– Разумеется! – тут же подскочила я, с надеждой глядя на него.

– Со мной на карьер хочешь? Будешь мне секретарем. Вижу, что хочешь, – и Долохов как-то по-доброму усмехнулся. – Бери блокнот и карандаши, поехали.

У Казимира Федотовича была точно такая же бричка-эгоистка, как у мэтра Пиляева, я точно это знала. Верхом я не умела, а вот на бричке кататься – любо-дорого! С радостью я запрыгнула на потертое кожаное сиденье рядом с Хозяином и завертела головой. К речке, знамо, поедем. Где ж еще глину добывают?

Много земли у Долохова. Он – один из первых богачей на Юге. Сам всего добился, сам заработал. Прелюбопытнейший человек.

– На этом карьере белую глину добывают, – пояснял он мне по дороге. – Где река разливается, там красная. А выше можно и голубую найти, зеленую.

– Это где владения князя Озерова?

– Верно.

– А он глину не продает? Из белой глины тонкий фарфор делается? А из голубой какой?

– Тоже тонкий. Но при обжиге и голубая, и зеленая глина коричневой становится.

– Так неинтересно, – расстроилась я. – Нужно, чтобы голубой оставалась. А от чего цвет глины зависит?

– В красной окиси железа много. А в белой ее нет почти. Вот и вся разница.

– А зеленая с голубой?

– Окись меди. Есть еще черная глина, но в наших местах ее мало. А жаль, из нее чудные вазы лепить можно, если с белой смешивать.

– А вы сами придумали вот это все? Ну, сервизы и вазы?

Долохов покосился на меня с веселым недоумением и покачал головой.

– Маруш, так горшки испокон веков из глины делали, красками красили и в печи обжигали. Так же как и стекло на Севере варили, там пески тоньше. Я лишь придумал, как чашки да тарелки на пресс ставить. Так куда быстрее и дешевле производство. Да и то… на Севере сложные вазы и прочую стеклянную посуду давно делают с помощью пресс-форм.

Я нахмурилась. Почему-то мне хотелось, чтобы этот человек был самым настоящим магом, а не просто дельцом.

– О чем задумался?

– А вы – маг, Казимир Федотович?

– Маг. Элементалист.

– Как это?

– Могу материалы всякие соединять. Нагревать могу немного. А если инструмент подходящий найти, то и с металлами работать могу. Но мне металлы даются плохо, а вот пластичное что-то…

– Вроде глины?

– Да. Вот глина или стекло – это мне под силу.

– Стекло разве пластичное? – удивилась я. – Оно же хрупкое! Бьется?

– Если нагреть – его ножом резать можно. Эх, свожу тебя и на стекольный завод. Мне там мастера предлагают попробовать кубки разноцветные делать. Из голубого, желтого и лилового стекла.

Я слушала рассказ Долохова затаив дыхание. До чего ж умный мужчина! И в деле своем разбирается досконально! А уж когда мы на карьер приехали, и Хозяин сразу в ямы полез, я еще больше восхитилась. Не боится он испачкать ни руки, ни портки!

Сунулась было за ним, тут же увязла. Насилу ботинок вытащила из мокрой земли. Нет уж, я по травке похожу да по досочкам. Не для меня этакая грязь.

– Вы, черти, чего творите? – раздался из ямы рык Долохова. – Ослепли совсем? Здесь уж и глины-то не осталось, сплошной песок! Рыть вправо надобно!

– Так заливает, Казьмир Федотыч! Куда дальше-то? Берег оползать начинает.

– А доски вам на что? Крепите! А инженер где? Запиши-ка, Маруш – инженеру штраф! Недоследил! Эх, все самому нужно делать!

Вылез из ямы и дальше помчался. У меня через полчаса уж язык на плече был, а Долохов ничего, как мальчишка скакал с горящими глазами, только вдруг губу прикусил и начал грудь растирать.

– А ну, сударь, пожалуйте в бричку, – поспешила к Хозяину я, хватая его за рукав. – Сердце прихватило, да?

– Сейчас пройдет, – глухо пробормотал мужчина. – Не лезь под руку.

– Я на вас мэтру Пиляеву нажалуюсь.

– Нос не дорос. Вот что, малыш, в бричке под сидением фляга, принеси-ка ее.

Я побежала к нашему экипажу со всех ног. Разыскала флягу, вытащила пробку, понюхала – настой травяной, похожий на тот, что лекарь моей матушке выписал. Добре. Вернулась обратно и обомлела. Долохов курил! Да не трубку, а богомерзкие папиросы, что не так давно на Юге начали продавать. Помнится, матушка отца ругала, когда от него табаком пахло. Говорила, что вредна для легких эта забава.

– Казимир Федотович! – взвизгнула я. – Что вы творите?

– О, еще одна нянька. Молчи, щенок, мне так легче. Дай флягу.

Прислонившись к дощатой стене сарая для инструментов, он хлебнул травяного отвара и замолчал, тяжело дыша. Не больно-то ему папиросы помогали, как по мне.

– Править сможешь, Маруш? – наконец тихо спросил Казимир.

– Смогу, – смело соврала я. – Домой?

– Да. В усадьбу отвезешь меня. И за Пиляевым стоит послать. Ты записи вел?

– Вел, разумеется.

– Потом покажешь. Нет. Не нужно Пиляева. Мне легче уже.

Мужчина встряхнулся как пес, а скорее даже – как медведь. Оскалился, подергал себя за короткую бороду и отлепился от стенки. Кинул мне пустую флягу и довольно твердым шагом направился к рабочим.

Вот ведь упрямец!

Отдав последние распоряжения, Долохов залез в бричку и приказал:

– Поехали.

Правила я плохо, но Казимир заметил это не сразу. Только когда я заговорила укоризненно:

– Не нравитесь вы мне, Хозяин.

– Да что ты говоришь, Маруш! Какая трагедия!

– Я серьезно. Вид у вас больной. А я, знаете ли, за матерью несколько месяцев ухаживал, и вижу уже по глазам, что вам дурно.

– Нормально все, отстань.

– А вот и не отстану. А ну как вас посреди поля сердечный приступ хватит? Что тогда?

Мужчина только шумно вздохнул, ничего не ответив.

– Поберечь себя надобно, Казимир Федотович. Хотя бы ради сестры. Вы у нее один остались. Опора и защита.

– Ой да заткнись уже. Зануда. Помолчи и за дорогой следи.

Я шмыгнула носом сердито и крепче вцепилась в поводья. Дурацкая повозка и лошадь тупая! Не слушает меня совсем! Руки уже болят… И ноги промокшие озябли.

Поняв, что я не справляюсь, Казимир забрал у меня поводья, а я надвинула поглубже картуз, чтобы скрыть слезы, выступившие на глазах. И его мне было жалко, и себя. Только-только все налаживаться начало, а этот… совсем себя не бережет! Вот же валенок!

– Что ты там бормочешь?

– Говорю, что все это никуда не годится. Вот помрете вы, и что мне делать дальше? Где работу искать?

– Ну ты, Маруш, и наглец! – хохотнул Долохов. – Только о себе и думаешь. Пока не помру, не бойся. До зимы точно протяну.

Его шутка меня нисколько не успокоила.

Глава 7. Помощник

К тому времени, как мы приехали в усадьбу, Долохову стало лучше. Встретившая нас Ольга ничего не заметила. Мне предложили остаться ночевать, но я, помня о матушке, наотрез отказалась. Ну и что с того, что стемнело? А вдруг Ильян не накормил ее? Или ей стало хуже? Не хочу потом всю жизнь себя виноватить.

– Да что ты за упрямец! – злился на меня Казимир. – Куда я тебя через лес отпущу? А вдруг волки?

– Волки так волки, – пожимала я плечами. – Найдете другого художника, делов-то. От меня все равно никакого прока.

– Вот что, дурачок. Я завтра отдыхать буду, и ты на завод не иди. Ночуй у меня, а поутру я Ермолу велю тебя отвезти. Ничего с твоей матушкой за ночь не сделается.

Я заколебалась. Предложение было хорошее. Маме и в самом деле заметно помогали травы, выписанные Пиляевым. Она меньше кашляла и вполне способна была поесть самостоятельно. А ехать на бричке… это заманчиво. Легче и быстрее, чем ножками бежать. К тому же – выходной! Это очень славно! Проведу его с семьей! В доме давно полы помыть надобно да окна, слазаю и на чердак за соломой – избу утеплять скоро. Решено, остаюсь ночевать!

Меня представили слугам. Ермола я уже знала, а экономка Устина помнила меня. Еще при доме жила дочка Ермола и Устины Прося, девица бойкая и болтливая, примерно моего возраста. Она меня и проводила в настоящую гостевую комнату с маленькой уборной. Моему восторгу не было конца. Тщательно вымывшись с душистым мылом, я забралась в свежую, пахнувшую цветами постель и тут же уснула. Уж с чем-чем, а со сном проблем у меня никогда не было, к тому же жизнь моя стала настолько утомительной, что я засыпала порой даже в бричке на ходу.

А наутро Казимир Федотович изволил меня огорошить.

– А с чего ты взял, Маруш, что у тебя выходной? – удивленно спросил он, разбудив меня стуком в дверь на рассвете. – Я сказал, что на завод не поедешь. Так я тебе другое дело найду.

– Так матушка же, – заикнулась я.

– Верно. Но не буду же я Ермола только ради твоей матушки гонять? Сейчас быстро кофий пей и поезжай. Домой заедешь, посмотришь, что к чему там – и в Большеград.

– Чего? – поперхнулась вареным яйцом я.

Завтракали мы с ним вдвоем прямо на кухне. Сестрица его Ольга еще изволила почивать. А мне же и лучше, побаиваюсь я эту барышню. Как взглянет строго, так у меня мурашки по спине.

– В Большеград письма отвезешь на почтамт. Потом в Университет заедешь, дам тебе список книг. Да спроси, нашли ли они мне грамотного инженера, я давно просил. И будь человеком, заедь в обувную лавку. Купи новые ботинки, на эти смотреть тошно. Словно ты мне не помощник, а оборванец какой-то.

– А я вам помощник? – донельзя изумилась я.

– С этого утра – он самый. Парень ты толковый, старательный. Будешь мои поручения выполнять.

– А эскизы как же? – расстроилась я.

– Не переживай, я тебе продыху не дам. И рисовать успеешь тоже.

Я кивнула неуверенно, размышляя, что Большеград знаю скверно, а с людьми чужими и вовсе разговаривать не слишком умею. Это я к Казимиру Федотовичу быстро привыкла, потому как он человек незлобливый, ко всем с терпением, а в Университет ехать… Ну что ж, со мною Ермол будет, чай не заблужусь.

– Вот тебе деньги на расходы и еда в дорогу. Если не успеешь – в городе переночуй, – наставлял меня Долохов. – Если непогода – не торопись. Угробишь мне бричку или кучера, прибью. Нет, из жалования вычту, и будешь пару лет работать за кусок хлеба.

– А лошадь, стало быть, можно? – фыркнула я. – Не серчайте, я шучу. Все сделаю в лучшем виде.

– По деньгам потом жду строгий отчет.

– Обижаете, Казимир Федотович! – надулась я. – Я не вор!

– Деньги счет любят, Маруш, запомни это, иначе так и будешь до конца дней отцовские ботинки донашивать.

Я кивнула: что есть, то есть. В этом, Хозяин, конечно, прав. Подхватила каравай хлеба, горшок со сметаной да половинку вчерашней жареной курицы и поскакала во двор Ермола ждать.

Доехали быстро. Я даже выспаться в дороге не успела. С матушкой все было хорошо, травы Ильян заварил вовремя. Мне родные обрадовались, признавшись, что встревожились не на шутку, когда я ночевать не пришла. Сказали, что Ильян уж на фабрику бежать собирался меня искать. Я объяснила, что теперь частенько пропадать буду. Хозяин мне доверяет письма разносить и прочие важные поручения выполнять. Все лучше, чем в мастерской красками дышать.

Братец тут же заявил, что и он мог бы – делов-то, конверты в почтовый ящик бросать, но я строго напомнила, что он еще мал. Его дела – избу вымыть и щели под окнами соломою заткнуть, вернусь – проверю. А коли ему скучно, так можно порося завести или курей. Тогда точно времени на нытье глупое не останется. Ильян тут же пропал. Вот был мальчишка – и нет его! Чудо великое сие есть!