауте. На протяжении последних месяцев она напоминала себе, насколько эгоистично повела себя, подставив под удар будущее сестры ради какого-то танца, но по мере того как приближался новый крещенский бал, она все чаще думала о том джентльмене и гадала: а что, если он вернется?

А еще она в очередной раз совершила ошибку, рассказав об этом Энн. Та принялась ее уговаривать нарядиться – еще разок – и сходить в гостиную посмотреть, не придет ли он увидеться с ней. «Это будет так романтично! – не унималась Энн, хлопая в ладоши. – Ты только представь. А что, если он тоже целый год думал о тебе?»

Конечно, такие слова смешили Медди, да и риск это огромный. С какой стати такому привлекательному молодому человеку переживать из-за сумасбродной девицы, которой захотелось потанцевать? Она была уверена, что он бы не стал, но по мере того как приближался сочельник, не могла об этом не думать. Что, если?.. Эти слова не давали ей покоя ни днем ни ночью. Что, если он там будет? Что, если станет ее искать? Что, если они снова будут танцевать? Неужели убедиться в этом настолько ужасно? Она могла бы обернуться за несколько минут, и, если он там, сделает так, что он никогда не узнает, что она его разыскивала, зато у нее на душе станет легче.

Лишь нынешним утром она приняла окончательное решение, что сделает это еще раз: в покоях леди Генриетты выберет платье, какие-нибудь туфельки и на этот раз что-нибудь из драгоценностей и отправится в гостиную, не в бальный зал. Она не станет рисковать, чтобы снова привлечь к себе внимание и, упаси бог, попасться на глаза лорду Хезлтону.

Медди приглянулось дивное розовое платье, которое не нравилось леди Генриетте, надела чуть великоватые ей туфельки и позаимствовала пару сережек с бриллиантами, которые, несомненно, стоили целое состояние. Еще один вечер притворства, и ей хватит воспоминаний до конца дней.

Вот только все пошло совсем не так, как она планировала. Когда она заглянула в гостиную и увидела своего мистера Уитленда, ее радости не было предела, но, увы, он был не один, а в окружении трех молодых красавиц.

У Медди упало сердце. Она тотчас поняла свою ошибку и бросилась прочь, при этом испытав потрясение оттого, что мистер Уитленд кинулся за ней. А когда он признался, что весь год думал о ней, ее захлестнули эмоции, и она неожиданно для себя не справилась с ними и поцеловала его!

У Медди сдавило горло, когда она смотрела в темноту за маленьким окошком между кроватями. Ее охватили воспоминания, и первым пришел на ум вечер, когда она приняла самое опрометчивое решение в своей жизни.

День, когда в Лондон приехал мистер Леопольд Герберт, стал худшим в ее жизни. Вообще-то было забавно, как худший день в чьей-то жизни мог напоминать столь многие дни до него без малейшего намека на то, что весь чей-то мир изменится навсегда.

Как и в каждое утро после кончины отца, Медди и Молли проснулись, облачились в старую, но вполне еще пристойную одежду и попытались извлечь пользу из сложившихся обстоятельств.

Отец явно не отдал распоряжений относительно того, где его дети будут жить, явно рассчитывая на двоюродного брата Гарри, который позаботится о Медди и Молли.

Вот только посланное по адресу кузена Гарри письмо вернулось с жуткими известиями: за несколько месяцев до смерти брата кузен Гарри погиб в дорожном происшествии. Отец явно об этом не знал, а потому все, включая имение и титул барона Этвуда, унаследовал дальний родственник по имени Леопольд Герберт. Мистер Герберт должен был прибыть из Карлайла в графстве Камбрия, где он крестьянствовал последние тридцать лет.

Медди и Молли никогда не слышали о кузене Леопольде: отец никогда о нем не говорил, – и терпеливо ждали несколько месяцев его приезда. Когда же он почтил их своим присутствием, ввалившись в дом и так сильно саданув дверью, что на стене за ней потрескалась штукатурка, девочки поняли, что ничего хорошего от него ждать не стоит.

Медди испуганно оторвалась от стирки, которой занималась в подвале. Средств на ведение хозяйства со дня смерти отца не было, потому что все унаследовал кузен Леопольд.

Медди взбежала по ступенькам в прихожую узнать, в чем дело, и увидела, как мужчина в грязных сапогах разгуливал по комнатам милого ее сердцу дома, словно был там хозяином. Очень скоро она поняла, что он действительно хозяин.

– Кто вы? – спросила она, вздернув подбородок и с неприязнью глядя на приезжего.

– Я хозяин, а вот ты кто? – с самодовольной миной ответил тот.

Это был тучный мужлан, от которого исходил такой дух, словно он не мылся и его одежду не стирали несколько недель. На вид ему было лет пятьдесят, не меньше.

– Нет, хозяин не вы! – огрызнулась Медди. – Мой отец…

Она осеклась, у нее перехватило дыхание. О нет! Нет, нет, этого не может быть. Или может? Неужели это… кузен Леопольд?

– Кто вы такой, сэр? – спросила Медди все-таки отказываясь верить в происходящее.

– С какой стати мне представляться прачке? – усмехнулся Леопольд.

Медди шумно вздохнула. И вправду – кто она, если не прачка?

И все же, вздернув подбородок, она с гордостью проговорила:

– Меня зовут Медлин Мэри Элоиза Этвуд.

Леопольд вскинул густые брови, и его лицо расплылось в мерзкой улыбке, обнажившей гнилые зубы.

– Точно?

– Да, – с трудом выдохнула Медди, заметив, как его глаза шарят по ее телу.

– Где твоя сестра? – спросил их новый хозяин, и ей понадобилось все самообладание, чтобы не ответить ему дерзостью.

– Молли наверху.

– Но ты ведь старшая, да? – потирая подбородок и с прищуром глядя на нее, уточнил Леопольд.

– Да, мне восемнадцать лет.

– Нормально.

Медди подавила дрожь:

– Что значит – «нормально»?

Он почесал немытую голову:

– Это значит, что ты совершеннолетняя, и я вполне могу на тебе жениться.

Медди поднесла руку ко рту, с трудом справляясь с тошнотой:

– Жениться?

– Да, именно так. Тебе повезло, что я еще холостой.

Повезло? Она подавила отвращение:

– Я вас совсем не знаю!

– Мы поженимся утром, чтобы ты там ни говорила! – заявил кузен Леопольд.

– Я не выйду за вас! – воспротивилась Медди, вздернув подбородок и стараясь не показать, что ее охватил страх.

– У тебя нет выбора, – усмехнулся Леопольд. – Ваш отец умер, так что вы с сестрой под моей опекой. Или выйдешь за меня, или ищите себе другое жилье. Я даю тебе шанс сохранить имя и дом, дурочка. Ты должна на коленях меня благодарить.

– Не за что мне вас благодарить, – бросила Медлин, качая головой. – Если таковы ваши условия, мы уедем сию же минуту.

Она резко развернулась и направилась было в свою спальню, но ноги у нее подкосились и она осела на пол у стены. К ней ринулась ее тринадцатилетняя сестренка Молли, которую трясло от слез.

– Я все слышала. Ты и вправду думаешь, что лучше уехать?

– Я не выйду за него! – воскликнула Медлин. – Иди собирай вещи.

С лицом, залитым слезами, Молли пошла к себе, и через час они в потрепанных накидках стояли у входной двери, в последний раз глядя на единственный дом, который знали, с болью в сердце понимая, что могут никогда его больше не увидеть.

– Пошли.

Она взяла Молли за руку, изо всех сил стараясь казаться храброй и уверенной в себе, хотя колени подгибались.

Ту ночь они провели в амбаре, прижавшись друг к другу и зарывшись в сено, но Медди согревал еще и гнев на мерзкого грубого Леопольда. Для сестры она готова на все, кроме этого.

На следующий день сестры отправились к их бывшей домоправительнице, жившей в соседней деревне. Миссис Галифакс приняла их по доброте душевной, но Медлин знала, что живет ее семья бедно и приютить их обеих она не сможет.

– Я поеду в Лондон и найду работу, – решила Медди. – Молли буду присылать деньги, так что в тягость она вам не будет, да и по хозяйству поможет.

На другой день она уехала в столицу, купив на одолженные у миссис Галифакс деньги билет на почтовый дилижанс. Молли старалась держаться, но при прощании все-таки смахивала слезы.

– Не волнуйся, родная, я скоро вернусь за тобой, и все у нас будет хорошо.

Молли печально кивала и старалась делать вид, что вовсе не расстроена.

– Держись, – напутствовала Медди сестру. – Слушайся миссис Галифакс и помогай по дому. Обещаю, что буду писать тебе каждую неделю.

С тяжелым сердцем расставалась она с сестрой, ее голубые глаза покраснели от слез, когда шагала по снегу к почтовому дилижансу.

И месяц назад Медди получила письмо от миссис Галифакс, о котором с ужасом думала все эти годы:

«Ваш кузен Леопольд сделал Молли предложение. Это же замечательно: девушка станет баронессой».

Худшее заключалось в том, что миссис Галифакс была права. Медди уехала четыре года назад в надежде на то, что в Лондоне достигнет успеха. И вот теперь она едва сводит концы с концами и делает ошибку за ошибкой. Возможно, ей самой надо было выйти за кузена Леопольда в то время: лучше уж она взвалила бы на себя супружеское бремя, а не бедняжка Молли. При одной мысли об этом у Медди сводило живот. Если бы она пожертвовала собой в свое время, то сестра жила бы благополучно и сама выбрала бы себе мужа. Она совсем не похожа на Медди: домоседка, нерешительная, пугливая. Молли выйдет за это чудовище, если только старшая сестра не найдет способа этого избежать, но вероятность, что она когда-нибудь сможет дать сестре то, чего ей бы хотелось, чрезвычайно мала.

Медди зябко повела плечами и оглядела маленькую комнатенку с голыми стенами, где жили они с Энн. Она подвела сестру. Ее жалованья не хватит, чтобы подготовить ее к светскому сезону: платить за жилье и питание Молли у миссис Галифакс и то удавалось с трудом.

Медди сжала челюсти. Ее эгоизм и беспечность – вот в чем причина всего. И сегодня она опять повела себя совершенно бездумно: с риском лишиться работы в доме Хезлтонов спустилась в гостевые покои.

Она пыталась дотянуться до пуговиц на спине позаимствованного платья, когда в комнату влетела Энн и разочарованно объявила:

– Я останавливалась у гостиной – там никого не было.

– Нет, он там был, – торопливо возразила Медди и повернулась, жестом попросив Энн помочь ей снять платье.

– Был? – чуть не вскрикнула Энн, быстро расстегивая пуговицы.

Пока надевала простую черную униформу служанки, оставленную на кровати, Медди подробно рассказала, что произошло на лестнице.

– Ты его поцеловала? – ужаснулась Энн, вытаращив темно-карие глаза.

– Да, – кивнула Медди, не в силах подавить счастливую улыбку от собственной дерзости.

Энн мечтательно кивнула и сцепила пальцы:

– Ой, и как это было?

– Это было… восхитительно, – мечтательно проговорила Медди. – Вот теперь обе мои мечты сбылись. Сначала я потанцевала на балу с красивым джентльменом, а потом его поцеловала. Теперь я больше никогда не стану так рисковать. Как только верну платье, туфельки и серьги…

Она коснулась ушей и ахнула: левой сережки не было. У Медди душа ушла в пятки, к горлу подступила тошнота.

– Энн, скорее! Мы должны найти сережку, или меня точно выгонят!

Глава 8

Джастин стоял на лестнице и глупо хлопал глазами. Да что с ним такое? Помчался за едва знакомой дамой. Зачем? Никогда он не позволял себе ничего подобного: обычно женщины бегали за ним.