На самом деле ему хотя бы было куда сбежать. Он дружил с местными мальчишками, то на рыбалку, то в лес с ними ходил, то яблоки воровать. Я вот с деревенскими сдружиться не смогла. Во-первых, девки тут неграмотные, но дюже болтливые. И разговоры у них только о парнях да о скотине. Мне скучно с ними. А во-вторых, только разговорами дело не оканчивается. Эти самые парни вечно крутятся рядом, норовят за косу дернуть да к забору прижать. Мне такое без надобности. Одного такого я поленом приложила еще при живом отце, а отец, узнав, добавил. С тех пор меня перестали на гулянки и посиделки звать, а я и радовалась. Матушка, кажется, раньше беседы с соседями вела, но в день, когда отец погиб, в ней что-то погасло.

Впрочем, и отцовы соработники мигом про нас позабыли. Никто нам не помогал, считая чужаками пришлыми. Ах нет, избу выкупить хотели, уверенные, что мы, белоручки, в город вернемся. Мы бы и вернулись, матушка, когда немного в себя пришла, стала свою родню поминать. Да только заболела потом…

Словом, деревенских я не любила. Но за звонкую монету тетка Марфа приносила теперь молоко, яйца, а когда и горшок с супом.

Я поцеловала в лоб матушку, гостинцы на стол выложила (курицу жареную, сметану да половинку каравая) и дальше поехала.

Вот такая жизнь мне нравилась! Ермол – мужик солидный и молчаливый. Меня от разговорами не донимал, правил осторожно, сильно не гнал. Я успела и выспаться, и по сторонам поглазеть, и обдумать свое новое положение, найдя в нем множество преимуществ.

Например, как же славно, что мне велено к Пиляеву заехать! Заодно попрошу, чтобы он матушку еще раз поглядел. Да и травы у меня заканчивались.

Мэтра мы нашли не сразу, дом его был пуст. Поспрашивали у соседей, узнали, что обедает доктор в “Хромом петухе”, туда и отправились. Пока ждали, успели и перекусить, и в новую прачечную забежать. Мне молодая хозяйка рубаху почистила и портки, и я мигом ощутила, что выгляжу почти приличным человеком. Еще я успела матери с братом пряников медовых купить, а там и доктор появился. Мне он, кажется, даже обрадовался, настоял, чтобы я с ним пообедала, долго спрашивал о здоровье матушки и остался доволен.

Какой приятный человек этот доктор! Вот бы все мои знакомцы такими добрыми были!

Получив от мэтра Пиляева два мешочка с травами, я велела Ермолу ехать к зданию почты. Вот там случилась неувязка. Письма мои, оказывается, не были оплачены, а денег на все у меня не хватило. Мне же еще ботинки купить велено! Я долго ругалась с тамошним начальником, напоминая, что Долохов – господин солидный и обманывать не будет, нет ему в том прибытка, один позор. Отправьте ему счет и всего делов! Он в банке вам потом чек выпишет.

Я не очень хорошо знала, как работает банковская система, разве что из газет да подслушанных разговоров, но, кажется, сказала все правильно, потому что недовольный начальник почтамта письма таки принял.

А дальше было совсем просто. Быстро заехали в первую же обувную лавку, купили ботинки из козлиной кожи. Ножка у меня в них была до безобразия маленькая. Наверное, стоило взять на два размера больше, но я представила, как глупо будут выглядеть мои объяснения и не стала заморачиваться. Старые ботинки мне завернули в бумагу, они еще для брата сгодятся. Подумаешь – пара дыр и носки сбитые! К сапожнику снесу, он зашьет. Ильян до снега пусть и носит.

– Далеко ли до Университета, Ермол? – спросила я, закидывая сверток под сиденье. – Успеем нынче вернуться?

– Успеем, Маруш. А ты молодец, шустрый, и за словом в карман не лезешь. Я бы с начальником почтапта и спорить не посмел, обратно бы письма привез.

Я хмыкнула польщенно, а кучер продолжал с легкою тоскою:

– Родители тебя очень любили, да?

– Ну да, – растерялась я. – А как иначе? Батюшка меня на руках носил и ни в чем мне не отказывал. Да и мама у меня нежная и добрая.

– А я сирота. В приюте рос. Там нас учили только слушаться и молчать.

– А как же ты к Долоховым попал?

– По дурости молодецкой, – усмехнулся Ермол. – Смешная история. Работал извозчиком, влюбился в девушку, в Устю. Но она горничной госпожи Олены была, я даже смотреть не смел в ее сторону. В те времена Долоховы часто в Большеград приезжали, в “Черной розе” всегда останавливались. Я весь день у гостиницы торчал только чтобы ее увидеть. Только я их и возил по городу. Они уж привыкли, ждали меня.

Я моргнула, переваривая услышанное, и спросила робко:

– Так разве Казимир Федотович не из простых? Говорили же, что он сам заводы построил?

– Сам-то сам, да на отцовы деньги, – пожал плечами Ермол. – Федот Прохорович добрейшей души человек был, даром что из торговцев. А Казьмир лавки-то семейные частью продал, частью себе оставил. В них теперь посуду свою и продает.

Я вздохнула. Вот и не расстройся. Я-то думала, что он сильный и умный, а на отцовы деньги каждый умный человек сможет завод построить. Хотя… ему ведь всего пятнадцать было. Вот дай мне сейчас кучу денег – что я с ними буду делать?

– А как ты с Устиной-то сошелся, Ермол? – вспомнила я, когда уже в Университету подъезжали.

– Так обыкновенно. Подстерег ее у гостиницы и прямо все сказал: жить-де без тебя не могу, все сердце мне выела. Сам не знаю, что тогда на меня нашло. Помрачение какое-то!

Видно было, что воспоминания доставляют кучеру удовольствие. Он и гордится своей смелостью, и смущается ее. Но ведь хорошо же все сложилось, значит, судьба то была!

– А она от меня убежала. Уже потом Федот Прохорович меня нашел и работать на него предложил. Говорю же, редкой доброты человек был! И сын в отца пошел. Никогда бедного не обидит. Жаль только…

– Чего жаль? – встрепенулась я.

– Доктор Пиляев говорит, недолго нашему Хозяину осталось. Сердце у него слабое. Помрет скоро, все Ольге останется. А она, конечно, хорошая, да разве ж справится с таким хозяйством-то?

Глава 8. Дом вверх дном

Всю обратную дорогу домой я пыталась придумать, как можно Долохова спасти. Неужто у целителей никакого средства нет?

Нравился мне Хозяин. Хороший он. Ему бы жить и жить, сколько добра мог бы принести людям! Как это – помрет скоро? Нет, я не согласна! Нужно будет с мэтром Пиляевым переговорить. Может, он чего подскажет.

Ермол завез меня домой – крюк небольшой был. Я только обрадовалась. Поутру на фабрику приду сама, как и положено, пока что с семьей чаю попью – пряники вкусные очень оказались – да новыми ботинками похвастаюсь.

– Ох и не нравится мне все это, Мариша, – неожиданно сказала мать. – Слишком все гладко складывается. И денег-то тебе заплатили, и ботинки новые, и домой с кучером возят. Не может быть все так хорошо. Жди беды.

Накаркала, конечно же.

Утром, когда я к фабрике пришла, мне сторож сказал, что Хозяин еще не приехал. Странно, он не опаздывает никогда. Ну, может дела какие задержали?

Меня пустили в кабинет. Я села, разложила листы. Немного порисовала, потом вспомнила, что надобно спросить про цвета красок в рисовальной мастерской. Сходила, поболтала с мужчинами, до обеда рисовала палитру.

Казимир не приехал.

После обеда сидела в мастерской у теток, рассказывала, как давеча ездила в город. Срисовывала узоры с чашек, попробовала сама раскрашивать. Получалось вполне недурно.

Казимира так и не было.

Когда прозвенел колокол окончания рабочего дня, я вышла за ворота, и ноги сами собой понесли меня совсем по другой дороге. Не по тропке, что к деревне вела, а к широкому тракту. На душе было тревожно, я все чаще вспоминала слова Ермола, и мне мерещилось, что в долоховской усадьбе застану я слезы и траур. Что я скажу, если окажется, что с Казимиром Федотовичем все в порядке? Как объясню свой визит? Я не знала.

Ах да! Скажу, что отчеты принесла финансовые. Эх, почему утром не догадалась так поступить?

До усадьбы добралась уже ночью, в кромешной тьме. Небо затянуло тучами, не видно ни луны, ни звезд. Но не страшно, чего на дороге-то бояться? Вот в лесу – там волки воют, давеча кто-то из мужиков слышал их вой. А на дороге разве что ногу подвернуть можно, но у меня ботинки куда удобнее прежних. Я молодая и ловкая, что мне будет?

И как так вышло, что за чужого, в общем-то мужчину, я переживаю больше, чем за родную матушку? Матушка, конечно, под присмотром Ильяна, но и Казимир Федотович не один, с ним сестрица.

В усадьбе горели все окна, и это был знак недобрый. Спать пора, а они чего, танцы устроили или званый ужин? Или гости у Долоховых? Нет, двор пуст. Ни ландолетов, ни прочих… дрындулетов. Волнуясь, я постучала в двери. Прислушалась. Еще раз постучалась.

– Кого там черти… а, Маруш, – Ермол посторонился, меня впуская. – А у нас беда, Маруш.

– С хозяином что-то? – дернулась я. – Живой?

– Живой-то живой. У нас Ольга Федотовна из дома сбежала.

– Да ладно? – ахнула я. – Как так-то?

– Ага. С лекарем.

– С Пиляевым?

– С ним, с голубчиком. Ой, что делается!

– С кем-то там сплетничаешь, старый чорт? – выглянула в холл Устина. – А, Маруш! Проходи, чего встал? Ужинать будешь?

– Я это… – стушевалась я. – По делу важному. С документами для Казимира Федотыча.

– Нельзя с документами! – строго ответила экономка. – Доктор велел Хозяину отдыхать. Никакого беспокойства!

– Тот самый доктор, что умыкнул его сестрицу? – невинно полюбопытствовала я. – Ясно-понятно.

На лице женщины отразилось понимание, она сдвинула брови и зашипела:

– Вот охальник! Только пусть появится, я его метлой отлуплю!

– Отлупишь ты, как же, – буркнул Ермол. – Ты мышь-то прибить не можешь, меня зовешь.

– Так то мышь, существо глупое и невинное! Природа у нее такая – крупы жрать! А доктор этот – подлец и негодяй, нашу душеньку соблазнил…

Я хмыкнула, представив, как уставший, невзрачный Пиляев обхаживает гордую красавицу Ольгу. Спорим, все было наоборот? Пока супруги ругались, проскользнула за их спинами и бросилась вверх по лестнице. В спальню к Казимиру. Сердце в груди колотилось, дыхание перехватывало. Только бы не помер!

Громко постучала в двери и выдохнула облегченно, услышав сердитый голос:

– Чего надобно?

– Это Маруш, – робко проблеяла, понимая, что сейчас пойду к черту, как и полагается по всем правилам приличия.

– Наконец-то! Проходи быстро!

Удивленно почесав нос, я проскользнула в комнату.

Казимир Федотович был помят и бледен, но глазами сверкал воинственно. Я им невольно залюбовалась. Красивый ведь мужчина, даром что в возрасте. Взгляд ясный, лицо умное, благообразное. Плечи широкие, могучие. Грудь волосатая, как у медведя, в расстегнутой рубахе виднеется. Даже такой, усталый и больной, Долохов не выглядел немощным.

Осознав, что я беззастенчиво разглядываю не слишком одетого мужчину, почувствовала, что щеки вспыхнули огнем. Хорошо, что свет тусклый. Авось не разглядит Казимир Федотыч, куда я глазела.

– На заводе был?

– А как же. Рисовал с самого утра. Палитру вам разложил и самые разные узоры.

– Работа кипит?

– Все трудятся неустанно.

Казимир слабо улыбнулся и кивнул.

– Отныне тут, в моем кабинете рисовать станешь. И по всяким поручениям ездить. Ермол мне пока не нужен, в твоем распоряжении будет.

Я осторожно кивнула и спросила тихо:

– А что произошло-то?

– Приступ меня сердечный хватил, – вздохнул Долохов. – Добегался. Но ничего, как видишь – не помер.

– А… это потому, что ваша сестра… ну…

– С Пиляевым сбежала? – оскалился мужчина. – Нет, раньше. Мы с Ольгой разругались к чертям собачьим, вот я и упал. Глупо вышло. Я ведь ее защитить хотел, Маруш.

– Это как?

– Налей мне отвара, садись и слушай. Где я неправ был?

Пока я наливала из маленького чайничка густое травяное зелье, Казимир недовольно пыхтел, а потом пожаловался:

– Верно ты мне говорил, что нет у Ольги защитника, кроме меня. Я думал-думал и решил выдать ее замуж побыстрее. Жениха предложил хорошего, Демку Гальянова. Они с Ольгой давно нравятся друг другу.

Я едва сдержалась, чтобы вслух не выругаться. Он серьезно? С его-то тактом и чувствительностью как у медведя? Поди сестру вызвал и бухнул: дескать, Оля, готовься свадьбу играть через неделю. Представила реакцию гордой Ольги и зажмурилась. Вероятно, она орала и ногами топала. Даже я бы орала, что уж говорить.