Каждый день она появляется в разных нарядах, обычно – с босыми ногами, но после того как я увидел в интернете ее профессиональную сторону, какая-то часть меня почувствовала себя польщенной тем, что мы с Максом видим не столь известную сторону Миллер, какой бы дикой она ни была.

Ей нравится мой сын, а она пришлась ему по душе, и от этого она нравится мне еще больше.

После моей последней выездной игры я солгал, что, когда заканчивается матч, мне не нужно расслабляться. Не в этот раз. Сегодня вечером я играю уже седьмой иннинг, и у меня начало ныть плечо. Сомневаюсь, что завтра смогу рабочей рукой поднять Макса.

Поднявшись на верхний этаж нашего отеля в Хьюстоне, я прихватываю пару полотенец и направляюсь к бассейну на крыше, мне нужно сделать несколько кругов, чтобы остудить мышцы. Уже поздно, за полночь, и бассейн закрыт для посетителей, но раньше меня это никогда не останавливало. Я живу ради того, чтобы спокойно поплавать в одиночестве после игры.

Только сегодня я не один.

За ее спиной поднимается пар из соседней гидромассажной ванны, но она сидит, свесив ноги в бассейн. Стоит теплая июльская ночь, и летняя луна дает достаточно света, чтобы разглядеть ее очертания. Миллер в раздельном купальнике. Ткань темно-зеленого цвета без бретелек прикрывает ее грудь, вырезы по бокам трусиков такие высокие, что открыт каждый дюйм ее бедер, которые мне так нравятся.

Она чертовски сногсшибательна, все оттенки бежевого и татуированная кожа блестят в лунном свете.

Открывая дверцу, я поднимаю много шума, чтобы она поняла, что больше не одна.

– Взлом и незаконное проникновение, Родез? Не очень-то ответственно с твоей стороны.

– А может быть, у меня есть склонность к сумасбродству, о которой ты не знаешь.

Она от души смеется.

– Да? Тогда ладно.

Она и не подозревает, что до того, как стать отцом, Кай был таким же необузданным, как и она.

– Я-то думал, ты будешь в своем номере искать вдохновение в одной из тех кулинарных книг, с которыми путешествуешь.

Она кивает в сторону летней луны, виднеющейся вдалеке над городской чертой.

– Это очень вдохновляет.

Она не ошибается. Здесь потрясающе.

И вид, и девушка, на которую мне не надо бы смотреть.

Я бросаю полотенца на ближайший шезлонг и краем глаза наблюдаю, как Миллер начинает вставать, вынимая ноги из воды, а мой взгляд блуждает по каждому дюйму ее мокрой кожи.

– Куда ты собралась?

Она указывает на отель.

– Отдаю тебе бассейн. Я подумала, что ты захочешь, чтобы он был только для тебя.

– Лучше останься.

Так… Понятия не имею, зачем я это предложил.

Она колеблется, но не отвечает. Просто садится на свое место, снова погружая накрашенные красным лаком пальцы ног в воду.

Стягивая через голову рубашку, я бросаю ее на стул и поправляю пояс на плавках. Я замечаю, как зеленые глаза Миллер, не торопясь, отслеживают с другого конца бассейна каждый изгиб моего живота и груди.

Прошло так много времени. Так чертовски много времени с тех пор, как я замечал адресованное мне внимание женщины. Так много времени с тех пор, как на меня смотрели так, что я чувствовал себя мужчиной, а не просто чьим-то отцом. Я прихорашиваюсь под ее взглядом, моя грудь расширяется от внимания.

– У тебя есть татуировки.

Это не вопрос, а утверждение, и в ее тоне звучит удивление.

Проследив ее взгляд, брошенный на мою грудную клетку и бедро, я замечаю, что она рассматривает татуировку.

– Я всегда думала, что ты осуждаешь меня за то, что они у меня есть.

Черт подери. Я ее осуждал? Может, и да, но дело не в том, что у нее татуировки или кольцо в носовой перегородке, или в том, как она выглядит. Я полагал, что если за моим сыном когда-нибудь будет присматривать женщина, она будет милой старушкой, поднаторевшей в рукоделии и садоводстве. Я не ожидал встретить сквернословящий фейерверк, который к тому же будет крутым профессионалом на кухне.

– Не-а. Мне нравятся твои татуировки. Они тебе идут. – Миллер поджимает губы. – Но ты пьешь в девять утра! Я осуждал тебя за это.

Она посмеивается, и ее хриплый смех – последнее, что я слышу, прежде чем нырнуть с головой в бассейн. Я проплываю до мелкого места, где она сидит, выныриваю из воды и оказываюсь примерно в футе от нее. Провожу рукой по волосам, чтобы убрать их с лица.

– Боже милостивый, Кай. Неудивительно, что у тебя есть ребенок. От одного взгляда на тебя любая женщина могла бы забеременеть.

Я выдавливаю из себя смешок.

– Пожалуйста, давай не будем шутить о том, что кто-то может снова забеременеть. Я очень стараюсь вырастить одного ребенка. Со вторым я не справлюсь.

Она выпрямляется.

– О чем это ты?

Уже слишком поздно начинать этот разговор. Я изрядно устал. У меня все болит. Мой разум чересчур измучен, чтобы думать о чем-то другом, кроме как расслабить плечи и упасть в постель. Через несколько часов мне придется вставать с Максом, но темно-зеленый купальник Миллер, влажный, облегающий каждую клеточку ее тела, заставляет меня желать провести всю ночь напролет просто смотря на нее.

Дочь Монти. Сногсшибательная дочурка Монти.

С этой мыслью я ныряю под воду и снова проплываю вдоль бассейна, растягивая плечо и надеясь, что расстояние между нами поможет мне забыть, насколько красива эта женщина.

Но и с закрытыми глазами я вижу только ее и, вынырнув на мелководье, чтобы глотнуть воздуха, обнаруживаю, что она сидит, опираясь на ладони, и я знаю, что этот образ еще долго не покинет мой разум.

– Ты уже должен бы понять, что игнорирование не заставит меня забыть то, что я хочу сказать, Кай. – Ее тон ровный и уверенный. – Ты потрясающий отец. И если кто-то должен тебе об этом сообщить, я это сделаю.

Я ей не верю, но спорить бессмысленно.

– Спасибо.

– Кто за ним сейчас присматривает?

– Исайя.

– Где его мама?

У меня вырывается удивленный смешок, и я на мгновение ныряю под воду, чтобы сориентироваться и найти, что ответить.

– Поздновато для таких разговоров, тебе не кажется? – вот что я говорю, когда выныриваю обратно.

– Не-а. Думаю, сейчас самое подходящее время.

Я отворачиваюсь от нее и начинаю плавать взад-вперед. Отсюда, сверху, открывается потрясающий вид на весь раскинувшийся под нами город. Ночь теплая, вода успокаивает, и от этой почти обнаженной женщины у меня развязывается язык.

– Я бы предположил, что в Сиэтле. Но не уверен.

Не успев опомниться, я слышу тихий всплеск – это Миллер входит в воду позади меня. Она подплывает к тому месту, где я стою, затем выбирается и усаживается на выступ, заставляя меня смотреть на нее.

Заставляя. Я мысленно смеюсь. Для меня большая честь наблюдать за Миллер Монтгомери в купальнике, с которого стекает вода.

Ее голос звучит мягче, чем обычно.

– Что случилось?

Вода стекает по ее телу, часть ее попадает между грудей, и мое внимание приковано к ней. Она тоже это знает и, как сексуальный гипнотизер, придвигается чуть ближе и снова спрашивает:

– Что случилось с мамой Макса?

– Ты используешь свое тело, чтобы отвлечь меня?

– Это действует?

Я провожу ладонью по лицу, потому что да, это действует. Даже слишком хорошо, черт возьми.

– Она… я с ней случайно познакомился, когда играл в Сиэтле. Встретил ее в местном ресторане, который часто посещала команда. Эшли была нашей официанткой. Между нами никогда не было ничего серьезного, и все закончилось, как только я подписал контракт с «Чикаго». Просто интрижка, по крайней мере, я так думал. Осенью я переехал на Средний Запад, а примерно через год она объявилась в моей квартире с моим полугодовалым сыном на руках.

– Она никогда не говорила тебе, что беременна? – Миллер хмурит брови, она явно разозлилась.

– Она узнала об этом только после того, как я уехал. Но нет, я не думаю, что она планировала мне об этом сообщать.

– Ненавижу ее.

Я усмехаюсь.

– А я – нет.

– Как ты можешь?

– Потому что она искренне верила, что сделала все правильно, каким бы ошибочным ни был этот поступок. Она не хотела, чтобы я думал, что она пытается заманить меня в ловушку или забрать мои деньги, поэтому планировала справляться с этим самостоятельно, но через полгода поняла, что не хочет быть матерью. Вот тогда-то она и появилась.

Миллер усмехается.

– Тогда я буду держать обиду на тебя, раз уж ты такой рассудительный. Это отстой, Кай. Ты пропустил целых шесть месяцев.

– Я знаю, это так, и думаю об этих шести месяцах каждый день своей жизни. Что я пропустил, чему Макс научился без меня. Я не испытываю к ней ненависти, но злюсь на нее за то, что она не рассказала мне о нем раньше. Когда она появилась в Чикаго, у меня и в мыслях не было, что растить его буду я.

– И ты уверен, что он твой? Вот так просто?

Приподняв брови, я жду, когда она сложит два и два. У Макса мои глаза стального цвета, мои темные волосы. Нет никаких сомнений, он мой.

– Ладно, – смеется она, поднимая руки. – Глупый вопрос.

– Я уже столько пропустил, что боюсь пропустить что-то еще. – В помещении становится пугающе тихо, тишина пронзительна. – Прости, – приношу я свои извинения. – Слишком поздно для того, чтобы тебя этим грузить.

– Меня никогда не поздно грузить, папочка-бейсболист.

С моих губ срывается изумленный смешок, и он снимает напряжение.

– Не смеши меня.

Она улыбается, и мне это очень нравится. Мне хочется смотреть на нее, я хотел бы рассказать ей очень много всего, когда она так на меня смотрит. Но вместо этого я ныряю под воду и плыву прочь, пока не чувствую, что она следует за мной по пятам, плывя по той же дорожке бассейна.

Вынырнув на глубине, я зависаю на месте, пока она тоже не выныривает на поверхность.

– Что, черт возьми, ты делаешь?

– Плыву следом за тобой через весь этот клятый бассейн, пока ты не расскажешь мне остальное.

– Что – остальное?

– Продолжение истории. Почему ты никому не доверяешь своего сына. Почему ты не доверяешь мне. – Она слишком часто двигает руками и ногами, чтобы просто удержаться в воде в вертикальном положении. – Кроме того, я не очень хорошо плаваю, так что, если я утону, это на всю жизнь останется на твоей совести.

– Я тебе доверяю.

Она замолкает, ее зеленые глаза широко раскрываются, и она начинает медленно тонуть.

– Хорошо, Майкл Фелпс^[47]. – Протянув руку, я обнимаю ее за талию и притягиваю к себе. – Не нужно жертвовать своей жизнью. Я расскажу.

Наши ноги переплетаются под водой, мы скользим друг по другу кожей. Вода довольно теплая, но я чувствую, как под моей ладонью по спине Миллер пробегают мурашки. Я обвиваю рукой ее бедро, ее ноги обхватывают мою талию, взгляд медленно опускается к моим губам, потому что они слишком близко.

Откашлявшись, я возвращаю нас на мелководье. Добравшись до глубины, на которой она может стоять, я по-прежнему не отпускаю ее.

Когда Миллер пытается убрать ноги с моих бедер, я сжимаю ее еще крепче. Она приятна на ощупь. Слишком приятна. Я действительно понятия не имею, сколько времени прошло с тех пор, как меня в последний раз касалось женское тело, но не хочу, чтобы это заканчивалось прямо сейчас.

– Ты мне доверяешь? – шепчет она.

– Думаю, да.

– Почему?

– Боже, я понятия не имею. Ты как слон в посудной лавке, так что, возможно, я просто не в своем уме.

Я медленно подвожу ее к выступу, усаживаю, но сам не ухожу. Остаюсь стоять между ее раздвинутых ног, мои ладони лежат на бетоне, рядом с ее бедрами.

– Задавай свои вопросы.

– Почему ты увольнял всех нянь?

Она спрашивает напрямик, но я колеблюсь. Опускаю голову, бедра Миллер прямо передо мной, и мне приходится сжать руки в кулаки, чтобы не коснуться их.