Совершив это – подумав о себе, посмотрев на себя с помощью лишь собственного разумения, собственной совести, духа истины в вас, – обратитесь к Евангелию и опять-таки ищите там не то, что вас обличает, а то, на что вы уже и прежде откликались либо душевным порывом, либо надеждой, либо радостным изумлением, что вот она истина – и вы к ней причастны!

Возьмите любое из четырех Евангелий и прочтите его с таким намерением: отмечая места, где сердце у вас занимается от радости, горит, как описывали свои чувства от встречи с Христом идущие в Еммаус Лука и Клеопа (Лк. 24: 32). Отмечайте то, с чем можете страстно, всем сердцем согласиться умом, отмечайте то, что пробуждает вас к действию, отмечайте то, что наполняет вас счастьем от сознания: Бог так прост и так близок, Он вам родной, вас объединяет с Ним сходство, не вами достигнутое, но такое прекрасное и радостное. И когда вы найдете один или несколько таких отрывков, поразмышляйте о них глубоко, попытайтесь понять, что именно в этих словах согрело вам сердце, прояснило мысли, оживило волю, пробудило новизну, которой вы не знали раньше. Спросите себя, в чем особое свойство этих слов, что тронуло ваше сердце в хвалебной песне, в образе, в притче, в действии Христа, в проявлении Его Божественности?

В каждой такой истории, в каждой хвалебной песни мы способны увидеть множество причин ликовать и благодарить Бога за Его близость. Каждый может найти такую историю, которая принадлежит лично, исключительно ему. И затем осознайте, что вот здесь у вас и у Живого Бога есть что-то общее, что вы похожи на своего Бога, что здесь образ Божий реален, здесь он проступает в вас, пусть в других местах он и стерт, и запачкан.

Думайте о себе как о старинном портрете или древней иконе, которые были созданы идеальными, гармоничными, соответствующими своему назначению, первоначальному замыслу, и которые за века пришли в негодность, были обезображены. Мы можем смотреть на такие иконы или картины с глубоким чувством, с уважением, с состраданием. Нам не придет в голову взять древнюю икону, сколь угодно изуродованную, и выбросить ее на свалку. Из-за того, что она изранена и обезображена, из-за того, что она стала неприглядной, мы будем обходиться с ней бережно и почтительно, мы постараемся отреставрировать всю красоту, которую еще можно спасти.

Так Бог глядит на каждого из нас, так все мы должны глядеть друг на друга. Все мы, каждый из нас – это образ Живого Бога, образ запущенный, изуродованный, поврежденный, но все равно он есть, он подлинный, и наша задача в оставшееся время Великого поста – пристально вглядываться в собственный образ, выискивать подлинный Божий образ в нас, восстанавливать его, хранить и оберегать. И тогда, возможно, этот образ будет очищаться, и окажется когда-нибудь полностью восстановлен, и превратится в то, что отец Софроний (Сахаров) называл неискаженным образом, ликом святого.

Смотрите на эти евангельские отрывки с верой и надеждой. Когда вы поймете, что можете честно, искренне сказать: «Да, эти черты у меня общие с Богом», не гордитесь, а ликуйте, и будьте благодарны, и стойте в изумлении и благоговении перед тем, что в вас есть божественная красота, что божественный образ все еще сияет в сумерках, что свет светит и тьма не смогла его погасить и уничтожить. Посвятите оставшееся время Великого поста тому, чтобы найти эти черты, потому что они вам понадобятся, нам всем они понадобятся, чтобы вступить в Страстную неделю.

* * *

В неделю Страстей Христовых мы столкнемся с событиями последних дней Христа на земле. Это будут уже не воспоминания. На службах мы встретимся с тем, что происходило в ту Последнюю Неделю, и будем смотреть на каждую ситуацию не только снаружи – мы будем вовлечены в них, нам придется найти свое место. Кто я среди кишащей в Храме толпы, толпы, которая приветствует Христа, когда Он входит в Иерусалим, а затем отворачивается от Него из страха перед властями и старейшинами, толпы, которая кричала Ему: «Осанна!», а теперь собралась, чтобы предать Его на смерть. Кто я в этой толпе?

Чтобы пояснить, я дам вам два примера. Вспомните историю женщины, взятой в прелюбодеянии. Христос с учениками, собирается толпа молодежи и стариков, людей всех возрастов и социальных слоев. И благочестивые люди, обличающие эту женщину, тащат ее к Христу. Спросите себя: где тут мое место? Я как эта женщина? Понял ли я внезапно, что грех и смерть – одно и то же, что грех убивает, что прелюбодеяние значит побивание камнями? Вы когда-нибудь осознавали, что грех может вот так нас убить, что он всегда смертельно ранит, если только Бог не вмешается в ответ на наше покаяние или хотя бы на наш плач и крик о помощи? Или я – как эти гордые, надменные и жестокие люди, которые привели женщину на суд, предвкушая ее убийство и забыв, что они тоже грешники? Или мы в кучке апостолов, которые уже многому научились от Христа, поэтому ужасаются греху и сочувствуют грешнице, и надеются, что Христос словом разрешит все затруднения? Или мы в толпе среди тех, кто ждет жестокой расправы, или тех, кто надеется на спасение несчастной? Или у нас есть опыт жизни с Христом, и мы видим, что близость смерти уже поставила эту женщину вне греха, что ее можно отпустить не потому, что она грешница, которую можно простить, а потому, что она уже не та грешница, какой была, когда совершала прелюбодеяние? Где мы? Я оставляю вопрос открытым. Это вызов мне и каждому из нас.

И подумайте еще об одной сцене, такой же трагической, даже более трагической, более великой, – Голгофе. Три креста. На среднем распят Христос. Перед тем как взойти на крест, когда Его прибивали гвоздями и крест поднимали, Он молился: «Отче, прости им, они не ведают, что творят». А затем Он вступил в долгий период умирания, умирания во плоти воплощенного Сына Божьего. Он вошел в умирание, отверженный людьми, потому что полностью, без остатка соединился с Богом, и люди, отвергшие Его Бога, Его Отца, приговорили Его к смерти за городскими стенами, вне человеческого города. Однако Он избрал быть единым с людьми, которые в отвержении Бога распинали Его, и Ему пришлось умирать их смертью в богооставленности, одному, с криком: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» И здесь, у подножия креста – Его Мать, которая когда-то привела Его в Храм как живую жертву, ныне принятую. Она отдала Его как жертву по закону Исхода и теперь молча исполняла тогдашнее Свое приношение, безропотно отдавая Своего Сына на смерть. И апостол, умевший любить, Иоанн, соединенный с Христом любовью, который, не зная, вероятно, того, что узнает позже, не понимая многого из того, что со временем поймет и возвестит в своем Евангелии и в Откровении, тоже стоял молча, принимая Христову волю умереть.

И еще два креста. Один человек глядел, как Невинного убивают по людскому неправосудию, и сделал вывод, что, раз невинный умирает по человеческой злобе, то сам он тем более заслуживает смерти, ибо совершил грех, насилие, разбой и убийство. Он принимает свою участь и этим обретает мир с теми, кто признал правосудие и получил Божью милость. Другой разбойник видел, что Невинного распяли, и потому отверг право людей судить его и приговорить. Он взбунтовался и не обрел мира в смерти.

А первосвященник, и фарисеи, и книжники издевательски призывали Христа сойти с креста, «зная», что Он этого не сделает, – ведь в своей слепоте они не видели в нем Сына Божия, пришедшего спасти грешников.

Однако в толпе, в шумном разношерстом сборище тех, кто пришел посмотреть на казнь, некоторые, вероятно, надеялись, что Христос и впрямь сойдет с креста. Тогда они поверили бы без риска ошибиться, поверили бы легко, с гарантией, что эта вера надежна, что верить не безумие, поскольку победа уже одержана.

А другие, быть может, всем сердцем надеялись, что Христос не сойдет с креста и весь этот кошмар Евангелия можно будет забыть, смерть проповедника станет свидетельством ложности и глупости Его учения. Это будет конец призыву к сверхчеловеческой или даже нечеловеческой любви, любви с готовностью отдавать жизнь за других, любви как единственному смыслу жизни. Вероятно, они надеялись, что Он не сойдет с креста и они будут свободны, они смогут вернуться к жизни по закону джунглей.

Наверняка многие думали еще как-то иначе, но я говорю об этих, чтобы вы, читая Евангелие, спросили себя: где стою я? Кто я? К какой группе я принадлежу? С кем я себя отождествляю? Потому что, когда мы себя с кем-то отождествляем, легко смотреть не на себя, а на него и знать, что мы думаем о нем, о ней, а затем перевести взгляд на себя и понять, кто я: Петр, или Иуда, или Матерь Божья, или апостолы, бежавшие или оставшиеся, или женщины, которые стояли в отдалении, потому что любовь сильнее страха.

И если вы это сделаете, вы сможете по-новому взглянуть на Страсти Христовы. Но для этого вам нужно уметь находиться в созвучии с Христом. Нужно найти в себе то, что роднит вас с Ним, чтобы почувствовать, как далеко и как близко вы от Него в событиях Страстной недели. Поэтому я снова и снова повторяю: оторвитесь от созерцания всего дурного в себе, загляните в себя глубже, чтобы найти, что в вас Божие, что в вас родственно Христу – пусть оно отзовется, и тогда вы поймете, как близок в вам Христос и как вы близки к Нему. И тогда в день Его Воскресения будет не только радость, что Он воскрес, но и радость, что мы вместе с Ним воскресаем в славу жизни.

Пусть Великий пост будет тем, чем должен быть, – весной жизни, началом обновления.

* * *

Если мы хотим ожить, нам нужно отыскать в себе источники жизни. И одно из важнейших упражнений для этого – шаг за шагом возвращаться из настоящего в те моменты прошлого, что были насыщены жизнью, чистотой, невинностью и светом.

Много лет назад отец Лев Жилле, комментируя конец Евангелия от Матфея, сказал, что Христос, велев ученикам возвращаться в Галилею, на первый взгляд делает что-то странное – разве Он не перед ними? Зачем им идти для встречи с Ним в какое-то другое место, когда Он с ними прямо здесь? И Лев Жилле толкует этот отрывок так: Христос хочет, чтобы они вернулись не столько в то место, сколько в то время, когда все было новым – их знакомство, их близость, когда им раскрывалась Его человеческая личность и когда они поняли, что Он – Бог, пришедший в мир их спасти.

Дальше последовали трудные годы, и Иудея в том числе – образ этих испытаний: палящий зной, пустыня, дикая и голая бесплодная земля, людская злоба, одиночество и отверженность, страх и в конце – предательство одного, отречение другого, бегство всех, стыд… И затем – внезапная встреча лицом к лицу с воскресшим Христом, Который говорит им, что все возможно, потому что смерть не победила. Отречение, предательство, бегство, страх и стыд – все не бесповоротно, потому что не проведена черта, отмечающая точку невозврата. Он был живой, и они могли вернуться за эту воображаемую черту в точку, где впервые встретились, до того, как произошло что-либо, способное их разделить, до того, как вообще что-либо произошло. Они могли вернуться туда, где все – весна, обновление и начало.

У каждого из нас в жизни есть переломный момент, когда мы или встретили Бога лицом к лицу, или коснулись края Его одеяния, или услышали Его голос издалека, и нас раз и навсегда пронзило желание искать, все время, всю жизнь искать и звать: «Где Ты, Господи? Для чего скрываешь лицо Твое от меня? Я не могу без Тебя жить, Господи! Приди, приди скорее!»^[2]