Нарисую себе счастье (страница 8)
– Что, не так нужно было? – верно истолковал мои гримасы Долохов. – Да понял уж, что не так. Надо было все ей объяснить, да как сказать-то, что мне недолго осталось? Что хочу позаботиться о ней, чтобы всякие проходимцы после моей смерти на нее охоту не устроили?
– Вы себя не хороните, – пробормотала я, принюхиваясь к чайнику. Интересно, мне можно хлебнуть? Что-то я тоже разволновалась. Или лучше ромашки с мятой у Устины попросить? А еще лучше – вина крепкого. – Рановато в могилу собрались. Что-то не похожи вы на умирающего-то.
– Марк, подлец, сидел возле моей постели едва ли не до утра. А потом уехал, понимаешь, да не один, а с Ольгою. Что будет-то?
Я подумала немного и усмехнулась. А что будет? Ольга не из той породы, чтобы с любовником сбегать. Женится соколик на нашей лебедушке, никуда не денется. Об этом я Казимиру уверенно и сообщила.
– То-то и оно, что женится, – сумрачно вздохнул он. – А толку? Заводы кому отойдут? Докторишке они даром не нужны, он и не разбирается в керамике ничуть. У него другая страсть. Гальянов хоть прибрал бы к рукам, да Ольгу б холил и лелеял.
– Теперь мэтр Пиляев будет вашу сестру холить и лелеять, – напомнила я, пряча улыбку.
– Как появится тут, я ему и холку намну, и лелейку оторву, – пообещал Казимир. – Уж, жрать хочется. Сгоняй на кухню, принеси чего-нибудь, – и грустно добавил: – Только не жареное и не острое.
Я кивнула. Слава небесам, раз голоден – значит, поправится.
На кухне заплаканная Устина безропотно выдала мне чашку постного супа и два вареных яйца, а когда я сказала, что Казимир, конечно, должен теперь страдать не только от сердечной боли во всех смыслах, но и от голода, поморщилась и пообещала еще потушить кролика с овощами. Если на ночь томиться оставить, то должно быть вкусно.
Я отнесла поднос с едой наверх.
– Покормить, чай, вас, Казимир Федотович?
– Дурак ты, Маруш. Салфетку подай и подержи подушку.
Пока Долохов трапезничал, я его развлекала своими выдумками про альбомы с палитрою и цветочными элементами.
– И все же, я думаю, трафареты лишними не будут. У вас ведь для чашек пресс-формы имеются? Я в гончарном цеху была, видела. Шмяк-шмяк – и чашка готова. Только лишнее обрезать и ручку налепить.
– Предположим.
– Так нельзя ли по этой же форме из тонкого фарфора сделать чашку с дырками? Мазнул – вот и листок. Другую наложил – вот и цветок. А остальное вручную дорисовать. Куда быстрее выйдет. И главное, навыки рисования не нужны, любой дурак справится.
– Не нужно фарфора, – мотнул головой Казимир, доедая яйца. – Стекло. Оно прозрачное и его легко вымыть. Хрупкое, так и фарфор бьется. Мне в стекольном цехе сколько угодно чашек наштампуют, а шаблон я сам сделаю, там не сложно. Хотя даже и самому не придется, ведь можно пуансон сразу с рельефом выточить!
Оживился, щеки порозовели. С жаром начал мне рассказывать, что стекло удобнее, чем фарфор, что качество для шаблона не так уж и важно, что можно даже переплавку на них пускать. Я любовалась им и улыбалась невольно: вот что значит – человек свое дело больше жизни любит!
– Да и стекло цветное можно в дело пустить! Пока ровный цвет не выходит, пущай трафареты штампуют, все в дело уйдет. Вот что, Маруш, с тебя чертеж для пуансона, сможешь? Нужно вымерять все, вплоть до толщины стенок. И нанести узоры. Нет, не сможешь, поди, ты же не чертежник. Нужно мастера в Большеграде найти… Или вот Миланку Синегорскую попрошу, она как раз Университет закончила, ей это просто будет.
– Да глупости говорите, Казимир Федотыч, – возмутилась я. – Чего проще-то? Взять чашку сырую, стеклом облить – вот и слепок. А глину вымыть.
– Да если бы так просто все было, Маруш! Стекло-то кипящее. Что с глиной будет, не догадываешься?
– Ну так маслом смазать и в воск окунуть, – буркнула я, краснея. – А уже по воску шаблон делать.
– Так-то из глины получится, воск при обжиге вытечет. Со стеклом сложнее будет… – Казимир вдруг замер и широко раскрыл глаза. – А ну, бумагу и карандаши мне из кабинета неси быстро! Я придумал, как круглые кувшины делать! Ну такие, как в Икшаре через плечо носят. И как я раньше не догадался! Если восковое кольцо сделать да глиной его облепить…
Ох, чует мое сердце, мэтр Пиляев хорошенько выругал бы нас за ночные бдения. Мы с Казимиром засиделись с чертежами глубоко за полночь. Не думаю, что такой “отдых” пойдет ему на пользу, да только мэтр Пиляев далеко был. Я подозреваю, что еще и занят. Очень. Ольга ему скучать не даст.
Да ладно, днем выспимся. Понятно же, что ни на какой завод Казимир завтра не поедет, и долго еще не поедет.
– Маруш, ты не против, если я покурю?
– Против, – отрезала я, отбирая папиросы и бросая их в печь. – Вы и так одной ногой в гробу, нечего вот так сразу с головой залезать.
– Тиран юный на мою голову, – улыбнулся Хозяин. – Ладно, спать пора, рассвет скоро. Где твоя комната, ты знаешь. Приходи, как проснешься, продолжим.
Я кивнула, сгребла все бумаги и карандаши, погасила светильник. Спать так спать. Я – послушный помощник.
Глава 9. Туманные перспективы
Завтракать Казимир предпочел в постели. Снова был мрачен и молчалив, знать, спал дурно, и мне никак не удавалось его развеселить. Тогда я решила съездить домой, раз уж Хозяин с барского плеча позволил мне пользоваться бричкой, но не успела, потому что в дом прибыли гости. Сразу двое.
Один был высокий, плечистый, с русыми кудрями и широкой улыбкой – явный уроженец Юга. Другой – длинный, изящный и немного грустный, с темными, чуть раскосыми глазами. Северянин, видимо. И оба желали видеть Казимира. Очевидно, гостей раньше принимала Ольга, поэтому Устина с дочерью своей Просей заметались, как курицы, которым отрубили голову, не понимая, можно ли им беспокоить хозяина, коли доктор велел тому отдыхать, или мэтра Пиляева лучше не слушать теперь вовсе. Каюсь, последнюю мысль, кажется, я вчера женщинам в голову вложила.
Пришлось прийти им на помощь.
– Дражайшие господа, я Маруш, помощник Казимира Федотовича. Можно сказать, его правая рука, – выкатилась я навстречу молодым мужчинам. – Все, что вы имеете ему сказать, я передам Хозяину.
– Казимир – левша, – фыркнул кудрявый.
– Миленький какой помощник у Долохова, – заметил, прищурившись, темноглазый. – Вот только слишком молод.
Мне он не понравился с первого взгляда. Северяне эти такие противные!
– В самый раз, – буркнула я, краснея. – Возраст – дело наживное.
Или он что-то другое в виду имел?
– Доктор Синегорский, – наконец, догадался представиться темноглазый.
– Доктор Озеров, – прищелкнул каблуками кудрявый. – Нам Марк Пиляев прислал весточку, что господину Долохову нужна врачебная помощь.
Я скептически оглядела мэтров – ой, какие молоденькие! Не мог Пиляев прислать кого-то более опытного? Но что есть, то есть, лекари нам сейчас очень нужны.
– Проходите, пожалуйста. Я доложу Казимиру Федотовичу.
Лекари переглянулись насмешливо и принялись разуваться. Оба были в галошах поверх красивых лаковых ботинок. Экие франты, ты подумай!
– Устя, не признала, что ли? – спросил громко Озеров. – Что, и чаю не нальешь?
– Признала, конечно, признала, Данила Святогорович, как не признать. Уж и чаю налью, и ватрушек горячих подам.
Вот как? Мне она ватрушки не предлагала. Чаю, правда, налила. Но в простую чашку, не гостевую. Спрашивается, чего сразу-то не пустила, если узнала гостя?
Я еще немного поглазела на мужчин, а потом быстро поднялась по лестнице. Казимир Федотович стоял у окна босой и в одном лишь халате, засунув руки в карманы.
– Ольга вернулась? – спросил он, не оборачиваясь.
– Лекари по вашу душу приехали. Озеров и еще один, с Севера.
– Синегорский.
– Да, он самый. Будут вас мучить, микстурами пичкать и клистирную трубку вставят.
Глухой смешок стал мне наградой за дерзость.
– Помоги мне лечь, Маруш. Страдать так страдать. Эти не отвяжутся.
– Старые знакомцы? – хмыкнула я, поправляя подушки, на которых Казимир Федотович разлегся с самым небрежным видом. Я невольно заметила ужасно волосатую лодыжку и отвернулась смущенно. Кажется, это зрелище не для девичьих глаз!
– Озерова с младенчества знаю. Матушки наши дружили. Второй не так давно с Севера в Буйск переехал, хороший лекарь, очень его хвалят. Они на двух сестрах женаты, поэтому вдвоем и ходят теперь.
– Так, значит, всяческие почести им оказывать?
– Однозначно. Князь Озеров – владелец песчаного карьера, между прочим. И мой самый щедрый заказчик.
Я чуть не хлопнула себя по лбу: точно же, князь! Вот откуда мне фамилия кудрявого лекаря знакомой показалась! Только в голову разве могло прийти, что его сын – лекарь? Ежели у нас княжичи людей лечить вздумают, то что дальше будет? Княгини, верно, прачками работать станут? Впрочем, вряд ли сам Озеров людей лечит. Потому с помощником и ходит, чтобы руки не пачкать. Только я хотела по этому поводу снасмешничать, как Казимир добавил:
– А Синегорский тоже княжич, кстати. Только северный.
Я рот сразу и захлопнула. Верно говорят: промолчи вовремя – умнее покажешься. Надобно мне об этом вспоминать почаще.
Господа пили чай в гостиной и тихо о чем-то беседовали. Увидев меня, заулыбались и жестом пригласили присоединиться. Ну уж нет, кто я и кто эти важные княжичи? Как бы не оскорбить их хрупкое достоинство неуместным поведением.
– Казимир Федотович вас ожидает, – торжественно объявила я.
– Подождет, – махнул ватрушкой Синегорский. – Раз доселе не представился, то еще полчаса потерпит. Чай славный у вас. Где покупаете?
Я сначала хотела возмутиться на это его “подождет”, потом вспомнила, что буквально минуту назад пообещала себе поменьше раскрывать рот, и только зубами скрипнула.
– Не ведаю. Спросите у Усти.
– Так спрашивал. Она сказала, что всегда Ольга такими деликатными покупками заведовала. А теперь, стало быть, некому.
– Ну почему некому, – вздохнула я. – Есть кому. Я буду заниматься, значит.
Лекари весело переглянулись и кивнули. Озеров почему-то сказал:
– Ты прав был. Я проспорил. Будет тебе новый инструмент.
– Так дело же ясное, уж поверь. Я тебя опытнее буду.
Не поняла я, о чем они, ну и не нужно, значит. Ерунду какую-то обсуждают, пока Хозяин там сверху без сил лежит, что за люди, право слово! Кто им патент вообще выдал? Хотя о чем я, знамо дело, сам князь Озеров и выписал. А что, хорошо в такой семье родиться. Никаких проблем ни с работою, ни с деньгами.