И я не стану похожим на них.

Не оборачиваясь, я свистом подзываю своего коня, хотя и не могу собраться и заставить себя отвести взгляд от женщины. Не понимаю, отчего мне хочется смотреть на нее. Никогда еще человек не привлекал моего внимания, и одно это уже нервирует.

Мой жеребец подходит и останавливается рядом. Неуверенно я отрываю взгляд от смертной и принуждаю себя вскочить на коня, подавляя низменные инстинкты, требующие, чтобы я перегнулся и сорвал с женщины рубаху, а потом втащил ее сюда, к себе.

Следует избавиться от этих мыслей.

Уезжай, командую себе. Убирайся от нее как можно дальше. У тебя есть долг, и ничто не должно помешать тебе его исполнить.

И все же, почти сами собой, глаза обращаются к ней, как будто должны видеть ее во что бы то ни стало. Крылья за спиной то расправляются, то складываются, выдавая мое волнение, но я игнорирую переполняющие меня странные ощущения.

– Ты не должна быть живой, – отрывисто произношу я, голос мой звучит враждебно.

И прежде чем женщина успевает что-либо сказать, я пришпориваю коня и уношусь прочь.

Лазария

Потрясенная удивительной встречей, я провожаю глазами уносящегося прочь всадника.

Смерть.

Меня пробирает озноб от одной мысли о кошмарном всаднике.

Наконец он скрывается из виду, а я принимаюсь часто-часто моргать, приходя в себя. С уходом Смерти с меня словно спадают какие-то чары.

Я снова оглядываюсь и вижу людей, которые всего несколько минут назад были живы.

А затем шестеренки в моем мозгу начинают вращаться. Смерть пришел в Темпл, штат Джорджия. Он уже уничтожил кучу народу, оказавшегося на ярмарке (за исключением меня, конечно), а сейчас направляется в сам город.

В мой город. Город, где живут мои родные и друзья. Где сегодня, в частности, они соберутся в честь дня рождения моей племяшки.

Ох, черт!

Как только эта мысль вспыхивает в голове, я мчусь по шоссе, перепрыгивая через тела, а сердце скачет в груди со скоростью мили в минуту.

О-боже-о-боже-о-боже-о-боже!

Пожалуйста, только не моя мама! Пожалуйста-только-не-моя-мама!!! Сначала я могу думать только о ней. Она была для меня целым миром с тех пор, как нашла меня два десятка лет назад, одну в другом городе, полном трупов.

Но потом на память приходят другие люди, которых я люблю, – мои братья и сестры: Николетта и Ривер, Итан, Оуэн и Робин и Джунипер. А еще их мужья и жены, и…

Я задыхаюсь. При мысли обо всех малышах, моих племянниках, становится дурно. Мне уже приходилось видеть тела детей среди лежащих на улицах.

Каким надо быть чудовищем, чтобы не пощадить детей?..

Я пытаюсь отбросить мысли о семье, но вспоминаю о Хейли и Джанне, моих ближайших подругах, а потом о Джексоне, с которым мы только-только начали встречаться.

Все они живут в нашем городке.

Ужас и смятение душат меня.

Пожалуйста, Господи, не будь таким жестоким!

Отсюда до дома недалеко, но в моей голове, охваченной паникой, путь кажется вечностью. Лежащие повсюду мертвецы не помогают успокоиться. Ужас от происходящего смешивается с моими страхами.

Легкие горят, а ноги вот-вот откажут, когда я, наконец, замечаю светло-зеленый дом, который всегда звала родным. Для нас, семерых детей, выросших в нем, он всегда был уютным. Прибавьте друзей и соседей, которые на протяжении многих лет входили и выходили через вот эту дверь, и вы поймете: тут всегда было шумно и весело, тут вы всегда могли выдохнуть и расслабиться, конечно, если не обращать внимания на то, что мы фактически живем друг у друга на голове.

Я пробегаю по дорожке и врываюсь в дом. Первое, что я замечаю, – это запах гари, но мысль о том, что что-то горит, мгновенно забывается.

С моих губ срывается крик. Ривер, мой брат, сидит на диване, всем телом навалившись на гитару, а его медиатор валяется на полу.

Со стоном «не-е-ет» я подбегаю к нему. Там еще тела – Николетта со своим мужем Стивеном на кухне, их младшая дочурка в высоком стульчике, который моя мама держит специально для внуков…

При виде своей малышки-племянницы я вынуждена зажать ладонью рот, чтобы сдержать подступившую тошноту. По щеке стекает горячая, обжигающая слеза.

Я не могу собраться с духом, чтобы дотронуться до родных. Знаю, все они уже умерли, но прикосновение к мертвой плоти сделает это реальностью, а я… я пока просто не могу.

Другой мой брат, Итан, лежит на полу перед плитой, а вот и источник дыма – на сковороде тлеет обугленный завтрак, который он готовил.

Не знаю, зачем мне понадобилось снимать сковородку с плиты – все здесь были уже мертвы.

Я ковыляю по коридору к своей комнате. Там Робин, вытянулась на кровати, где она спала раньше, до того как уехала от нас. Бриана, моя племянница, свернулась калачиком рядом с ней, под ее тельцем книжка с картинками, которую они, видимо, читали. Их глаза незряче смотрят в пустоту, и я задыхаюсь от ужаса.

Сегодня мы собирались праздновать день рождения Брианы, а не… не это.

Оуэн и Джунипер со своими семьями пока не приехали, так что единственный человек, кого я недосчитываюсь, это…

– Мама! – кричу я.

Нет ответа.

Нет, нет, нет, умоляю, нет! Она не могла умереть!

– Мамочка! – Сердце колотится с такой силой, будто решило вырваться из груди.

Я перебегаю из комнаты в комнату, ищу ее всюду. Утром, когда я уходила, она хлопотала по дому, готовясь к празднику, но сейчас я нигде ее не вижу.

Ушла — это лучше, чем умерла, уговариваю я себя.

Но тут я выглядываю в окно гостиной, выходящее во двор. Сперва замечаю, что длинный деревянный стол уже накрыт, тарелки, приборы и украшения расставлены. За ним я вижу большой дуб, по которому, бывало, лазила в детстве. На миг я ухитряюсь обмануть себя мыслью, что она, как я, тоже стала исключением, но тут взгляд падает на высокие огородные грядки.

Нет…

У меня подкашиваются ноги.

– Мамочка… – Собственный голос кажется чужим, слишком он хриплый и полный боли.

Она лежит рядом с грядками, сбоку валяются стебельки сорванных травок.

С неимоверным трудом я встаю и бреду к задней двери. Не знаю, как мне удается ее открыть: я почти ничего не вижу, слезы застилают глаза.

Не хочу верить в ее смерть. Эта женщина спасла меня и приняла в свою семью. Она показала мне, что такое милость и храбрость, сочувствие и любовь. Цитируя мое сочинение, написанное во втором классе, моя мама – это мой герой.

И, неизвестно почему, ее невероятная жизнь только что закончилась.

Я не знаю, как мне удается проделать оставшиеся шаги и добраться до нее. Все кажется чужим. Я падаю на землю рядом с мамой. Оказавшись близко, я вижу, что ее глаза тоже открыты и бездумно смотрят в небо, как будто в нем есть ответы.

Со сдавленным криком я взваливаю ее тело себе на колени. Кожа у нее странная на ощупь – теплая там, куда падали лучи солнца, но прохладная там, где она касалась земли.

Я все еще прижимаю пальцы к ее шее, мне невыносимо страшно перестать это делать.

Ничего. Биения пульса нет – ничего такого, что опровергло бы очевидное.

Я закрываю глаза и склоняюсь к ней. Слезы заливают все лицо.

Не может быть, чтобы все мои родные ушли. Не может быть.

Я рыдаю, я разбита и не могу это переварить.

Вот так же, наверное, все было много лет назад, когда Джилл Гомон, моя мама, ехала в Атланту искать своего мужа, сколько ее ни уговаривали не делать этого. Наверное, ей тоже трудно было поверить, видя город мертвых и ее любимого среди них, – всех их тогда унес Мор. Но тогда по крайней мере остальная ее семья была в Темпле, штат Джорджия, и им не грозила жуткая мессианская лихорадка.

Сейчас не тот случай. Рядом со мной не осталось никого.

Чем дольше я обнимаю маму, тем холоднее становится ее кожа. Я все еще плачу и осознаю.

Осознаю.

Осознаю.

Знаю.

Они действительно все умерли. Мама и Ривер, Робин и Итан, Николетта и Стивен, и именинница Бриана, и маленькая Анджелина. Все умерли в тот же миг, когда забрали и остальных. Они не вернутся, и этого не изменить, сколько ни мечтай.

– Я люблю тебя, – говорю я маме, гладя ее по волосам. Это кажется неправильным, недостаточным, неуместным. И мой мозг по-прежнему кипит, и скорбь пока не овладела мной в полной мере, потому что это выглядит бессмысленным, и я в полном недоумении от того, как могли все вот так просто… уйти.

И почему, даже встретив Смерть лицом к лицу, я все еще жива.

Глава 4

Мы со Смертью давние враги.

Ну, по крайней мере я считала его своим врагом. А он, очевидно, и знать не знает, кто я такая.

Штука в том, что я никогда не могла умереть; или не так: я могу умирать, просто из этого ничего не получается.

Ни в тот раз, когда я упала с дерева и сломала шею. Ни тогда, когда меня ограбили и перерезали горло.

Ни даже, самое показательное, когда в давние годы Мор пронесся по Атланте, унеся жизни людей, включая моих биологических родителей.

Тогда я не должна была выжить – смертельными были и сама эпидемия чумы, и время после нее, когда я, совсем малышка, провела не один день без воды и еды.

Мама рассказывает – рассказывала, – что она ехала верхом домой, после того как нашла мужа мертвым в больнице, где он работал, как вдруг услышала мой плач.

«Вхожу я в дом, а там ты: перепуганная, голодная, а уж завывала так, как будто не ты продержалась два дня без помощи. Ты сразу заковыляла ко мне, как только увидела, а я подхватила тебя на ручки – и все. Такие дела. Я потеряла мужа, но нашла дочку».

Даже сейчас я слышу мамин голос, и у меня сжимается горло. Именно такое странное происхождение и подарило мне имя Лазария.

Та, кого воскресили.

Внутри меня тошнотворный толчок зависти, зависти к мертвым. Кто и когда завидовал мертвым? И вот я завидую, я желаю, чтобы смерть забрала меня вместе со всей семьей, а не принуждала страдать в одиночестве от невыносимой скорби.

Среди всех вариантов будущего, какие мне рисовались, такого никогда не было. А следовало бы предвидеть. Мир, в котором мы живем, – мир, где ничто больше не работает, а люди хватаются за религию как за некий талисман, способный сдерживать монстров, хотя это явно не так.

Я отпускаю мамино тело и, встав, отворачиваюсь от нее. И тут до меня вдруг доходит: я окружена мертвыми. Не только в этом доме, но и во всем городе. Клянусь, я это даже чувствую – смерть давит со всех сторон.

Почва под ногами начинает дрожать. Я смотрю вниз, на землю, нахмурившись. Издалека идет низкий гул, стон… чего-то большого. Следом раздаются пронзительные звуки, а потом…

Бум-м-м!

Земля содрогается, будто что-то сильно по ней ударило.

Я все еще пытаюсь собраться с мыслями, когда тот же самый рокот начинает звучать снова, только теперь он исходит от стен моего дома.

Я смотрю на него, и в груди плещется ужас. Отступаю, хотя почва под ногами продолжает сотрясаться.

Уходи, Лазария.

Я направляюсь к растущему в глубине двора дубу, и в этот момент дом моего детства издает протяжный и резкий скрип. Оглянувшись, я успеваю увидеть, как он проседает. Левая сторона обрушивается первой, но сразу же за ней следует и правая.

БУМ-М-М!

Неожиданный толчок меня отбрасывает, и я валюсь на землю. Вырастает облако пыли, летят обломки, я закрываю глаза, вдыхая едкий воздух. Падают последние обломки, а потом вновь становится тихо.

Я поднимаюсь, рукой разгоняю пыль и снова гляжу на дом.

Только дома больше нет. Теперь и он, и все мертвые внутри – не более чем груда мусора.