К рассвету людей у подножья Фолгефонны поубавилось, но издалека здание информационного центра все равно выглядело как растревоженный улей. Застегнув парку, Теодора выбралась из машины и потянулась, глядя на ледник. Отсюда он казался просто детской забавой. Сотрудники следственного отдела ждали их прямо в центре, освободив немного места среди стеллажей, заваленных картами, путеводителями, географическими справочниками и сувенирами, которые выглядели здесь крайне неуместно. Стоя рядом с Баглером, Теодора внимательно выслушала предварительную сводку с места преступления и, прежде чем облачиться в специальное снаряжение, отлучилась в туалет. Она долго смотрела на себя в зеркало. В призрачном белом свете лицо казалось каким-то ненастоящим, тени под глазами – слишком темными, а губы – слишком бледными. Она пригладила волосы, заправив их за уши с одной стороны, и вернулась к команде, думая о том, что откроется ей наверху.

Проводница, молодая женщина с длинным хвостом темных волос и строгим лицом, выдала всем ледорубы и кошки. Она должна была заступить на смену после подозреваемого. Следуя впереди группы к точке старта, она поджимала губы и коротко, очень точно отвечала на вопросы, но по тому, как она держалась и не упускала ни одного слова из разговоров вокруг, Теодора сделала вывод, что проводнице нравится быть втянутой в такую историю и ее чувство собственной значимости возросло до самой вершины ледника.

– Так, ребята, слушаем и запоминаем, без повторений, – сказала проводница, поднимаясь на каменное возвышение, чтобы всем было видно ее строгое лицо в обрамлении теплой шапки. – Сегодня я ваш гид-проводник, так что если возникнут вопросы или неприятности, обращаетесь напрямую ко мне. Общие правила при восхождении на ледник: на крутых участках двигаемся плотной группой, ни в коем случае не отделяемся и не теряем визуального контакта с остальными. На крутом горном рельефе находиться друг над другом запрещено. На переправах необходимо освободить поясной ремень и одну лямку рюкзака. Строго следите за состоянием ног. Ваши ноги – ваша безопасность на леднике. Если чувствуете, что что-то не так, найдите меня.

– Так точно, босс! – воскликнул молодой полицейский, стоящий позади всех. Несколько приятелей поддержали его смешками, но желаемой реакции от проводницы так и не добились.

– Все надеваем кошки и за мной. – Она ударила в ладони над головой. Из-за перчаток хлопок получился символическим.

Теодора оглянулась на Баглера. Оказавшись здесь, он стал еще молчаливее. Натянув снаряжение, встал позади группы, приняв на себя роль замыкающего. Сама Теодора оказалась между двумя полицейскими, которых плохо знала. Вначале она думала о том, что увидит на месте преступления, выстраивала предварительную цепочку беседы с подозреваемым, хоть по-прежнему не верила в его виновность, несколько раз возвращалась к ночному разговору с Баглером. Теодора не могла оглянуться на него сейчас – боялась сбить шаг и нарушить четкую «змейку», ведомую проводницей, но мысленно видела сосредоточенное лицо со слегка выдвинутым вперед подбородком, скрытым недлинной бородой. А потом мысли растворились среди исполинских гор и голубого льда, своей холодной монументальностью напоминавших человеку о его хрупкости и мимолетности жизни. Стальные и кобальтовые в утреннем свете промерзшие слои как будто стекали к подножью, смыкая вокруг группы самые прочные объятия, окрашивая весь мир оттенками синего и сводя его к одной лишь иллюзорной реальности, по кристаллу сотканной из застывшей, мертвой воды.

И если лед – форма воды, думала Теодора, тогда весь ледник – иллюзия? Это ложь, красивая и такая прочная, что уцелеет на века, когда не останется никого, кто бы смог разоблачить этот обман и тайны, погребенные под стеклянным куполом, для надежности занесенным снегом. Самая прекрасная аллегория для лжи.

Подъем занял не меньше двух часов с короткими перерывами для отдыха. Проводница стала идти чуть медленнее, а следующие за ней смогли рассмотреть открывшийся вид на плато Хардангер и Сёрфьорд на востоке и снежные шапки Альп Розендаля на юге. Тропа пошла под уклон. Теодора неловко поставила ногу и едва не потеряла равновесие, поскользнувшись. Следовавший позади полицейский мгновенно среагировал и схватил ее за локоть, твердо удерживая на месте.

– Все в порядке? – спросил он.

Теодора неловко восстановила равновесие, чувствуя каждый удар сердца о ребра. Она благодарно кивнула мужчине и вдруг рассмотрела лицо Баглера позади. Он замер, тревожно глядя на нее. Теодора отвернулась и продолжила путь, нагоняя тех, кто, не заметив ее промаха, ушел вперед.

– Осталось немного, – крикнула проводница и вскинула руку вверх. Она вела их к первой на тропе хижине, где и находился подозреваемый.

Небольшой домик, рассчитанный на четырех постояльцев, выглядел уютным пристанищем посреди стеклянного мира. Баглер обогнал группу и первым приблизился к полицейским, дежурившим у входа в хижину. Теодора смогла услышать лишь обрывок разговора, из которого, впрочем, поняла, что все здесь, включая самого Баглера, настроены против подозреваемого.

– Ребята осмотрят хижину, – заявил он, оборачиваясь к Теодоре. – А мы с тобой пока прогуляемся к месту преступления. Хочу все осмотреть.

– Хорошо.

Она шла, сохраняя спокойный ровный шаг, сосредоточенная на невидимых трещинах во льду, которые могли запросто стоить жизни, до той самой секунды, пока они с Баглером не обогнули ледовый нарост размером с одноэтажный дом и не увидели до нелепости яркую и неподходящую для этого места картину. Участок, огороженный полицейской лентой, не был ни сизым, ни лазурным, ни любым из возможных, допустимых оттенков. Он резко выделялся багровым неровным пятном, сплошь образованным рваными брызгами, и резал глаза, заставлял задохнуться холодным воздухом от ужаса и неожиданности, как если бы из-за угла выпрыгнул дикий зверь и вцепился когтями в лицо.

Тело молодой женщины было исполосовано неровными надрезами так, что от него практически ничего не осталось. Внутренности, разбросанные по снегу, уже начали покрываться коркой льда. Тело тоже мало походило на человеческое: иссиня-белая плоть слишком долго дожидалась прибытия полицейских и судмедэксперта.

Теодора Холл работала с полицией далеко не первый год. Она отлично справлялась и часто ездила на место преступления для сбора необходимых сведений, анализа психологического состояния потерпевших, оказания первой помощи, составления отчетов или консультации полицейских там, где имела место любая травма психологического характера вкупе с физической. От таких поездок Теодора никогда не испытывала особого удовольствия, но ей хотелось чувствовать себя нужной, помогать своими знаниями и советами – делать именно то, что должна.

Теодора даже не могла бы точно сказать, сколько прошло времени, прежде чем она вновь обрела способность слышать и двигаться – настолько сильным оказалось потрясение, ввергнувшее ее в ступор и холодный страх. Баглер не сразу заметил, что Теодора так и осталась стоять возле ледового нароста, а когда обернулся к ней, ее лицо его испугало. Она посмотрела на него, увидела, как двигаются его губы, произнося что-то похожее на ее имя. Она застыла, отрешилась от звуков, запахов и цветов – от материальности и правдоподобия. Ей показалось, что ставшее вдруг таким слабым и беспомощным тело осталось далеко внизу, пригвожденное к ледяной поверхности Фолгефонны, а сама она смотрит на открывшуюся перед ней картину, замечая все чудовищные детали, которые уже видела однажды, только тогда под ногами был старый деревянный пол, а впереди не вековые скалы, а низкий и покинутый алтарь с позолоченным крестом.

Теодора почувствовала сильную тошноту. Только она и вернула ей связь с телом, с настоящим. Девушка отвернулась и, скользя, зашла за ледяной нарост, согнулась пополам, но желудок отказался облегчать ее состояние. Она так и осталась стоять, прислушиваясь к собственному пульсу. Пульс и крик. Она вновь его слышала с того момента, как переступила порог забытой церкви много лет спустя. Он вернулся и, хотя существовал лишь в ее голове, стал четче. Кто-то попытался увести ее, привлечь внимание. Не узнав Баглера, она скинула с себя его руки, неловко выпрямилась.

– Не нужно было тащить тебя сюда, – проворчал он под нос, слегка встряхивая ее за плечи. – Теодора! Ты слышишь меня?

Она кивнула. Белые губы едва заметно пошевелились, но так и не разжались.

– Ну же, Тео, приди в себя, – голос Баглера стал немного мягче. Он никогда не видел ее строгие глаза такими растерянными, и это вдруг стало именно тем, что пошатнуло его нерушимое самообладание и холодность. – Все нормально, тебе не нужно больше на это смотреть… Прости.

Баглер держал ее лицо в ладонях и слегка успокоился, заметив, как сфокусировался и отвердел ее взгляд.

– Ты сможешь поговорить с ним? Это очень важно, Тео, хотя я ненавижу себя за то, что мне приходится просить тебя делать это сейчас. Но мы должны. Потом я сразу отвезу тебя домой, хорошо?

Она снова кивнула, не сводя глаз с его лица и ощущая, как приходит в норму дыхание.

– Умница. Веринг проводит тебя к хижине, да? Я приду, как только смогу, думаю, мне нужно еще несколько минут. Можешь дождаться меня, и мы вместе проведем допрос.

На этот раз она помотала головой отрицательно, но не потому, что отказывалась идти или ждать его.

– Это не он, – прошептала Теодора.

Баглер озадаченно взглянул на нее, убрал ладони с лица, уступив его холодному ветру, сжал ее плечи.

– Что ты имеешь в виду?

– Проводник этого не делал. Я… Я уже видела такие раны, точно такие же. Это сделал не человек.

Баглер ждал, нахмурив брови.

– Коронер скажет тебе то же самое.

– О чем ты? Если не человек, то…

– Это волк. – Теодора сделала глубокий вдох и нервно выдохнула. – Эту женщину растерзал волк.

Баглер ничего не сказал, лишь еще какое-то время вглядывался в побелевшее лицо, ничем не отличающееся теперь от снежного фона позади.

– Веринг! – крикнул Баглер и отпустил Теодору лишь тогда, когда из-за ледяного нароста появился высокий полицейский с покрасневшим от холода носом и с челкой, выглядывающей из-под шапки. – Проводи Теодору к хижине. Я подойду позже.

– Да, герр ^[3] Баглер, – кивнул Веринг и жестом предложил Теодоре пойти впереди.

Внутри хижина, предназначенная для туристов, совершающих восхождение к самой вершине, представляла собой воплощение скандинавского уюта: мягкий ковер, текстильные обои с темным ненавязчивым узором, декоративные деревянные подсвечники и желтые лампы на длинных шнурах разной длины. Узкий стол разграничивал пространство, отделяя зону с двумя двухъярусными кроватями от обеденной с мини-кухней. В прихожей, рядом с небольшим мягким диваном, стояла кованая вешалка, а на стене висело овальное зеркало в массивной раме из натурального необработанного дерева. Оказавшись внутри, Теодора ненадолго замерла возле него, ужаснувшись своему отражению. Но это так мало волновало ее сейчас, что она лишь стянула шапку и едва пригладила наэлектризованные волосы. По дороге в хижину холод подбодрил ее, вернулась способность рассуждать, и к тому времени, как оказалась у входа, она обрела как минимум готовность говорить и решимость отстоять свою точку зрения. Пережитое на вершине потрясение возродило в ней твердое, непреклонное желание быть услышанной. На этот раз.

Она не стала дожидаться Баглера, чтобы начать беседу с подозреваемым, и, расстегнув парку, попросила проводить ее к нему немедленно. Женщина-полицейский лет пятидесяти на вид приказала покинуть помещение всем, кто не задействован в допросе. Спустя какую-то минуту в темной комнате остались лишь Теодора, женщина, отдававшая указания, офицеры, дежурившие у входа, и подозреваемый.

В самом углу, сидя на полу за кроватью, как загнанная добыча, к стене жался маленький сухой человек. Теодора долго не могла рассмотреть его лица: он все время прятал его в коленях и для надежности прикрывал голову руками. Мужчина покачивался из стороны в сторону и что-то непрерывно шептал про себя. Теодора абсолютно не придавала значения его бормотаниям, – в ее практике это было чем-то обычным – пока не оказалась достаточно близко, чтобы разобрать слова. Она замерла и молча смотрела на него с минуту. Человек, загнанный или загнавший себя в угол сам, молился.