Тигр говорил с расстановкой, давно заготовленными фразами, и все же сумел собраться с мыслями и договорить. Ему нужно было исполнить свой долг перед сыном, прежде чем отпустить его. То был долг любого хорошего отца, и любой сын мог ждать этого от родителей, ибо любой сын обязан принять в жены ту, кого они выберут, и зачать с ней ребенка, а дальше искать любовь где угодно. Но Юань был не таким сыном. Он был уже отравлен ядом нового времени и полон тайного своеволия и мечты о свободах, которых сам пока не понимал, а еще полон отцовой ненависти ко всем женщинам. Все это своеволие и ненависть вспыхнули в нем, и гнев вырвался наружу. Да, гнев его в тот час был подобен наводнению, сдерживаемому плотинами, и вся жизнь его подошла к переломному моменту.

Поначалу он не поверил, что отец в самом деле произнес эти слова, ибо тот всегда отзывался о женщинах с ненавистью: все они либо дуры, либо предательницы, и доверять им нельзя. Однако слова эти действительно были сказаны Тигром, и теперь тот сидел и глядел на угли, как прежде. До Юаня вдруг дошло, почему мать и служанка ее так исступленно уговаривали его вернуться домой и так обрадовались его согласию. Женщины только и думают, что о свадьбах да подходящих партиях.

Что ж, он им не подчинится! Юань вскочил, забыв и о страхе перед отцом, и о любви к нему, и заорал:

– Я так и знал… Да, товарищи рассказывали мне, как их женили насильно… и многие из них вынуждены были по этой причине уйти из дому… Я раньше дивился своему везению… Но ты такой же, как остальные, как все эти старики, которым лишь бы скрутить нас по рукам и ногам до конца жизни… Пленить наши тела… Навязать нам женщин, выбранных вами… навязать детей… Что ж, я не согласен жить в неволе!.. Я не хочу, чтобы моим же телом ты навеки привязал меня к себе… Я ненавижу тебя!.. Всегда ненавидел!.. Да, ненавижу!

Из Юаня извергался поток такой лютой ненависти, что он не смог совладать с собой и исступленно зарыдал. Верный слуга Тигра, придя в ужас от его гнева, подскочил к нему и схватил обеими руками за пояс, и опять начал бы причитать, но не смог, так перекосило его заячью губу. Юань опустил голову, увидел старика и вышел из себя. Он занес стиснутую в кулак руку и опустил ее на старое безобразное лицо, и слуга, как подкошенный, рухнул на пол.

Тогда Тигр поднялся, шатаясь, но не к сыну – он отрешенно смотрел на Юаня, тараща остекленевшие глаза, как будто не мог понять, о чем тот толкует, – нет, он поспешил на помощь своему верному слуге.

Юань же отвернулся и вышел вон. Не дожидаясь, чем все закончится, он промчался по дворам, нашел привязанного к дереву коня, выбежал за большие ворота, миновав разинувших рты солдат, прыгнул в седло и поскакал прочь от этого места, в ярости уверяя себя, что это навсегда.

Так Юань покинул в гневе отчий дом, и теперь гнев его непременно должен был остыть, иначе он умер бы от его жара. И гнев остыл. Юань стал раздумывать, что ему теперь делать, одинокому молодому человеку, который отказался и от своих товарищей, и от родного отца. Сама природа помогла охладить его пыл, ибо зимнее солнце, казавшееся таким бесконечным в те свободные дни, проведенные Юанем в глинобитном доме, было вовсе не бесконечным. Мир вокруг посерел, и с востока задул очень холодный и злой ветер, и земля, по которой медленно трусил его конь, уставший за столько дней пути, тоже посерела, и серость эта поглотила и остудила Юаня. Даже работавшие на земле крестьяне были серы: за годы жизни и труда на земле они стали так похожи на нее, что вместе с ней менялся и их облик, притихала речь, делались мягче движения. Если на солнце их лица были оживленными и часто веселыми, то под пасмурным небом глаза тускнели, губы поджимались, одежда блекла, движения замедлялись. Яркие пятнышки на земле и холмах – синева одежд, красные точки детских халатиков, алые штаны девушек, – все те цвета, которые выбирает и подсвечивает солнце, – теперь стали приглушенными. Медленно продвигаясь по этому неприглядному краю, Юань гадал, за что же он так его полюбил. Он мог бы вернуться к своему начальнику-революционеру, но, побывав среди простого люда и помня, как простой люд невзлюбил его, и видя теперь этих угрюмых людей, он мысленно восклицал: «Ради них я должен рисковать жизнью?!» Да, в тот день даже земля показалась ему неприветливой. И в придачу ко всему захромал его конь. Спешившись близ небольшого городка, мимо которого он проезжал, Юань обнаружил, что у того мозоль от застрявшего камня, что конь охромел и идти больше не может.

Остановившись, чтобы осмотреть копыто, он услышал оглушительный рев, испуганно поднял голову, и мимо него пронесся, изрыгая на большой скорости клубы дыма, поезд. Все же скорость его была не настолько велика, чтобы Юань, стоявший на коленях подле коня, не успел заметить внутри многочисленных пассажиров. Они сидели в тепле, безопасности и при этом ехали так быстро, что Юань им позавидовал. От его собственного коня, и без того медленного, теперь вовсе не было никакого толку, и Юаню тут же пришла в голову умная мысль: «Я пойду в город, продам там коня, куплю билет на поезд и уеду как можно дальше отсюда».

В ту ночь он лежал в кровати на постоялом дворе – очень грязном и захудалом, в том самом городишке, – и не мог уснуть от того, что по нему ползали мухи и гнус. Он лежал без сна и строил планы. У него было немного денег, потому что отец научил его всегда иметь при себе на всякий случай пояс с деньгами, и еще был конь. Однако Юань очень долго не мог придумать, куда ему поехать и что делать.

Все-таки юноша он был образованный, из хорошей семьи. Он знал древние книги своего народа и читал новые западные книги, которые ему давал воспитатель. Тот же воспитатель выучил его иностранному языку, так что Юань не был совсем уж беспомощным неучем. Ворочаясь на твердых досках кровати, он спрашивал себя, как ему лучше поступить с серебром и имеющимися знаниями. Снова и снова гадал он, не лучше ли вернуться в военную школу, к своему начальнику. Он мог бы прийти и сказать: «Я раскаялся. Возьмите меня обратно!» И если бы он признался, что ушел от отца и ударил верного слугу, начальник наверняка принял бы его, потому как среди революционеров восстать против родителя считалось доказательством верности правому делу, и некоторые молодые мужчины и женщины даже убивали родителей, чтобы доказать свою верность.

Однако Юань не хотел возвращаться к делу революции, хотя и знал, что товарищи будут ему рады.

Воспоминания о минувшем сером дне все еще печалили его, он думал о пыльных крестьянах и своей нелюбви к ним. Он бормотал под нос: «Никогда за всю свою жизнь я не знал никаких удовольствий. Тех маленьких радостей, которые позволяют себе молодые люди, у меня не было. В моей жизни был только долг перед отцом, а потом эта борьба за правое дело, которой я так и не смог себя посвятить». И вдруг он подумал, что мог бы немного пожить для себя, в свое удовольствие – другой, веселой жизнью, полной смеха. Юаню теперь казалось, что все детство он провел в унынии и одиночестве, без игр с друзьями и развлечений, а ведь в жизни должно быть место не только делу, но и веселью.

Подумав о веселье, он стал вспоминать свое раннее детство и маленькую сестричку, с которой когда-то играл, как забавно она топала по дому своими маленькими ножками и как он смеялся вместе с ней. Что ж, почему бы ему теперь не отыскать ее? Она все-таки его сестра, они одной крови. Юань был так крепко привязан к отцу все эти годы, что совсем забыл о других своих родственниках.

Вдруг все они стали всплывать в его памяти, вся его многочисленная родня. Можно поехать к дяде, Вану Купцу. На миг он подумал, что приятно будет вновь оказаться в его доме, увидеть веселое и доброе лицо тетушки и ее детей. А потом пришла своевольная мысль: нет уж, это слишком близко к отцу, и ведь дядя непременно расскажет тому о приезде Юаня… Надо сесть на поезд и уехать подальше отсюда. Сестра его живет далеко, очень далеко, на побережье. Хорошо бы тоже немного пожить в том городе, встретиться с сестрой, повеселиться от души и увидеть своими глазами все чужеземные диковины, о которых прежде он мог только слышать.

Сердце поторапливало его. Еще до рассвета он вскочил с постели, крикнул слуге, чтобы тот натаскал ему горячей воды для мытья, снял одежду, хорошенько перетряс ее, чтобы избавиться от гнуса, а потом выругал пришедшего слугу за грязь на постоялом дворе. Ему не терпелось поскорей уехать.

Увидев нетерпение Юаня, слуга понял, что это сын богача, потому что бедные обычно не смеют так ругаться. Он тут же принялся лебезить и торопиться, так что к рассвету Юань поел и ушел продавать своего рыжего коня. Продать этого беднягу удалось лишь мяснику, и то за сущие гроши. На миг Юаня кольнула совесть: ему стало больно, что его прекрасного коня съедят. Но потом он взял себя в руки и переборол минутную слабость. Конь ему теперь ни к чему. Он больше не генеральский сын. Он сам по себе, Ван Юань, молодой человек, который может ехать куда глаза глядят и делать, что хочется. В тот же день он сел на поезд и отправился в большой город на берегу моря.

Юаню очень повезло, что он иногда читал отцу письма от ученой жены Тигра, которые та посылала ему из приморского города, куда отправилась жить. Тигру с годами становилось лень читать; хотя в юности чтение давалось ему легко, к старости он начал забывать буквы и с трудом различал их на бумаге. Дважды в год госпожа писала своему господину, притом писала литературным и ученым языком, который непросто было читать. Юань читал их отцу вслух и объяснял, что означают те или иные слова. Теперь он вспомнил, что в одном из писем она рассказывала, где живет, на какой улице и в какой части большого города. Поэтому, когда спустя день и ночь Юань сошел с поезда, миновав на своем пути реку, пару озер, множество гор и прекрасных возделанных полей, на которых уже зеленели всходы пшеницы, он знал, куда идти. Путь был неблизкий, и Юань нанял рикшу, чтобы добраться до места, и поехал по освещенным городским улицам, в одиночку наслаждаясь видами и без стеснения глазея по сторонам, как глазел бы на его месте любой крестьянин, поскольку никто здесь его не знал.

Никогда прежде ему не доводилось бывать в таком городе. По обеим сторонам улиц вздымались такие высокие дома, что даже при ослепительном свете фонарей Юань не мог разглядеть их крыш, исчезающих где-то в темноте ночного неба. Однако у подножия этих огромных домов было вполне светло, и люди свободно разгуливали по улицам, как среди бела дня. Юань повидал множество людей со всего мира, всех оттенков кожи и волос; он видел черных людей из Индии и их женщин, закутанных в золотую материю; белоснежный муслин и алые накидки подчеркивали их смуглую красоту. Он видел быстрые силуэты белых женщин и их спутников, всегда одетых одинаково и с одинаковыми длинными носами; глядя на них, Юань не понимал, как эти женщины отличают своих мужей от чужих, так они были похожи. Отличались эти господа лишь наличием или отсутствием больших животов, волос на голове и тех или иных видимых изъянов.

Все же большинство людей на улицах были его соотечественниками, и в тот вечер Юань повидал их очень много. Были среди них богачи, подъезжавшие на больших машинах к воротам увеселительных домов; они катили по дорогам, визжа клаксонами, и рикше Юаня приходилось отъезжать в сторонку и пропускать их, как в стародавние времена пропускали королей. Рядом с богачами всегда толклись бедняки – нищие, калеки и больные, пытавшиеся заработать на своих увечьях немного серебра. Однако серебро не спешило к ним в руки; оно сочилось из кошелей богатых тонкими и скудными ручейками, ибо богатые ехали мимо, задрав нос и ничего вокруг себя не видя. Хотя Юаню самому не терпелось предаться тем же утехам, он испытал минутную ненависть к надменным богачам: могли бы и щедрее подавать нищим!