Биннур Шафак Нигиз: Гадюка

Binnur Şafak Nigiz

İÇİNDE BİR SEN #1: ENGEREK

Copyright © 2022 By Binnur Şafak Nigiz

Russian translation rights arranged with KİTAPYOLU BASIM

YAYIM DAĞITIM PAZ. SAN. VE TİC.

LTD. ŞTİ. (DOKUZ YAYINCILIK), Istanbul.

Художественное оформление Анастасии Яковенко

Иллюстрация карты Марии Самариной

© Кайа А., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Синеглазому незнакомцу,

чей образ в ту ночь возник на стене…

MINAS MORGUL, EINLEITUNG

Платье нежно-голубого оттенка собиралось на талии Верховной Жрицы в виде полумесяца, а шлейф, будто змеиный хвост, неотступно следовал позади нее, как и ее прошлое. Аккуратно уложенные длинные волосы струились до самой талии и изящными черными завитками обрамляли лицо. Кроваво-карие глаза, подобно полной алой луне, таили за внешним спокойствием невероятную силу: если их обладательница и подозревала о ней, то была достаточно умна, чтобы не злоупотреблять ею и не беспокоить океан без надобности.

Она знала, что на дне океана скрывались чудовища и сокровища, а над ним – люди и корабли. Чудовищ она считала благородными противниками, а сокровища требовалось беречь и охранять; люди были для нее презренными врагами самого низкого порядка, а медленно рассекающие океан корабли виделись лишь кусками металла, полностью отданными ей на милость.

Конечно, при необходимости она могла бы заключить союз с благородными тварями, живущими на дне океана; но если она сгорит, если погибнет вместе с ними в этой почетной войне против Сыновей Адама, то от мира останется лишь выжженная земля да пепел.

Верховная Жрица остановилась перед дверью сокровищницы, скрывавшей великую тайну. В одной руке она держала священную книгу Тору, чернила со страниц которой капали на ее платье, оставляя несмываемые пятна.

Ее алые глаза сузились.

Страницы священной книги были сотканы из Древа жизни, которое уже пустило корни в сознании, хранимом этой женщиной. Чернила, стекавшие по ее платью, медленно рисовали буквы.

Жрица знала, какая безмерная бездна таится в ее подсознании, поэтому предпочитала управлять умами других, проникая в них. Она стояла по центру темного коридора, между черными и белыми колоннами, и падающий на бледное лицо лунный свет лишь подчеркивал ее внеземную красоту.

Когда рожденный на листьях Древа жизни роман проступил кровавыми чернилами судьбы и обрел форму, Жрица прикрыла кроваво-карие глаза и, прижав Тору к груди, наконец толкнула дверь.

Дверь распахнулась. Не глядя, Жрица начала быстро путешествовать пальцем по страницам романа.

Чистейший яд, источаемый языком гадюк, начал стремительно распространяться по коридору. Жрица открыла глаза. За дверью ее ждал одновременно и рай, и ад.

Одну ее щеку ласкало дыхание холодных вод райских рек, а другую обжигал поднимающийся кверху жар адского пламени.

Одна часть мира, скрытого за дверью, пылала в огне, а другая была холодна и прозрачна как лед.

– О, Жрица, рожденная Евой и вскормленная Лилит, – на ломаном турецком произнес старик в мантии, представший перед ней. Лица его было не видно, но борода доходила до самого живота, а в руке он держал коричневый посох, похожий на факел, который, казалось, вот-вот вспыхнет. – Из семи рожденных демонов пятерых убить, одного бросить на произвол судьбы, а другого вскормить.

Пугающий образ старца отражался в алых глазах Верховной Жрицы.

– Зачем убивать, если можно просто наказать? – спросила она, и Тора в ее руке запылала. – Разве бросить на произвол судьбы не будет более жестоко, чем предать смерти?

– Придется это сделать, иначе жить тебе вечно, – ответил мудрец в мантии. – Ты рождена смертной, разве ты не хочешь и умереть как смертная?

– Конечно, хочу, – отозвалась Жрица, и слова обожгли губы. Она уже собиралась запустить свой раздвоенный язык в его разум.

– Ты бросишь не демона, которого породишь, а Азраила, что явится за твоей душой в будущем. – Из навершия его посоха вдруг вырвались языки пламени, и Жрица прищурилась. Казалось, старец стоял посреди рая и ада одновременно. – Если ты хочешь умереть как смертная, то должна бросить этого демона.

– Что будет с тем демоном, которого я вскормлю?

Жрица не заметила ядовитой улыбки, заигравшей на устах старца.

– А этим демоном в будущем станешь ты сама.

* * *

Во тьме скрывался кое-кто еще.

Тьма жила в его сердце, в его глазах, в его душе. Тьма обволакивала его руки, держащие весы. Тьма скрывала испачканные чернилами пальцы автора романа, который произвел на свет этого человека. Он сидел на ворохе хвороста в непроглядной чаще леса и внимательными, но чрезвычайно опасными синими глазами буравил весы перед собой, пока дым от потухшего костра рассеивался повсюду будто серый призрак.

Он долго не снимал рук с весов, пытаясь привести их в равновесие, но ничего не выходило. Его движения были настолько нечеловечески медленными, осторожными и вымеренными, что это наводило ужас.

В его синих глазах таилась пугающая бездна, в которую хотелось погрузиться с головой, но в то же время нестись от нее прочь без оглядки.

Он сам был похож на глубокую яростную бездну, преисполненную желанием убивать. Когда весы наконец обрели равновесие, не покорившись даже ветру, мужчина спрятал свободную руку в пальто. Пальцы его были толстыми, сильными, унизанными кольцами и испещренными венами. Он нащупал во внутреннем кармане пальто колоду карт, по-прежнему не отрывая внимательного взгляда синих глаз от весов.

Только он достал карты, как плотная вереница облаков внезапно подкралась к молодому месяцу и закрыла изливавшийся на землю серебристый свет, погружая лес в еще более непроглядную тьму. Где-то недалеко журчала река, скрытая за деревьями.

Он начал тасовать колоду.

Между могучими стволами стоял волк, чей силуэт отражался в речной воде. Его серая шерсть засияла под лучами молодого месяца, когда вереница облаков снова расступилась.

Наконец мужчина вытянул из тщательно перетасованной колоды одну карту рубашкой вверх и положил на одну из чаш. Коромысло послушно пришло в движение. С виду невзрачная карта казалась почти невесомой, но, когда чаша начала медленно опускаться, даже сидящие на облаках ангелы отвернулись от леса, не в силах вынести разворачивающееся зрелище.

Когда в воздухе закружились снежинки, мужчина снова перетасовал колоду, задумчиво разглядывая рубашки карт.

Волк подкрался еще на один шаг, но по-прежнему был вне зоны видимости.

Мужчина вытянул следующую карту и не глядя положил на другую чашу весов. На одно короткое мгновение чаши уравновесились. Его глаза засияли, но ресницы даже не дрогнули, пока он наблюдал за слегка колеблющимся коромыслом. Затем вторая карта потянула чашу весов вниз, и мужчина замер.

Он медленно перевернул карту, которая теперь находилась выше. На ней был изображен Верховный Жрец. Какая карта Таро могла быть сильнее Жреца? Снежинки яростно посыпались с неба, облепляя его кожу, волосы, ресницы и пальто.

На этот раз он протянул крепкие, унизанные кольцами пальцы к другой карте. Волк подошел ближе и спрятался между двумя деревьями, ни на минуту не отрывая сверкающих серых глаз от человеческой фигуры. Мужчина перевернул карту, почувствовав жжение на кончиках пальцев, снова положил ее на весы, а потом тяжело вздохнул.

Эта карта изображала Верховную Жрицу.

Снег продолжал неистово сыпаться с небес, а чаша весов с картой Жрицы лишь сильнее клонилась к земле.

Внезапно карта Жреца вспыхнула, всего за секунду разгоревшись до огромного пламени, а вторая карта – карта Жрицы – медленно заледенела, обращаясь в снежинку. Но снежинка эта все равно оказалась тяжелее, чем чаша с пылающим пламенем.

– Однажды я найду тебя, Асале, – сказал он, и голос его прозвучал в ночной тиши как хлест кнута. – Каким бы мощным ни был твой яд, как бы ты ни пыталась прятаться под слоем снега, погрузившись в глубокий сон, однажды ты услышишь зов моего пламени и придешь исцелить меня.

НИКТО НЕ НА СВОЕМ МЕСТЕ

Глава 1
Книга

THURISAZ, ENDLESS

Рассвет все еще робко теплился, нежась в объятьях ночи, как будто не желал, чтобы хоть одна живая душа обнаружила его до того, как он вступит в свои законные права.

Каждый раз просыпаясь от кошмаров, я думала, что единственный способ спрятаться от них – не позволить себе снова заснуть. Поэтому, пытаясь отогнать сон как можно дальше, я со всей силой вонзала ногти в ладони, спрятанные под подушкой, чтобы ощутить боль.

На каком бы боку я ни лежала – на правом или на левом, – мне было одинаково нехорошо, и на рассвете я неизменно оставалась наедине с собой, в этих мучениях.

Прошло уже много времени с тех пор, как я перестала обращать внимание на то, что происходит в моей жизни или душе. Я не могла снова заснуть. Просто не получалось. Я оставила сон далеко позади и отдалилась от царства Морфея настолько, что, оглядываясь назад, даже не помнила эту маленькую девочку с подушкой под мышкой.

Рассвет постепенно вытеснял ночь, заливая небо багряными красками.

Отринув лишние мысли, я медленно окунулась в холод, пока не заледенела моя душа. Я прижала пальцы к бетонному полу перед окном, и мои длинные волосы рассыпались по плечам. Все еще горящие оранжевым светом уличные фонари стояли стройной шеренгой и напоминали войско, которое вело войну с самой ночью.

Дыхание, сорвавшееся с моих губ прохладным облачком пара, оставило на оконном стекле след. Один из фонарей в конце улицы погас. Вскоре появился дворник, и я перевела на него взгляд. Он шел по дорожке тяжелой поступью, держа в руках в метлу и лопату и периодически зевая.

На земле еще виднелись остатки нерастаявшего снега, и мне совсем не хотелось, чтобы дворник поскользнулся и упал.

Я медленно подняла голову к небу, на котором широкими мазками проступал рассвет. Молодой месяц первой фазы Луны сиял на бледном небе, напоминая серебристый клинок. Совсем скоро день сменит ночь, а луна исчезнет с небосвода.

Махинев.

Меня зовут Махинев.

Это значит «новая луна».

Отец хотел назвать меня Айджан, но не пожелал перечить моей бабушке и дал мне имя Махинев. Некоторые люди произносят его, лишь смягчая букву «а» и не протягивая ее, но имя правильно звучит как «Мя-а-хинев» – со смягченной «м» и протяжной «а». По правде говоря, Махинев и Айджан^[1] имеют одинаковое значение. Мой отец всегда говорил, что я родилась в новолуние, поэтому мое имя знаменует и новую жизнь, и молодую луну.

Внезапно из тени парка, расположенного напротив нашего дома, вышел Мирач, и я от удивления раскрыла рот. Опять шлялся по улицам до самого утра. Хотя он застегнул кожаную куртку до самого горла, я видела, как он дрожит от холода.

– Вот идиот, – проворчала я и отступила назад, так и не закрыв окно. Мне нужно было открыть дверь и впустить его, прежде чем проснутся родители. Я терпеть не могла, когда меня отчитывают. Выходя на цыпочках из комнаты, я втайне молилась, чтобы старые деревянные половицы не заскрипели под моими ногами. Тюль затрепетал от завывающего ветра, и я оглянулась, бросив короткий взгляд на открытое окно, а потом вышла за дверь.